«Смута царит в нашем отечестве. Мы переживаем грозный поучительный момент русской истории. Много перемен принес с собой этот великий день 1 марта со всеми своими последствиями. Наши коренные задачи, ничем не заслоняемые, становятся в силу этого прямее и шире, намечаются более глубокие и настоятельные цели. Наблюдение над жизнью общества и народа за последние месяцы дало нам громадный опыт и в высшей степени полезные указания, укрепило нашу уверенность в правильной постановке революционного дела, в целесообразности избранного нами пути. Теперь приобретают особенный интерес доводы, подтверждающие основные положения нашей программы, как с научной, теоретической стороны, так и на основании русской жизни и истории.
В начале нового царствования всякий совестливый человек, подавляемый массой нелепых предначертаний, живя газетными толками и новостями, невольно падал духом, задыхался в полной атмосфере беззастенчивой лжи, полного забвения идеалов, попирания элементарного чувства порядочности. Дикая брань, фарисейское лицемерие, сознательная клевета восстали в защиту престола. Газетные писаки конкурировали в нелепостях. Один предлагал проект ношения верноподданных крестов, которые потом расплавлялись бы на груди крамольников. Другой рекомендовал обратить городских жителей поголовно в шпионов одного за другим, с круговой порукой в благонамеренности, ссылаясь на народность такого обычая. Третий апеллирует к рыцарям Сенной площади и Охотного ряда. Славянофил Самарин открывает причину народной нищеты и государственной неурядицы в избытке земли у мужика. Славянофил Аксаков выдает византийское и татарское наследие за основу русского духа, а своей практической деятельностью в качестве директора банка и народного паразита указывает на биржевые операции как на единственное благо, которое нам стоит заимствовать у Запада. Кажется, никогда еще рабьи инстинкты и холопское нахальство не выползали на свет божий в такой омерзительной наготе, с таким свирепым бахвальством невежества. За человека страшно. Зрелище повального безумия гнетет душу, приходится завидовать даже логике сумасшедшего дома. Поистине, Бог захотел наказать людей и отнял у них разум.
Но не следует забывать, что действие происходит в России: гром, исходящий от нашего бессильного, изолгавшегося культурного обывателя, махающего картонным мечом, никому не страшен, и ни к чему громовержца не обязывает. Это кулак всех оттенков инстинктивно ополчается за свои животы. Это – в смысле общественной деятельности – импотенты, жалкие в своих потугах, люди без веры, без идеалов, истасканные нравственно и физически, привыкшие утробно жить и действовать. Это надоедливые попрошайки, рассчитывающие раболепием добиться маленьких фикций правового порядка, принявшие на себя непосильное обязательство задушить действительную свободу. Все это – смрадное испарение гнилого болота, потревоженного событием 1 марта. Зловоние ошеломляет на минуту непривычного человека и застилает перед ним истинную картину происшедших перемен, которые мы и постараемся обсудить, предварительно остановившись на личности нового царя и мерах правительства.
1865 год застал двадцатилетнего Александра Александровича врасплох, совсем неготовым к трудному поприщу будущего монарха. Для него тогда разом открылись две вакансии: наследие престола и невеста умершего наследника, освободившиеся за смертью первого жениха. Поневоле пришлось принять то и другое, и будучи в летах, кое-чему и кое-как поучиться. 1877 год соблазняет наследника перспективой подвигов и победных лавров, и он отправился на театр военных действий, чтобы всю войну просидеть с генералом Ванновским под Рущуком в «тихом и безмолвном житии», во имя свободы славян [дальнейший текст в документе уничтожен – М. и А.].
Вместе с новым царствованием перед нами развертывается любопытная страница комедии всемирной истории. Состав столичного муниципалитета, накануне требовавшего конституции и отмены административной ссылки, в марте формулируется в дворницкую и сыскную команду. Председатель местного совета двадцати пяти главных, полицейский Баранов, в который попали и ректор университета Бекетов и журнальный антрепренер Краевский, придумывает нелепые меры, делающие невозможным существование мирных обывателей. Только что объявленные распоряжения отменяются. Действие скандального совета становится не гласным, то есть совет фактически закрывается. Является предложение снабдить городовых снарядами для задержания злоумышленников. Едва ли удастся правительству смелый замысел превращения улиц в застенки, но в данном случае важно отметить хотя бы намерение. Для обывателей официальным лозунгом выставляется безмолвие. Попечение об охране неприкосновенности царской особы поглощает собой все. Воронцов-Дашков в непрестанных хлопотах теряет голову и ломает себе ноги. Сочиняются молитвы об истреблении крамолы супостатов. Взамен ожидаемой конституции выходит манифест о большем утверждении самодержавия. Своре охранников и сатрапов поручается водворение веры и нравственности, искоренение неправды и хищения, – призыв, равносильный для полиции самоубийству, задача, перед одной постановкой которой бледнеет рассказ о гоголевской унтер-офицерской вдове. Где же инициатор этих мер? Кто стоит за спиною [далее текст утрачен – М. и А.].
Нет, ни антиминные канавы перед дворцами, ни войска, ни молитвы, ни полиция не успокаивают государя, не по себе ему в Петербурге, и вот он в марте же наперекор стихиям спешит на дачу в Гатчину. Здесь дышится легче. Здесь так уместно набрать себе сподручных молодцов. Здесь безмолвие нарушается лишь приемом депутаций лакеев и кучеров, приказчиков и лабазников. Вдруг умилительную гармонию обрывает божья гроза, так некстати разразившаяся и почти над самым дворцом. Приходится перекочевывать в Петергоф, решившись на самое смелое предприятие – поохотиться, разгуляться после гатчинского затвора. Но божеское попущение и тут следует по пятам государя: начинаются лесные пожары. Ах, зачем это небо не является на свисток полиции и даже явно обнаруживает наклонность терроризировать.
Изголодавшемуся, обнищалому народу, ждущему передела земли, преподносится к Пасхе бесценный подарок в виде синодского указа, составленного на тему о крамоле. Народ отвечает смутным брожением, вылившимся в еврейский погром. Начинается правительственная расправа. Сверх обычных усмирений войсками и строгих судебных кар царь не задумывается санкционировать публичное сечение мужиков на городских улицах и площадях – единственная осязаемая царская милость. Одновременно с этим во дворце происходит прием еврейской делегации, которой государь заявляет, что движение против евреев дело социалистов. Тот же характер до конца выдерживается и во всех других мерах, вернее преступлениях правительства.
Начало царствования ознаменовывается казнью наших дорогих товарищей, в том числе Перовской, первый у нас случай исполнения смертного приговора над женщиной. Этого мы не забудем. Общая молва говорит о пытках после суда. Не решаемся подтвердить слух, не имея для того положительных доказательств. Далее следуют драконовские приговоры по делу Щедрина и других в Киеве, Старынкевича в Москве. Процесс ведется без судебного следствия, без прений, без защиты, без слова подсудимого, который за передачу гимназисту прокламации, подводится под смертную казнь и из снисхождения приговаривается к двадцати годам каторги. Назовем имена не в меру услужливых исполнителей правительственной травли: прокурор Моравский оспаривает лавры у одесского Стрельникова, генерал Бернов, полковник Бертенев, гимназические надзиратели Бородин и Галли. Нечего говорить о ежедневных преследованиях печати, стеснения земств, отсрочке открытия университетов в Томске и Тифлисе, технического института в Харькове, о репрессиях, обрушившихся на Петербургский и Московский университеты и на Казанский ветеринарный институт.
Не идет в разрез с общим тоном и дипломатия. Первым шагом в это области был вопрос об уничтожении политического убежища, встретивший деятельную поддержку только со стороны Германии. Затем несчастная Болгария, уже испытавшая прелесть некоторых русских порядков, обрекается в жертву тупоумию нового царя. Едва вступивший на престол, Александр III благословляет немцев Баттенберга и Эрнрота душить свободу Болгар.
Вот действия правительства, находящегося в состоянии невменяемости. Роковой приговор истории дамокловым мечом тяготеет над правительством Александра III, готовит его царствованию позорный финал.
Как постановка революционных задач, так и приемы борьбы всегда чужды рутины и верны вечно меняющимся условиям жизни. Для революционной партии настала пора более широкой и плодотворной работы. Результаты 1 марта далеко превзошли самые смелые наши ожидания. В народе нарождаются и зреют новые настроения. Известно, с каким сочувствием было принято объявление о 1 марта в значительной части крестьянства, рабочей среды и кое-где в войске. Сообщения, полученные нами из многих мест России, говорят о пробуждении народного сознания. Эти сведения отчасти по неудобству огласки, отчасти по своей отрывочности, не могут еще составить цельной картины, но дают нам право заключить, что близится время, когда народ выйдет из состояния глухого брожения, хронических надежд и разрозненных вспышек для совместной, сознательной борьбы с ясно назначенным врагом. Победа 1 марта повышает активность народного характера, поднимает дух протеста. Народ начинает сознавать фикцию идеи царизма и заменяет ее то смутным пока представлением о какой-то другой силе, действующей в его интересах, то прямым признанием своей солидарности с социалистами.
