во избежание суда и связанных с ним хлопот, чтобы напрямую уладить дело между налогоплательщиком и государством.
Финк вскочил, но вместо того чтобы поддержать коллегу и развить его мысль, оборвал его и заявил, что Мэттингли вообще не имел права подавать такое письмо даже ради избавления Капоне от уголовного преследования — с ума он, что ли, сошёл? Мэттингли перешёл все границы, он должен был защищать своего клиента, а не предоставлять доказательство его незаконных действий; пусть явится сюда и объяснит, с какого перепугу он это написал! Ахерн попытался исправить положение, но сделал только хуже, заметив, что любой гражданин, а не только Аль Капоне, хотел бы скрыть свои доходы, чтобы не платить налоги. Он пошёл ещё дальше и сравнил действия своего клиента с Бостонским чаепитием[59]: американцы устроили революцию, чтобы не платить налоги! Судья Уилкерсон перебил его: неужели он вправду считает, что этот судебный процесс подобен событиям, подвигшим жителей американских колоний на борьбу за независимость от Англии? На это Ахерн совсем уж глупо ответил: «Нет, я не знаю, что это». В итоге письмо Мэттингли зачитали присяжным.
Спектакль развивался по всем законам драматургии, напряжение росло. 12 октября допрашивали свидетеля Паркера Хендерсона.
Перед тем как приступить к допросу, Дуайт Грин зачитал стенограмму допроса Капоне от 14 февраля 1929 года, подчеркнув, что ответы окружному поверенному Тейлору подсудимый давал под присягой:
«— Под каким именем вы зарегистрировались?
— Под своим.
— Вы не использовали имя А. Коста?
— Нет.
— Вы получали деньги, направленные вам на имя А. Косты; вы посылали Паркера Хендерсона в отделение “Вестерн Юнион”, чтобы получить их?
— Нет.
— Так Хендерсон никогда не получал за вас деньги?
— Ну, получал, когда я купил дом.
— Вы оставляли деньги у Хендерсона, от тысячи до пяти тысяч долларов за раз, верно?
— Я не помню. <...>
— Чем вы занимаетесь?
— Я игрок, играю на бегах.
— Кроме бегов, вы ведь ещё бутлегер?
— Нет, я никогда не был бутлегером.
— И вы не знаете никого, кто посылал вам деньги на имя А. Коста?
— Нет.
— Но вы получали деньги из Чикаго?
— Правильно, все деньги поступали из Чикаго от моего игорного бизнеса».
И вот теперь на те же вопросы отвечал Хендерсон.
«Хендерсон: Однажды днём мистер Капоне позвал меня к себе в номер и сказал, что ему пришли деньги в “Вестерн Юнион” на имя Коста, и попросил меня отвезти Соррелло в “Вестерн Юнион” и получить за него деньги.
(Грин показывает Хендерсону перевод на 1500 долларов через “Вестерн Юнион”, выданный Альберту Косте в Майами, 14января 1928 года).
Грин: Знаете ли вы, кто подписал имя Альберт Коста на обороте этого чека?
Хендерсон: Я подписался Альберт Коста на обороте этого чека, но попытался изменить почерк...»
Хендерсону пришлось отдуваться по полной программе — не только за помощь в приобретении летнего дома и оформлении его на Мэй Капоне, но и за содействие в покупке оружия. Кроме того, публике продемонстрировали фотографию пресловутой бриллиантовой пряжки, полученной Хендерсоном в подарок от Капоне, уточнив, что каждая такая пряжка стоит примерно 275 долларов[60] (а их было около трёх десятков, то есть в общей сложности они обошлись примерно в 13 тысяч долларов). В 1926 году Капоне за один вечер в отеле «Моррисон» раздал их 16 штук.
Но не на одних пряжках держался образ богача, берущего деньги неизвестно откуда. Свидетельские показания теперь давали служащие мебельных компаний и ювелирных магазинов, декораторы, работавшие в доме на Палм-Айленде. Портные из дорогих магазинов рассказывали, как им велели делать в пиджаках большие внутренние карманы, чтобы туда влезал пистолет. Да что там, на заказ шили даже шёлковое нижнее бельё весёленьких расцветок! Одежда Капоне и раньше служила предметом пристального внимания, а теперь репортёры и подавно рассматривали всё до мелочей, от белого платочка в кармашке до ботинок с гетрами и носков — ну надо же! — без подтяжек. А помощники прокурора уже демонстрировали счета за роскошные «линкольны», шестнадцатицилиндровый «кадиллак», несколько «шевроле» с дополнительной защитой. В разгар Великой депрессии людям, с трудом сводившим концы с концами, предъявляли доказательства того, что семейство Капоне тратит на еду тысячу долларов в неделю — столько, сколько среднестатистическая семья за год.
Настал черёд сильных мира сего клясться говорить правду, только правду и ничего, кроме правды. Издатель еженедельной газеты из Майами, уважаемый владелец агентства недвижимости и подобные им бизнесмены рассказывали о вечеринках на Палм-Айленде — настоящих вакханалиях, на которые приглашали по 30-50 человек, причём Капоне всегда похвалялся, в какую сумму ему это обошлось.
Тринадцатого октября должны были выступить последние свидетели со стороны обвинения, вызванные в суд повестками, — Джон Торрио и Луис Ла Кава. Мисс Дж. Александер, служащая банка «Пинкерт», опознала Аля Капоне как человека, заключившего контракт на аренду банковской ячейки совместно с Ла Кавой и периодически её использовавшего. Давая показания федеральному Большому жюри, Ла Кава заявил, что в этой ячейке они с Капоне хранили записи о прибылях от игорных домов в Сисеро, а все сборы он лично передавал затем Майку Мерло и Тони Ломбардо. Ну вот, сразу видно человека, умеющего давать показания в суде: не отрицая очевидного, валить всё на мертвецов. Несомненно, Торрио тоже с честью вышел бы из подобной ситуации, поскольку его смогли уличить лишь в получении доли доходов от игорного бизнеса в 1924 году, а это уже «преданья старины глубокой». Репортёры с вожделением
