«Авантюрист» Женька потупился и надул губы.
— Шишечками, видите ли, питается. Просто дико повезло. При других обстоятельствах, уверен, откусил бы вам барсук нос. Охотнички нашлись!
Марков снова закурил и продолжал нотацию, но уже более спокойно:
— Я вам, Надя, уже говорил: геолог, который не знает и не любит живой природы, видит только камни, всегда будет попадать впросак. Да и вообще это ремесленник, а не настоящий исследователь.
— Я же, Федор Андреевич, стараюсь исправить этот мой недостаток, — голос Нади дрожал, — я купила Брема и, когда вернемся, обязательно прочту про всех животных.
— Про обезьян можете не читать, — буркнул Марков, — их здесь не так уж много!
Надя сжалась. В детстве ее дразнили обезьяной. Слезы потекли неудержимо.
Вскочил Вахтанг, грудью пошел на Маркова, закричал:
— Зачем обижаешь, зачем насмехаешься?
Глаза у него стали круглые, как у ястреба.
— Я насмехаюсь? — искренне удивился Марков. — Да ну вас всех! Тьфу, навязались психи на мою голову!
Он круто повернулся, наклонился над картой, всем своим видом показывая, что работает и ничего больше не желает знать.
Вахтанг подошел к Наде, сел рядом, взял ее за руку, что-то сказал, и вдруг еле заметная (сквозь слезы) улыбка на мгновение сделала ее такой красивой!
Размеренно и очень громко стучали ходики. Задумчиво теребил бороду Шелгунов. По-прежнему надув губы, смотрел в пол Женька.
Наконец тишину нарушил Марков.
— Пора обедать! — Он подошел к Наде, сказал: — Признаюсь в недостатке, который не исправить даже чтением Брема. Во гневе несправедлив, прошу извинить!
Все повеселели.
Женька сначала ел без аппетита, потом разошелся, ложка сверкала, сверкал и нос.
Надя, казалось, глотает песок. Вскоре она положила ложку.
— Федор Андреевич, как же все-таки быть, ведь там карта осталась, она секретная!
— Н-да! Этого я не учел. — Марков прищурил левый глаз. — А вдруг то был не медведь, а некто загримированный? Быть вам под судом вместе с Женькой!
Шутка не развеселила, поэтому Марков изменил тон:
— Не унывайте, Надюшенька, запасайтесь калориями. Сейчас оседлаем коней, учиним розыск и следствие.
Шелгунов внушительно поднял палец:
— На берлогу надо идти умственно, дело не простое! Однако, поеду с вами да братьев Грибановых покличу, они у нас первые охотники.
* * *
Отряд выглядел грозно. Восемь ружей, две рогатины, топоры, лом, кайла, веревки — всё захватили.
Командовал Шелгунов. Он хотел было тащить еще и путно — сеть, которой накрывают берлогу при зимней охоте, но раздумал.
Братья Грибановы, здоровенные, очень похожие, привели с собой двух лаек — Симку и Тимку, тоже очень похожих, пушистых, остроносых, с такими умными, человеческими глазами, что в них даже как-то неловко было смотреть.
Лошадей привязали у края болота и осторожно, в боевом порядке подобрались к куруму.
Там была такая неподвижная тишина и спокойствие, что Женька подумал: как будто все нам приснилось!
Но нет! В яме, вцепившись когтями в корневище, застыла медвежья лапа. Рядом лежала порванная полевая сумка. Надя поспешила надеть ее на плечо.
Собаки довольно равнодушно обнюхали лапу. Их специальность — живые медведи.
— Дым, значит, его от чела отогнал, — рассудил Шелгунов, — так он через небо выбивался.
Братья Грибановы согласно кивнули.
Женька сообразил, что челом Шелгунов называет лаз в берлогу, а небом дыру в ее кровле.
Вниз, к лазу, спустились Грибановы да Женька в качестве проводника. Остальные смотрели на них сверху. Ружья держали наизготовку.
Грибанов-старший ткнул в берлогу рогатину. Она не вошла и на метр, во что-то мягко уперлась.
— Собаку пусти, а то всяко бывает! — скомандовал Шелгунов.
Подтолкнули в лаз Симку. Он влез, только хвост торчал, но дальше не пошел, зарычал, впрочем довольно равнодушно, и, пятясь, вылез.
Тогда старший Грибанов, ничего не сказав, решительно заполз сам, держа в руках электрический фонарик и нож.
Вылез он почти так же быстро, как Симка.
— Дела! — сказал он. — Тут второй, как пробка в горловине.
— Я того и опасался! — обращаясь к Маркову, возбужденно сказал Шелгунов. — Бывали случаи: одного убьют — другой затаится, жердями тычут, не пошевельнется. Только собака живого от мертвяка отличит.
Глаза Шелгунова не слезились, взгляд был остр.
Снова старший Грибанов, уже не с ножом, а с веревкой втиснулся в берлогу.
— Неловко лежит, боком, не уцепишь! — сказал он.
Решили раскрыть кровлю берлоги возле отдушины, где торчала лапа и земля потрескалась.
Когда ломали кайлом и ломом, оказалось, что кровля подготовлена медведем к зимовке по-хозяйски — щели между глыбами были тщательно заделаны ветками и мохом.
Шелгунов все время стоял с ружьем на страже. Собаки спокойно лежали у его ног.
За час разворотили дыру и, обвязав веревкой, с трудом вытянули владельца торчащей лапы. Он был красив — шуба как цигейковая, новая.
— Пестун это, второгодок, — определил Шелгунов, — только жить начал и, нате пожалуйста, такая оказия.
Шелгунов вздохнул, заморгал.
— Никогда я себе этого не прощу! — Надя едва сдерживала слезы.
— Не распускайте нюни, Семенова, — сухо сказал Марков, — медведь не воробей, пользы не приносит. Разговор с хищниками короткий: или мы их, или они нас!
— Они-то при чем? Если бы не этот авантюрист, — Вахтанг кивнул на Женьку, — проспали бы они до весны.
— Еще один защитник нашелся, — рассердился Марков, — их и так хватает, особенно из числа тех, кто ходит только по асфальту. «Ах, медведи, ах, волки. Обижают бедненьких!» А сколько нашего брата, таежников, полегло, про то молчат. Нам работать надо, а из-за них, как на вулкане, озирайся, бойся.
— Где волков уничтожают, там и зайцы вымирают, — проявил эрудицию Женька. — Я читал, что нельзя нарушать в природе равновесие...
— И так далее, смотри популярные журналы, — прервал его Марков. — А позвольте спросить, как же сохранилась жизнь в Новой Зеландии, где никогда не было хищников? В Англии вот уже три столетия, как волков уничтожили, а зайцы, говорят, не жалуются! Так что обойдемся без таких сомнительных регуляторов. Спокойнее оно и прелестней!
— Так-то оно так, но все-таки молодяк он был! — задумчиво сказал Шелгунов.
Вахтанг посмотрел на медведя. Молодяк-то молодяк, а клыки торчат, когти тоже — смотреть страшно. Он представил, что мог сделать такой, разъяренный, и поспешно стал рядом с Надей, готовый защищать ее от всех медведей мира.
Все молчали, словно ожидая чего-то.
— Продолжим, — сказал Марков.
— Чтоб от греха подальше, надо все-таки собаку в берлогу спустить, — решил Шелгунов.
Обвязали веревкой Тимку, спустили, подождали немного и вытащили. Его молчаливая информация была признана вполне надежной.
Шелгунов посмотрел на Женьку, сказал:
— Только тебе, парень, туда, пожалуй, и пролезать. Не побоишься?
— Нет, — ответил Женька и скинул ватник.
В слабом свете фонарика под низким сводом он увидел медвежонка, застывшего на постели из мха. Прижавшись к нему вплотную, Женька пытался протиснуться, но не смог, дышать было трудно. Пахло гарью и еще чем-то. Он разглядел, что в голове берлоги, загородив лаз, лежит бурая медведица, до половины подмяв под себя еще одного медвежонка.
Когда Женька вылез, веснушки на его носу были заметны гораздо резче, чем обычно, дышал он тяжело и голос дрожал.
— Наверно, потому и выскочить она не сумела, что подмяла одного под себя, а лаз узкий, — сказал Грибанов-старший.
— Иначе, думаю, не удержали бы ее все киногазы, — добавил Вахтанг.
— Да и не чуткая она была, — решил Шелгунов, — ведь с открытым челом лежала, а не услышала, что человек рядом.
Он посмотрел на Маркова, пояснил:
— К морозу-то медведь чело берлоги затыкает ветками да мохом. И то случалось — не успеет охотник подойти, а он уж вскочил, встречает!
— Раз на раз не приходится, — заметил старший Грибанов. — У дяди нашего, что в Аккурае живет, сынишка так же вот в пещеру заглянул, а там медведь, глаза открыты и вроде на него смотрит, а не шевелится. Так и лежал он, пока парнишка охотников не привел...
Поработать пришлось крепко, до темноты.
Когда все было кончено — поверженные враги лежали в ряд, — Марков сказал, выпуская дым:
— Спектакль в сумасшедшем доме, по-иному не назовешь!
— Не забывайте, что и вы участник, — заметил Вахтанг, переходом на «вы» подчеркивая иронию.
— В таком обществе и не мудрено, — ответил Марков.
Вахтанг засмеялся, а вслед за ним и Марков.
Женька не понял, чему они смеются. Он стоял возле Нади, и они, как тогда, удирая, крепко держали друг друга за руку. Они смотрели на медведей, и было им совсем не до смеха.
