и сыну всё это видеть и читать? (Аль запретил всем женщинам своей семьи и даже младшим братьям посещать заседания суда, поэтому Мэй, если приходила, садилась где-нибудь в заднем ряду, с краешку, и по окончании заседания убегала. Сонни жил с ней на Прери-авеню, хотя учебный год уже начался. Супруги решили, что если Аля посадят где-нибудь поблизости от Чикаго, Сонни будет ходить в местную школу, а если далеко, Мэй отвезёт его обратно в Майами, а сама время от времени будет приезжать на свидания к мужу). Самому настырному Капоне крикнул: «Я тебе башку оторву!», схватил графин с водой и хотел запустить им в репортёра; охранники удержали его за руки. Когда за ним закрылась дверь камеры, по тюремному радио передавали разухабистую джазовую мелодию «Мир ждёт восхода солнца».
Атланта
«Организованные правоохранительные органы вступили в борьбу с организованной преступностью и победили, — заявил Фрэнк Лош со страниц «Вашингтон пост» 26 декабря 1931 года. — Гангстер нам покорился». Он вообще любил бросаться громкими словами и делать обобщения. Между тем особых причин для оптимизма не было. Да, Капоне за решёткой, но дело его живёт. Более того, обвинение в неуплате налогов — всего лишь «техническое средство засадить его в тюрьму», написала вашингтонская газета «Ивнинг стар» 24 октября, добавив: «Такое чувство, что правосудие не справилось со своей задачей». Капоне дали большой срок только потому, что он — Аль Капоне. Фрэнк Нитти, которого судили по той же статье, получил полтора года тюрьмы и в конце 1932 года вышел на свободу, заняв место босса преступной организации. (До того момента эти обязанности исполнял Фрэнк Рио, которому, однако, недоставало талантов администратора).
А преступный синдикат к тому времени контролировал напрямую восемнадцать из сорока полицейских частей и косвенно ещё десять — через пять банд, подчинявшихся «капонитам» («вестсайдеров» О’Доннелла, «Сёркус», банду Шелдона—Стэнтона, бывшую банду Колба и банду Вэлли). И это только в Чикаго, без пригородов. Правда, в связи с Великой депрессией доходы от продажи спиртного, букмекерских контор и борделей сократились на две трети, что вынудило руководство организации урезать зарплаты и рядовым бойцам, и гангстерам из верхнего эшелона. Цены падали, но если к декабрю 1932 года различные банды продавали пиво по 25-30 долларов за бочонок вместо прежних 55, то «капониты» дольше всех удерживали планку в 50 долларов, поскольку сохраняли монополию.
Властям оставалось проявлять твёрдость в том, чего им удалось добиться: адвокатам Капоне отказали в просьбе засчитать время пребывания в окружной тюрьме в срок наказания. Это означало, что по завершении процедуры апелляции (и в случае её неудачи, что подразумевалось само собой) Капоне придётся отсиживать в федеральной тюрьме все 11 лет. А апелляция могла растянуться года на два.
Раз такое дело, надо было устраиваться на новом месте.
Тюрьма округа Кук с высоты напоминает редкий гребень; в третьем слева «зубце» находился блок D, где размещалось больничное крыло. Там и поселился Альфонс Капоне, в камере D-5, на пятом этаже. «После взрыва темперамента по прибытии вчера в окружную тюрьму и мрачного настроения во весь оставшийся день Аль Капоне устроился на ночь на стальной кровати в своей камере, — писала «Чикаго трибюн» 25 октября 1931 года. — Ко времени отхода ко сну Капоне вёл себя как образцовый заключённый. “Отсиживать он умеет”, — заметил один из охранников». Правда, от тюремного обеда (тушёнки с капустой) он брезгливо отказался, выпил только две чашки кофе и съел пару ложек рисового пудинга на десерт.
Мэй не позволили обеспечить мужу такие же комфортные условия, как в Филадельфии. Но рядом был верный Фил д’Андреа, отбывавший полгода за ношение оружия. Он договорился, чтобы Алю передавали домашнюю стряпню Терезы и еду из его любимых ресторанов, а ещё в очередь с ним принимал посетителей, стараясь обеспечить бесперебойную работу «предприятия».
Поползли слухи, будто у ворот тюрьмы сменяют друг друга чёрные седаны, на которых приезжают гангстеры, олдермены и прочие; посыльные снуют туда-сюда с телеграммами и бандеролями; Капоне диктует секретарям ответы на письма; на День благодарения он устроил званый обед для двух десятков гостей; он даже развлекается в тюрьме с женщинами — и всё это, конечно же, при попустительстве задаренного начальства. 2 декабря окружной прокурор Джордж Джонсон получил анонимную телеграмму: «Хочу информировать Вас о том, что Аль Капоне использует окружную тюрьму для своего бутлегерского бизнеса и ведёт оттуда такую же, если не более активную деятельность, как в своём бывшем штабе в отеле “Лексингтон”[61]. Посетители приходят к нему на протяжении всего дня, а также вечером. Я работаю в этой области услуг и не понимаю, почему привилегии распространяются только на него. Пожалуйста, проведите расследование». Комендант тюрьмы Дэвид Манипенни и его заместитель Джордж Гибсон подверглись допросу. Джонсон поверил доносу, потому что ему стало известно: 14 декабря Манипенни отправился в Спрингфилд на машине, принадлежавшей Капоне. (Комендант предпринял эту поездку вместе с двумя юристами и следователем, чтобы спасти от казни одного из заключённых). Манипенни утверждал, что понятия не имел о принадлежности автомобиля. Как позже выяснилось, это была машина Мэй, которую она вернула дилеру, когда Аля посадили.
Слухи не соответствовали действительности. С посетителями, не являвшимися его родственниками или адвокатами, Капоне мог общаться только через окошечко, забранное сеткой. Свидания с родными проходили в присутствии охранника. Единственная встреча с сыном состоялась в кабинете коменданта, чтобы Аль мог прижать Сонни к груди. За три недели его шесть раз навестила жена, по два раза — мать и сестра, один раз — брат (кто именно, неизвестно). Единственное нарушение можно было усмотреть в том, что иногда два посетителя («друзья» или «кузены») проходили по одному пропуску. Посылки от матери сокращали расходы на его содержание, да и ел Капоне всего два раза в день. В больничном крыле, рассчитанном на 12 человек, его держали во избежание беспорядков, которые могли бы возникнуть при его нахождении в более густонаселённых блоках. Здесь же он спокойно играл в карты с заключёнными Уолтером Новаком и Джоном Бастером, читал и выполнял назначенную ему работу. На Рождество Аль угостил товарищей по заключению индейкой. С прессой он больше не общался: «Я в тюрьме, чем они ещё недовольны?»
В самом
