Когда мы выходили на улицу в сопровождении свиты, то я только шепнула Николаю:
– Надеюсь, покойник из гроба не встанет, чтобы покарать нас за нахальство?
– Что ты, – хмыкнул тот, разглядывая на другом конце улицы деревянную церквушку с остроконечной крышей и высоким крестом, – он просто перевернется.
Над церковной дверью едва отсвечивал почти разряженный амулет от женского присутствия. Открытый проход затягивала полупрозрачная, зеленоватая, пахнущая магическим жасмином занавесь с прорехой посередке. Была бы ворожба посвежее, я ни за что бы не прошла, а так только подобрала полы балахона да осторожно, бочком, стараясь не задеть обжигающей границы, проскользнула. Братья встали как вкопанные, вылупившись, будто на пришествие их непонятного солнечного бога.
– Ну чего встал? – буркнула я ошарашенному Варнаве, широко разинувшему варежку. – Иди. Свечку держать будешь!
В темную церквушку, набитую храмовой утварью, едва пробивался солнечный свет из крохотных окошек. В широких лучах, разрезавших полумглу, витали пылинки и легкий тополиный пух, так похожий на снег. Совсем скоро, всего через несколько дней, белесые полупрозрачные хлопья накроют мир одеялом, станут летать в воздухе, досаждая и раздражая.
– А куда почившего брата спрятали? – удивилась я, разведя руками и деловито оглядывая внутреннее убранство в поисках обитого черным бархатом гроба.
– Так, кхм, похоронили ж второго дня. Жарко очень. – Варнава стоял ни жив ни мертв, сам готовый отправиться к пращурам.
– Микола, – прохрипел Николай надтреснутым голосом, – они нас не дождались…
– Помолимся, братья, – тяжело вздохнула я, обращаясь к толкущимся на входе белорубашечникам. Некоторые все еще с недоумением, граничащим с изумлением, рассматривали висящий над дверью кулон, так легко меня пропустивший внутрь святого места. – Пусть солнце ему станет последним приютом, – сквозь широкий зевок продралась я.
Молитва затянулась. Из церкви я выбралась в полуобмороке, на затекших от долгого стояния на коленях ногах, с болью в пояснице и стойким чувством отвращения к любому проявлению божественного.
Солнце медленно клонилось к розовеющему горизонту. Последние косые лучи чуть золотили крыши. Все дышало ожиданием прохлады и отдыха от дневной жары. Уже прозвонил колокольчик к ужину и вечерней проповеди, доверенной брату Цуцику, известному своей велеречивостью. Под благовидным предлогом общения с угасающим дневным светилом, всенепременно наедине, я смогла пробраться к деревенскому кладбищу, как раз за церковью, тянувшемуся до самой каменной стены. Там, за высокими крестами и ухоженными могилками, спрятанная от посторонних глаз, стояла вековая покосившаяся избушка – приют больного, преданного всеми колдуна Авдея.
Хлипкая дверь, чуть приоткрытая и готовая распахнуться от любого дуновения ветерка, едва держалась на проржавелых петлях. Вместо стекол на окнах темнели натянутые бычьи пузыри. Только крыша была переложена заново свежим дерном. Я вошла в темные сенцы. Несмотря на царящую жару, здесь казалось холодно и сыро, как в погребе. Видать, зимой топили избушку по-черному, и низкий, заставляющий пригнуться потолок был покрыт слоем копоти.
Каблуки неестественно громко цокнули о деревянный приступочек перед входом в такую же, как и сени, темную запущенную горницу. Человек в широких белых одеждах, сидящий на деревянной лавке, мало напоминал сухого властного старца, каким я помнила Авдея. Отчего-то в глаза бросились босые старческие ноги, изуродованные подагрой. Седая нечесаная борода колдуна спускалась до самого пояса. Он был худ, слаб, немощен и выглядел умирающим. Только единственный слезящийся глаз, прозрачно-голубой, по-прежнему пылал неясной яростью на желтоватом восковом лице.
– Пришла? – прокряхтел он, даже не удивившись моему появлению. – Я знал, что придешь. Куда ж тебе еще бежать. Поди, зажали со всех сторон.
Я прислонилась к косяку, брезгуя пройти дальше в крохотную комнатушку, и скрестила на груди руки.
– Ты выжил, – констатировала я и без того очевидный факт. – Видать, кремень внутри. Я полагала, после того как разобьешь шар – хранилище силы, колдуну ничего не поможет.
– Я еще поживее тебя буду, – резко перебил меня Авдей. – Ты-то уже мертвец!
– Ты прав, – передернула я плечами.
– Что хочешь за Берегиню? – бросил он.
– Ничего. Заберешь?
Колдун хмыкнул:
– Как ты заговорила, однако. Страшно, девка, тебе жизнь терять, становиться бестелесным созданием? Страшно?
– А тебе не страшно будет, когда сам Оберегом станешь?
– Я-то уж знал бы, как силой распорядиться, – отозвался он презрительно и высокомерно задрал подбородок. – Только вот не надо мне того.
– Что? – опешила я. А потом подняла глаза и вдруг поймала в высоком зеркале на противоположной стене отражение мужской фигуры.
От страха свело живот и закололо в груди. Он стоял все это время за стеной в смежной комнате, не заметный мне. Граф Лопатов-Пяткин чуть улыбался одними губами, а темные глаза смотрели холодно и насмешливо. Я резко развернулась, надеясь, что спастись еще не поздно, но он только тихо произнес, останавливая меня:
– Некуда бежать, Наталья. Больше некуда.
Солнце село, оставив после себя теплый серый вечер, и в горнице сделалось совсем темно. Василий возвышался надо мной, от всей души наслаждаясь произведенным впечатлением. Мне казалось, что деревянный пол уходит из-под ног, а мир за дверью избушки давно полетел в тартарары, и потому перед глазами все кружит и пляшет.
– Как же ты глупа, Наталья! Неужели ты подумала, что могла бы скрыться от меня? – ерничал Василий. – Не отвечай! Я сам знаю, что именно так ты идумала. Ты ведь не знала, что Хранители везде…
Он взял меня за холодные непослушные пальцы и, увлекая в глубь горницы, заставил сесть на лавку рядом с Авдеем.
Сил сопротивляться больше не было – только страстное желание жить, ведь сейчас я впервые не одинока: у меня есть Николай.
– Мы прячемся в каждом городе, в каждом глухом селе, – продолжал между тем граф, – мы прикидываемся неразумными мальчишками в отряде Главного мага Объединенного королевства.
Я почувствовала, как сердце у меня упало в пятки. Все происходившее в деревне белорубашечников тогда встало на свои места. Федька Ветров говорил, что я красивая. Да он бы медведя назвал пушистым кроликом, лишь бы втереться в доверие. Я думала, что подставляю его, а было все наоборот – это он подставлял меня.
– Мы становимся ростовщиками. – Василий разжал ладонь, и на указательном пальце повисла длинная серебряная цепочка с розоватой трубочкой-подвеской, будто маятник качаясь из стороны в сторону.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
