деле, в США хватало и других новостей, достойных внимания журналистов. Например, в ноябре 1931 года состоялся первый Голодный марш, организованный коммунистами: безработные из Сиэтла, Портленда и Сан-Франциско отправились пешком в Вашингтон и 6 декабря явились к Капитолию, пытаясь передать свои требования в сенат и палату представителей, но их туда не пустили. Сбылось ещё одно «пророчество» Капоне по поводу голода и необходимости для политиков перехватить инициативу у «красных».
Весной он снова привлёк к себе внимание. 1 марта вся Америка, а с ней и мир содрогнулись от страшной новости о похищении маленького сына Чарлза Линдберга — лётчика, впервые перелетевшего через Атлантику. Малыша, которому не исполнилось и двух лет, похитили прямо из колыбели на втором этаже загородного дома в Нью-Джерси. Похитители оставили записку с требованием выкупа — пятидесяти тысяч долларов. Когда слух о похищении просочился в прессу, а сумма вознаграждения за возвращение ребёнка достигла в общей сложности семидесяти пяти тысяч, похитители прислали новое письмо, увеличив выкуп до семидесяти тысяч.
Аль Капоне предложил свою помощь местной полиции: если его на время выпустят из тюрьмы, он гарантирует возвращение мальчика живым и здоровым в течение сорока восьми часов. В качестве гарантии он предложил на время своего отсутствия поместить в тюремную камеру Джона — не подставит же он родного брата. Линдберги были готовы принять помощь от кого угодно. Начальник полиции штата Нью-Джерси Норман Шварцкопф-старший связался с федеральными агентами Мэдденом и Уилсоном; они, в свою очередь, обратились к своему шефу Элмеру Айри, и тот сказал отчаявшимся родителям, что Капоне всего лишь пытается сбежать за границу, в страну, откуда его не выдадут США. Линдберги вынужденно отвергли предложение Капоне. ФБР подготовило выкуп: по совету Фрэнка Уилсона в сделанный на заказ деревянный ящик сложили золотые сертификаты, которые вскоре должны были быть изъяты из обращения, и банкноты, переписав серийные номера. 2 апреля ящик передали похитителям через посредника — священника Джона Кондона. Получив выкуп, те заверили, что маленький Чарли в безопасности. 12 мая тело ребёнка с проломленной головой нашли на обочине дороги неподалёку от дома; похоже, что, наспех похороненное, оно было вырыто из земли дикими зверями[62].
За десять дней до этого Верховный суд — последняя инстанция — отказался рассматривать апелляцию по делу Капоне, то есть приговор остался в силе. Вечером 4 мая Аля вывели из камеры, чтобы отправить в федеральную тюрьму на ближайшие 11 лет.
Накануне его навестила вся семья: мать, жена, сын, брат Мэтью и сестра; они провели вместе около часа, после чего посетители ушли, не пожелав общаться с репортёрами. Тереза подарила Алю свою фотографию с надписью на обороте: «Моему сыну с любовью». «Женщины выглядели подавленными, но глаза их были сухи, — сообщала «Чикаго трибюн» 4 мая. — По словам охранников, Капоне с раннего утра упаковал свои личные вещи и подарил на прощание набор расчёсок сокамернику Роберту Райану, сидящему за фальсификации на выборах». Включили радио, и Аль был поражён неожиданной новостью: он едет не в Ливенворт в Канзасе, где с комфортом проводят время братья Тузики и Фрэнк Нитти (Ральфа недавно перевели в тюрьму на острове Макнил в штате Вашингтон), а в Атланту — режим тамошней тюрьмы считался чуть ли не самым строгим в стране! Его образцовое поведение пропало даром.
Полиция и федеральные власти приняли меры, чтобы Капоне не смогли застрелить или похитить. В 21.15 заключённые прильнули к решёткам, чтобы хоть одним глазком увидеть уезжающего Капоне; возле тюрьмы собрались три сотни зевак, за которыми пристально наблюдали полицейские. Оформили документы, шериф получил приказ доставить «тела Альфонса Капоне и Вито Моричи». В 21.40 комендант Манипенни и представитель службы безопасности зашли в камеру D-5 и вывели заключённых. Капоне предстояло ехать в Атланту, штат Джорджия, а 26-летнему Моричи — во Флориду, где его должны были судить за транспортировку угнанного автомобиля. Шериф Мейеринг, комендант и сопровождающий отвели их во двор тюрьмы, где находились агенты Прогибиционного бюро, сотрудники службы безопасности, дюжина детективов чикагской полиции — всего два десятка человек. Шум стоял невообразимый: заключённые выкрикивали пожелания удачи, фотографы щёлкали затворами фотоаппаратов; вспышки освещали шрам, который улыбающийся Аль даже не пытался прикрыть. «Будто Муссолини идёт», — пошутил он.
Заключённых в наручниках усадили на заднее сиденье полицейского автомобиля: посередине Капоне, по бокам — Моричи и секретный агент Роберт Кларк. В машине находились ещё четверо полицейских. Впереди ехал автомобиль с четырьмя агентами Прогибиционного бюро, среди которых был Элиот Несс. За машиной с Капоне следовали ещё три автомобиля с полицейскими. Кортеж двигался с включённой сиреной. На старом вокзале Дирборн его прибытия дожидалась ещё одна толпа фотографов и зевак. Скованный с Моричи одними наручниками, Аль старался держать руки так, чтобы этого не было заметно. «Шевелись, чёрт бы тебя побрал, — прошипел он оробевшему напарнику, когда они в окружении полицейских пробивались сквозь толпу, — пора отсюда выбираться».
Мэй в шляпке, надвинутой на глаза, и в пальто со стоячим воротником тоже приехала на вокзал, как и плачущая Тереза; Сонни не было — Аль не хотел, чтобы сын это видел и чтобы он попал в объективы фотокамер. Мафальда пришла вместе с мужем и громко заявляла репортёрам, что с её братом поступают несправедливо. На руках она держала годовалого младенца — надо полагать, сына Мэтти, который не так давно женился; его жена тоже пришла проводить Аля. (Новорождённую дочь Мафальды, Долорес Терезу, появившуюся на свет 26 апреля, понятное дело, оставили дома). Возле самого вагона выстроились в ряд Гарри Хохштейн, который попал под суд вместе с Дэниелом Серрителлой за мухлёж с весами бакалейщиков и мясников (каждый получит год тюрьмы и штраф в две тысячи долларов); младшие братья Капоне — Мэтти и Джон. Они не произнесли ни слова, только обменялись взглядами. В половине одиннадцатого Капоне и Моричи уже сидели в купе «А» пульмановского вагона; все остальные купе заняли охрана и пресса. В половине двенадцатого, точно по расписанию, поезд отошёл от перрона.
Ехать пришлось сутки, сидя на жёсткой деревянной лавке, в закрытом, а потому душном купе, в наручниках, которые снимали, только если кто-то из агентов безопасности хотел сыграть в карты. По прибытии на место заключённых (на том же поезде их доставили ещё дюжину) обрили наголо, одели в джинсовые комбинезоны и на три недели поместили в карантин для проведения
