своеобразия проявились во многих отношениях. Во-первых, в течение всего 19 века еврейский быт в основном сохранился в неприкосновенности. Он сохранился в силу «учения и закона» — «послушания», которое продолжало жить и развиваться. Об этом, между прочим, свидетельствует огромная теоретическая раввинская письменность и популярная литература по вопросам еврейского права и обычая. Библиографы отмечают 570 томов по Галахе, составленных в России, а также 130 популярных книг о законах и обычаях, связанных с укладом домашней и семейной жизни в будни и праздники.
Во-вторых, приспособление народа к новым условиям было в значительной мере коллективным приспособлением. Личность не исключалась из группы, не становилась изгоем, а вносила коррективы, только выправляя формы коллективного существования, и в известной мере тоже становилась фактором внутренней консолидации. Эта способность к коллективной стойкости в значительной мере вытекала еще из одного элемента — из глубокой укорененности русского еврейства в традиции собственной культуры. Эта вековая культурная традиция привела к стремлению русского еврейства строить свою жизнь, как коллективно, так и индивидуально, на основе ряда еврейских общественных и духовных ценностей, которые продолжали действовать в качестве факторов, формирующих индивидуальное и коллективное бытие.
Приведу несколько конкретных иллюстраций.
Политическая система, установленная русским правительством, стремилась побороть еврейский «сепаратизм», еврейскую «обособленность» за пределами религии и культа. В конце 1844 г. русское правительство отменило кагал и передало функции общины общим учреждениям. Одновременно с отменой кагала был введен коробочный сбор (налог на кошерное мясо) — доход с этого сбора предназначался на покрытие налоговых недоимок, а также на содержание синагог, бань, домов призрения и раввинов. Фактически «коробка» была изъята из ведения евреев, и заведование ею передано городским властям и государственным органам, которым предоставлялось только «совещаться с оседлыми и зажиточными евреями». Евреям запретили собирать деньги на «еврейские нужды» без особого на то письменного разрешения властей. Власти ввели также институт «казенных раввинов», которые должны были, по замыслу власти, бороться с еврейским «сепаратизмом» и надзирать над евреями и их религиозными и воспитательными учреждениями.
Однако, евреям фактически удалось сохранить свою самостоятельную организацию даже в пределах, установленных властью. Эта организация приняла форму обществ, учреждений, союзов, действовавших в согласии с установленными общими законами правилами. Этим путем евреи, опираясь на многовековую традицию, в конечном счете свели на нет все правительственные планы. В ведение своих обществ и организаций евреи перевели все свои учреждения — благотворительные, воспитательные, социального призрения, общества помощи бедным евреям («Це-дака гедола»), похоронные братства (хевра кадише) и т. п. А казенные раввины превратились фактически в представителей общин перед властями, подчас даже в уполномоченных общины или руководителей общественных организаций. Притом все было построено на принципе добровольности, значение которого обнаружилось во всем его блеске в трагической обстановке, в которой русское еврейство оказалось в годы первой мировой войны.
Борьба с «обособленностью» евреев была также одним из мотивов правительственной системы в области просвещения евреев. В официальных документах секретных архивов «Комитета по еврейским делам» сказано, что «гражданское просвещение» означает воспитание «в духе русской государственности и христианской церкви». Таким образом, казенное просвещение было направлено к тому, чтобы побудить евреев к переходу в лоно христианства, и борьба против «еврейской темноты» и «вредного влияния» Талмуда на евреев имела целью подготовить евреев к этому переходу.
В деятельности правительства видна система, которая сводилась к надзору над еврейским воспитанием с тем, чтобы ограничить его объем, ослабить «обособленность» и превратить хедер и ешибот, эти основы еврейского воспитания, в казенные школы с целью «исправления» евреев. Правительство при этом представляло себе реформирование еврейской жизни иначе, чем еврейские просветители. По его плану, во главе еврейских школ (даже раввинских школ) должны были стоять христиане. Однако, евреям удалось сохранить хедер и ешибот, — как организованную и прочную систему образовательных учреждений для различных возрастов, систему, благодаря которой национальная традиция глубоко внедрилась в народных массах.
Заседания раввинской комиссии, периодически созывавшиеся правительством, хотя и подтвердили предложения властей, но все же комиссии удалось добиться согласия на дальнейшее существование еврейских воспитательных учреждений. В конце концов власти были вынуждены признать хедер, через который прошло большинство молодого поколения всего народа. В утвержденных хедерах к концу 19-го века училось свыше 200000 учеников, а было много и не утвержденных хедеров. Ешиботы, — которые еще в 1844 году были определены, как высшие учебные заведения для молодежи, желающей приобрести углубленные познания по Талмуду по первоисточникам еврейской веры и подготовиться к раввинскому званию, — также продолжали существовать и даже развиваться, вопреки всем официальным препятствиям. Почти в каждой крупной общине существовал местный ешибот, «иешива кетана», возглавляемый раввином или специально приглашенным ученым. Крупные ешиботы в Воложине, Мире, Телыпах, Слободке (пригороде Ковны), Ломже, Эйшишках, Слуцке, Слониме, Радоме, Любавичах и других местах, служили центрами, в которые стекалась молодежь со всех концов России.
Наряду с этим Бэт-мидраш и клойз (синагоги и молельни) также играли значительную роль и поддерживали традиции еврейской культуры, особенно в деятельности многочисленных обществ по изучению Торы, Мидраша, Мишны, Галахи, Талмуда и произведений, посвященных религиозной морали и этике. Эти учреждения продолжали существовать, и попытки властей установить над этими религиозными учреждениями надзор потерпели неудачу.
Разумеется, существовало значительное различие между воспитанием массы бедного люда и воспитанием средних и высших слоев еврейства. Большинство хедеров, а равно и школы типа Талмуд Торы, в которых обучались дети бедноты и сироты, — стояли на невысоком уровне, в особенности, в смысле квалификации меламедов. То, что они давали своим ученикам, было ценно больше всего, как живая народная религиозная традиция, а не как сумма существенных знаний. Зато в хедерах, где изучался Талмуд, и отчасти в «смешанных» хедерах, где учились сыновья средних и состоятельных слоев, учителями были подготовленные лица, внушавшие ученикам помимо солидных познаний — также любовь к книге, и знание иврит.
Власти запрещали доступ девочек в хедеры. Запрещалось также преподавание в них светских предметов и русского языка. Только в начале ХХ-го века правительство разрешило устройство хедеров для обоего пола под одной крышей. Но еврейская учебная сеть не ограничивалась хедером. Существовало немало еврейских школ, частных и общественных, в которых языком преподавания был русский, а преподавание еврейских предметов было урезано. В этой сети обучалось около 200000 учащихся (мальчики — после обучения в хедере).[54]
Совещание комитета ОПЕ с представителями отделений в декабре 1912 г. решило ввести в круг деятельности ОПЕ также заботу о реформе хедера, как одну из важнейших своих задач. Правительство противилось всякой попытке реформировать хедер и приспособить его к духу времени. По инициативе попечителя Виленского учебного округа министр просвещения заявил
