так что, попав наконец в поле зрения, кажутся точками в поднятом ими облаке пыли.
Шаса с грустью отмечал, как изменилась страна по сравнению с его детскими воспоминаниями. Тогда – он был одних лет с Шоном – повсюду виднелись стада сернобыков и антилоп-прыгунов, большие и доверчивые. Попадались жирафы и львы, встречались и небольшие группы бушменов, удивительных желтых пигмеев пустыни. Но теперь перед неумолимым натиском цивилизации дикие люди и звери отступили глубоко в пустыню. И сегодня Шаса предвидел день, когда дикая местность вовсе исчезнет, исчезнет убежище для диких тварей: дороги и железнодорожные линии расчертят землю, в созданном ими запустении встанут бесконечные деревни и краали. Все деревья срубят на дрова, всю траву под корень съедят козы, а верхний слой почвы превратится в пыль, которую унесет ветер. Эти воображаемые картины заполнили его душу печалью и отчаянием, и ему пришлось сделать сознательное усилие, чтобы отогнать их и не портить сыновьям поездку.
«Я обязан показать им прошлое. Пока все это не исчезло, они должны хоть немного узнать, какой была Африка, чтобы понять ее величие и славу».
И он улыбался и рассказывал сыновьям истории, вначале обращаясь в воспоминаниях к собственному опыту, потом уходя дальше, к тому, что рассказывали его мать и дед, стараясь показать им, как крепко их семья связана с этой землей, и в первый вечер мальчики допоздна сидели у костра и увлеченно слушали, пока не начали отчаянно клевать носами.
Они уезжали все дальше, весь день трясясь по колдобистым дорогам через пустынный скрэб и травянистые равнины, потом через леса мопани, не останавливаясь, чтобы поохотиться, и ели припасы, прихваченные с шахты, хотя по вечерам слуги начали бормотать о свежем мясе.
На третий день колонна покинула еле заметную дорогу, по которой следовала с рассвета, даже не дорогу, а двойную колею, по которой в последний раз проезжали несколько месяцев назад. Теперь дорога повернула на восток, а Шаса двинулся на север, по нетронутой земле, через открытый лес, и неожиданно они оказались на берегу реки, не одной из великих африканских рек вроде Каванго, а одного из ее притоков. Тем не менее река пятьдесят футов шириной была зеленой и глубокой – непреодолимая преграда, которая заставила бы повернуть любое сафари, забравшееся так далеко на север.
Две недели назад Шаса разведал эту местность с воздуха, пролетев в «моските» над вершинами деревьев так низко, что мог сосчитать антилоп в каждом стаде и оценить длину бивней каждого слона. На своей крупномасштабной карте он отметил этот приток и привел конвой точно к этому месту. Он узнал его по старице своеобразной формы и по гигантским деревьям макуйи на противоположном берегу. На нижней ветви одного из деревьев было гнездо коршуна-рыболова.
Два дня провели в лагере на южном берегу реки. Все участники сафари, включая трех мальчиков и толстого повара, помогали строить мост. Вырубали в лесу деревья мопани толщиной в бедро тучной женщины и сорок футов длиной и перетаскивали их с помощью джипа. Работники, раздевшись догола, вплавь доставляли стволы на середину реки и вбивали в дно, а Шаса охранял их от крокодилов, стоя высоко на берегу с «магнумом» в руках. Потом бревна связывали веревками из коры мопани, еще сочившейся смолой, красной, как кровь.
Когда наконец мост был готов, с машин сняли все, чтобы разгрузить их, и Шаса одну за другой провел их через реку по этому неустойчивому сооружению. Мост под ним раскачивался, скрипел и кренился, но вскоре джип и четыре грузовика оказались на противоположном берегу.
– Наше сафари начинается только теперь, – сказал Шаса мальчикам. Они оказались в местности, защищенной своей отдаленностью, а также лесами и большими реками от нещадной эксплуатации человеком, и Шаса, когда пролетал, видел скопления буйволов, большие, как стада домашнего скота; над ними плыли облака белых цапель.
Вечером он рассказывал мальчикам о старых охотниках на слонов: «Карамоджо» Белле, Фредерике Селусе и Шоне Кортни, их предке, двоюродном деде самого Шасы, в честь которого был назван его старший сын.
– Это были крепкие люди, все отличные стрелки и прирожденные спортсмены. Иначе они бы не выдержали невероятных трудностей, пали жертвами тропических болезней. В молодости Шон Кортни пешком охотился в поясе обитания мухи цеце в долине Замбези, где температура в полдень достигает 46 градусов, и мог за день пройти сорок миль за крупным слоном с большими бивнями, а глаза у него были такие зоркие, что он видел полет своей пули. – Мальчики зачарованно слушали и, стоило ему умолкнуть, умоляли продолжать, пока отец не сказал: – Хватит. Завтра рано вставать. В пять утра. Мы впервые отправимся на охоту.
В темноте они медленно ехали в открытом джипе по северному берегу реки, закутавшись от холода: в открытых долинах выпал иней и хрустел под колесами. Едва забрезжил рассвет, охотники отыскали место, куда ночью приходило на водопой стадо буйволов, а потом ушло в густой буш.
Оставив джип на берегу, они сняли тяжелые куртки на теплой подкладке. Шаса отправил по следу двух следопытов-овамбо; сами они пешком пошли за ними. Молча и быстро шли густым подлеском мопани, и Шаса все объяснял мальчикам; говорил он шепотом, знаками показывал сыновьям отпечатки копыт старого быка, коровы или теленка или обращал внимание сыновей на различных мелких, но захватывающе интересных животных, птиц и насекомых в окружающем лесу.
Незадолго до полудня они наконец настигли стадо – свыше ста огромных, похожих на коров животных, с трубками острых ушей и загнутыми вниз рогами, которые придавали им невероятно скорбный вид. Большинство лежало в тени мопани, спокойно пережевывая жвачку, хотя один или два быка дремали стоя на ногах. Единственным движением было легкое помахивание хвостов: животные отгоняли мух, жаливших им бока.
Шаса объяснил мальчикам, как подбираться ближе. Используя ветер и любые укрытия, застывая, когда большая рогатая голова поворачивалась в их сторону, он подвел их на тридцать футов к самому крупному самцу. Они почувствовали горячий, острый бычий запах, услышали шум, с которым вырывалось дыхание из влажных, обращенных к земле ноздрей, услышали, как зубы перетирают жвачку; они подобрались так близко, что разглядели лысые от старости места на его плечах и шарики высохшей грязи, прицепившиеся к шерсти на брюхе.
