На гребень поднялись за час. С высоты серые крыши, стога и огороды Николаевки выглядели довольно уныло.
Над избой Шелгунова свечкой стоял дымок, но назад, к теплу печки, уже не тянуло.
Дышалось легко, пахло снегом и соснами. Низкорослые, ветвистые, они захватили скалистые вершины и солнцепечный склон.
Лицо Нади, обычно бледное, порозовело, а о Женькины щеки, казалось, можно зажигать спички.
За гребнем сразу стало сумрачно. Могучие суровые кедры, как воины, стояли там в полный рост, не боясь северных ветров. У земли они были покрыты шрамами. Это были следы не войны, а тяжелых ударов колотушек, которыми сбивают шишки.
Женька побегал между деревьями, от ствола к стволу, и быстро набрал с десяток шишек. Самую крупную отдал Наде, чуть помельче взял себе, остальные в рюкзак. Не теряя высоты, перевалили еще через два гребня. Шли редким кедровником с еловым подлеском. Везде попадались шишки. Видно, полны беличьи кладовые, коль никто не подобрал эти самопады, переспелые, смолистые, подклеванные птицами.
Люди сюда редко заходят, потому что еще лучший кедровник с другой стороны поселка.
По прямой они отошли от поселка всего на три километра, но тишина и глушь была такая, словно и не ступал тут человек.
Чтобы не чувствовать себя совсем одиноким, проглоченным тайгой, надо разговаривать или петь.
Женька начал:
Семьсот километров тайга,Где бродят лишь дикие звери.Машины не ходят сюда,Бредут, спотыкаясь, олени.
Эту грустную песню он узнал от канавщика Феди, у которого на груди наколки, а в прошлом две судимости.
Оленей здесь нет, из диких зверей за все лето видели только зайцев да слышали рев изюбра, но песня эта близка, должно быть, потому, что тайга здесь такая же бесконечная.
Надя не поддержала песню; выйдя на открытое место, она долго и напряженно всматривалась в вершины, которые виднелись вдали, засекала их компасом.
К карте и компасу Женька относится с почтением — жизнь научила. Однажды, когда они возвращались из маршрута и Надя скучно молчала, то и дело поглядывая на карту, Женька подумал — ерунда, настоящие таежники ходят без карт. И без них ясно — наш лагерь вон там. Я это докажу, обгоню и встречу тетю Надю!
Он незаметно ускользнул, шел быстро и уверенно, но... Никогда он не забудет той темной, бесконечной ночи, не забудет, как он бежал на зеленые разрывы ракет, спотыкаясь, обдираясь о ветки. Он замер от радости, когда увидел Вахтанга. И... получил такую оплеуху, что искры из глаз посыпались, будто из ракеты.
Острием карандаша Надя показала на карте:
— Мы вот здесь!
Женька привык к тому, что каждый сантиметрик на карте — это два километра и каждый кружочек, чуть больше блохи, — это вершина горы, а их много, и обязательно нужно верно понять, где какая.
Он внимательно пригляделся и подтвердил:
— Точно!
— Сейчас проверим. Считай шаги, до ручья должно быть восемьсот метров.
Крупно, пружинисто зашагал Женька. После каждой сотни шагов загибал палец, чтобы не сбиться.
Они уже спустились с водораздела и были в царстве лиственниц. Лишь кое-где тоненькие березки тесно прижимались друг к другу, образуя округлые белые острова. Продираться сквозь такие заросли было не очень приятно, но тайгу они делали веселой, нарядной.
— Все восемьсот! — выдохнул Женька и сел на глыбу серого гранита, похожую на матрац.
Ориентировались верно — ручей был рядом.
— Отсюда начнем. — Надя сложила карту поудобней. — Нам предстоит интересное дело — проследить границы, найти, где гранит прорывает известняки.
— Интересно, — согласился Женька, — но только давайте, тетя Надя, сначала поедим!
— Ты как волчонок! Мы же только начинаем, — удивилась Надя, — да и орехи всю дорогу ели!
Женька проглотил слюну.
— Ну поешь, — улыбнулась Надя, — а потом, на полпути, со мной вместе еще добавишь.
Женька вздохнул. Один он, конечно, есть не будет, но эти пропитанные медом ломти его томили, он то и дело о них вспоминал.
Среди редколесья виднелось много скал и каменных развалов, но везде было одно и то же — крупнозернистый серый гранит. Поэтому шли быстро, еле успевая считать шаги, точками отмечать на карте все обнажения.
Лишь в двух местах, у больших скал, они подолгу замеряли направления трещин. Надя диктовала, пристально глядя на дрожащую стрелку компаса, Женька записывал.
Канительное это дело — сотни замеров: ноги мерзнут, руки мерзнут — но, говорят, нужное. По расположению трещин строят какой-то эллипсоид, определяют, где вернее искать рудоносные жилы. Вахтанг при этом всегда напевал: «Эллипсоид деформаций есть основа диссертаций».
Надя шла по линии маршрута не отклоняясь, Женька петлял, смотрел, что на склонах, приносил оттуда образцы, иногда не относящиеся к делу. Вот он отыскал гриб подберезовик, очень большой и такой свежий, будто он вырос только что под снегом.
Надя к грибу интереса не проявила. Как всегда, она была сосредоточена только на том, что скрывается под покровом травы и почвы.
Она сухо сказала:
— Женя, будь внимательнее!
Оказалось, что он прозевал — гранит стал иным, мелкозернистым. Это указывало, что контакт близко.
Женька забегал, удары его молотка далеко разносились, будто дятел где-то долбил по сухой лесине — тук, тук, тук!
Теперь и он забыл обо всем постороннем, потому что контакт — самое лучшее место для руды. Известняк как губка впитывает металлы, которые приносит гранитный расплыв из глубин земли.
Конечно, изучать трещины, известняки или там граниты интересно, но главное дело — найти месторождение! За это бывает премия и можно даже стать лауреатом! Прошлым летом такой же, как он, поисковый рабочий, даже на год его моложе, получил в премию мотоцикл!
Женька в каждом маршруте мечтал найти руду. Пока она от него пряталась, но, может быть, сегодня наконец повезет? Он ясно представил, как будут слушать его рассказ об этом Генка и другие приятели. Они, наверно, сейчас сидят за партами и ждут звонка.
Впереди пролегла заболоченная, поросшая тальником лощина.
Неужели, как назло, контакт спрятался там?
К счастью, он оказался за лощиной и был хорошо виден в отвесной скале, похожей на двухцветный флаг. Гранит был красный, будто он и теперь раскален, а над ним белел мрамор.
Колотили молотками так, что летели искры. Все отбитые образцы осмотрели в лупу.
— Контакт «сухой». Растворы сюда не проникли, — вынесла приговор Надя.
Она очень устала, но зона, где гранит изменил известняки, превратил их в мрамор, окварцевал, протягивалась дальше на сотни метров. Там тоже могла быть руда.
Терпеливо лазали они по гребню и по склонам, даже по болоту, с кочки на кочку, осматривали и разбивали каждый камень. Ничего интересного не было видно. Не доверяя глазам, они брали маленькие пробы, чтобы потом спектральным анализом проверить содержание металлов.
Наконец, когда в четвертый раз до конца пересекли зону измененных пород, Надя сказала:
— Увы нам! Давай утешимся, поедим, мы прошли половину маршрута.
Женька не мог смириться.
— Я еще вон туда сбегаю. — Он показал на возвышение среди болота на северном пологом склоне. До него было метров триста.
— Наверно, это курум, — решила Надя, — а все-таки посмотреть надо, ты прав!
Он сбросил тяжелый рюкзак и побежал, перепрыгивая заледенелые лужи с кочки на кочку, пригибая тальник, огибал шиповник.
Поднявшись на возвышенность по скользким остроугольным глыбам, Женька огляделся и понял, что Надя права. Это был курум — длинный узкий вал, а впереди виднелся еще один такой же, параллельный ему. Они походили на волны застывшего каменного моря. Женька знал, что такие скопления глыб образуются там, где наносы ползут по породам, скованным вечной мерзлотой.
Вал порос чахлыми молодыми березками. Кое-где среди них возвышались лиственницы, а одна, поблизости, лежала вывернутая с корнем. Почти все деревья стояли наклонно, казалось, вот-вот упадут!
«Наверно, и теперь еще сползает по ледяному ложу этот каменный поток, только очень медленно», — подумал Женька, пересекая вал, осматривая глыбы.
Рудой и здесь не пахло. Глыбы выглядели однообразно — темно-серый известняк, кое-где с белыми прожилками кальцита.
— Холера! — выругался Женька и повернул назад. Помня правило геологов — избегай проторенных дорог, — он решил забрать правее.
Метра на три ниже вывернутой с корнем лиственницы, у подножия глыб, на маленькой заснеженной площадке он увидел какие-то следы. Снег был прострочен ими.
Пригнувшись, он внимательно их осмотрел, решил — барсук, точно!
Следы петляли, но начинались они вроде от кустов шиповника, прильнувших к скалистым глыбам.
Осторожно раздвинув ветки, Женька заглянул туда и увидел овальную щель между глыбами, такую, что залезть вполне можно.
