только быстрые руки. Он достал сигареты. С удовольствием закурил. Свет спички метнулся по ящикам у стены, по заснеженному полу. Нет, он не устал. Напротив, Миронов чувствовал напряжение. Это был первый настоящий южак в его жизни. И он собрал в нем все силы и не давал ослабеть.
Олег сел на ящик. Огонек сигареты, вспыхнув раз и другой, осветил лицо. Вчера на почте, по телефону, мама радостно сообщила, что Лора с мужем зовут ее в театр: «Лелик, она всегда так внимательна». Ах, мамочка, мама!.. Лора действительно очень внимательна. Она все продолжает писать ему нежные письма размашистым почерком, в гостях у мамы пьет чай с вареньем, мило расспрашивает о нем, а вечером кормит мужа шницелем и расстилает постель…
Он вытер ладонью лицо, будто хотел стереть что-то в памяти. Но память не отступала. Он почему-то вспомнил стихи. Как Лора читала, нет не читала, а пела:
Веду с ветрами разговор,
В студеных реках руки мою
И жгу костры средь синих гор…
Какие там реки? Какие костры? Не про нее все это. Говорить-то она научилась, но не понять ей этого никогда.
Красный огонек сигареты спокойно проплыл в темноте.
Вчера, придя с почты, он долго сидел в пустой новой комнате. Не раздеваясь, не зажигая света. Синело небо в окне, лемминг тихо шуршал в коробке. Наконец Олег поднялся. Снял со стены открытку — море и ослепительный пляж, сунул в ящик стола. Взял коробку с пушистым зверьком и вышел на улицу.
Вокруг светились окна поселка. А сразу за домом был океан. Торосы тянулись вдаль и сливались с небом. Олег бережно вынул зверька, подержал на ладони теплый белый комочек и опустил на снег. Тот сразу будто растаял. Исчез, как и не было. Только пустая коробка в руках.
Миронов докурил в темноте и поднялся. «Надо будет узнать, как там эта… Кузина. Чудачка. Шла на работу… Очень милое у нее лицо. Какое-то детское, даже мальчишеское. Как я раньше ее не видел?..» За стенами бушевал южак. Бушевал над станцией, над поселком, над всей Чукоткой. Настоящий февральский южак, за которым обычно потом приходила оттепель. В тамбуре скрипел снег под ногами. Миронов нащупал ручку и с силой толкнул плечом гудящую дверь.
МАРЬИН ЦВЕТ
Михаилу Аркадьевичу Светлову
«Сто пятнадцатый! Сто пятнадцатый! Открываю сигнал! Выходите на главный путь! Сто пятнадцатый!» — громко, на всю станцию, объявил голос диспетчера из репродуктора.
И ему тотчас где-то впереди откликнулся гудок электровоза. Потом один из составов — товарняк с лесом — дрогнул и, нехотя погромыхивая, стал лениво пробираться к восточной стрелке.
Когда хвостовой вагон миновал водокачку, какой-то сцепщик крикнул вслед:
— Нюська! Сердце-то вчера на танцах кому оставила?
Нюська в робе, в брезентовых брюках стояла на тамбурной площадке последнего уходящего вагона и держала в руке желтый промасленный флажок.
— А может, и тебе? — крикнула она.
Парень захохотал:
— Не больно-то надо.
Нюська хотела безразлично отвернуться, но не выдержала, показала кулак.
У входа на основной путь светофор горел зеленой точкой. Нюська посмотрела вперед. Приближалась будка стрелочника. И сам он, с флажком в руке, стоял у оградки и смотрел в сторону. Нюська быстро спустилась на ступеньки, держась одной рукой за поручень, повисла на подножке. Вот будка все ближе. Вот хвостовой вагон миновал ее.
— Эй! Федор! — заорала она. — Чего ушел-то вчера?! Дождя испугался?
Но стрелочник отвернулся и, сунув флажки в сапог, пошел в будку. «Подумаешь, смирный какой вдруг стал». Нюська зло сощурилась, поднялась на площадку.
А будка удалялась, точно уплывала. Становилась все меньше и меньше. Уплывала и вся станция: депо, водокачка, вокзал. Уплывал огромный элеватор, блестевший на солнце цинковой крышей. Уплывали голуби в небе.
Который уж раз уплывало все это от Нюськи!
Она спустила на глаза, чтобы не выгорали брови, пеструю косынку, лениво откинула дощатую лавку-сиденье, хотела сесть, и вдруг — по площадке, прямо ей под ноги, загремел тяжелый рюкзак. Нюська оглянулась.
Рядом с вагоном что есть сил бежала по шпалам девчонка. Старалась вскочить на подножку. Косынка упала на плечи, платье трепалось по ветру.
— Косынку держи! — крикнула Нюська.
Но девчонка, изловчившись, уже схватилась за поручни. Косынка взвилась в воздухе и понеслась под откос.
Нюська ахнула. А девчонка, еле переводя дух, по крутым ступеням поднялась на площадку.
— И не жалко? — спросила Нюська.
Девчонка молчала, растерянно глядя вдаль. Потом пригладила волосы. Нюська посуровела:
— Ты откуда это взялась такая?
— Из Зарайска, — ответила та.
Нюська рассмеялась:
— Откуда, откуда?!
— Город такой есть, — смущенно объяснила девчонка. — Недалеко от Москвы.
— Ого-о, — Нюська с любопытством оглядела ее — ничего особенного: босоножки рублевые, ноги в пыли и платье так себе, немодное. — А едешь куда?
— В Тайшет, — несмело улыбнулась девчонка
— Так что ж, для тебя пассажирского, что ли, нет? — голос у Нюськи был строгий. — Не знаешь разве, посторонним на площадке ездить воспрещается?!
Девчонка отвернулась. Сказала в сторону:
— У меня деньги кончились. А тут близко.
Нюська помолчала. Смягчилась.
— Располагайся уж, — и, хлопнув лавкой, села. — Близко, да не очень. И через Тайшет мы проездом. Не остановимся. Чего я там с тобой делать буду?
— Да что вы?! — обрадовалась девчонка. — Я на ходу! Я уже прыгала!
Нюська опять с любопытством взглянула. Потом ногой пнула рюкзак под сиденье.
— Чего это тебя из центра в Сибирь-то манит?
Девчонка потупилась:
— Да я так. В гости.
— Хороша гостья, — с издевкой засмеялась Нюська. — На товарняке с лесом прикатит. — Помолчала. — Ты мне мозги не крути. Небось на стройку, деньгу зашибать едешь?
— Ну что вы! Я правда в гости, — девчонка смущенно улыбнулась. Села на край лавки. — А вообще то, не знаю. Может, и насовсем, — и светлые, в белесых ресницах глаза ее засияли: «Может, и насовсем…»
Она смотрела вокруг. Все было солнечно и ярко. По одну сторону полотна взбирался на холм чистенький березовый лес, белоствольный и кудрявый. «Точно декорация на сцене», — весело подумала она. По другую сторону, под откосом, усыпанным цветами, тянулись поля зеленого хлеба. А еще дальше, над зубчатым лесным горизонтом, в тихом небе висели мягкие облака. И девчонка видела, как одно из них, насквозь золотое, поднялось далеко вверх и будто смотрело вслед идущему на восток составу.
— А я вот здешняя. Сибирячка, — вздохнула Нюська. — Надоело все. — Она огляделась. Кругом тянулись опаленные сажей заросли полыни, косяки берез. — Уехать бы куда подальше. Да вроде незачем. Платят хорошо.
— А я бы задаром
