Его лицо непроницаемо: "В душ?… Я — нет. А вам… Как бы это сказать… Одна рука у вас занята, мыться будет неудобно. Так что подумайте. По-моему, волосы у вас выглядят вполне чистыми."
Лариска страдальчески закатывает глаза, и он испуганно спохватывается: "Нет, если вы настаиваете, я, конечно, что-нибудь придумаю. То есть я уже почти придумал! Ну да! Мы примотаем гранату к вашей руке. Изолентой или скотчем? А то вдруг вы случайно разожмете пальцы…" Лариска обречено склоняет голову: "Хорошо. Приматывайте." Шуршит скотч, клацают ножницы.
Лариска лежит в ванне. Горячая вода, изобилие пены, множество флакончиков. Лариска хитро щурится, шлепает свободной от гранаты ладонью по колену, дует на мыльные пузыри. Лирики уже не хочется. Хочется чего-то, физически ощутимого. Но сегодня этого, по всей видимости, не достичь. "Ну тогда хоть высплюсь!" — утешает она себя. Лариска поднимается и встает под душ. Жесткие струи сотнями щенячьих носов тычутся в тело. Пора вылезать. Одной рукой вытираться не удобно и потому Лариска набрасывает халатик прямо на мокрое тело. Из кармана вынимает помаду и тщательно подкрашивает губы. Улыбается себе в зеркало. Красота!
В комнате все без изменений. Военный сосредоточенно чертит. "Ну и флаг ему в руки" — обижается Лариска и расправляет кровать. "С Вашего позволения я прилягу" — говорит она. Военный вскакивает из-за стола: "Конечно, конечно. Только давайте все переклеим. Сами понимаете, в ванной скотч отсырел, а во сне мало ли что…" — С ножницами и скотчем он направляется к Лариске.
Спустя короткое время она засыпает, и ей снится, что она крепенький, поджаристый кекс, соседствующий с парочкой таких же кондитерских изделий. Их маленькое братство покрывает толстый слой глазури — желтой, хрусткой, напоминающей панцирь. Глазурь мешает двигаться и сколько Лариска не возится — все безрезультатно. Она шипит, как блин на сковороде, хотя она вовсе не блин, а кекс, совершая отчаянный рывок, просыпается.
Сев на кровати, Лариска кричит: "Я опоздала на работу!!! Опоздала!" Взор ее падает на примотанную к руке гранату. Ей становится плохо. "Как же я пойду с этим в магазин?! Мне покупателей обслуживать будет невозможно!" Военный подходит к девушке и кладет ей на лоб большую тяжелую руку: "Сегодня воскресенье. Выходной. Вам не нужно никуда идти."
"Воскресенье…" — Лариска медленно приходит в себя. Смотрит на пасмурное серое утро в окне, облегченно улыбается. Не на работу. Как это бывает прекрасно, когда не на работу!..
"Тогда давайте пить кофе, — предлагает она. — Правда готовить одной рукой не самое приятное занятие, но вы ведь мне поможете?"
"Конечно-обязательно!" Он с радостью бросает свои чертежи и отправляется вслед за Лариской на кухню.
А посреди кухни все также расстелены газеты, все также валяется серая картошка. "Мы не будем к ней прикасаться. Отодвинем в сторону — и ладно!" — решает Лариска. «Хорошо» Военный яростно растирает уставшие от бессонной ночи глаза. "Пойдите, умойтесь," — Лариска смотрит на него с сожалением, да и как смотреть иначе на нелепые скатавшиеся волосы, на влажно поблескивающий лоб, несущий следы усердных потовых струй.
"Пожалуй, Вы правы. Я так и сделаю…" — Военный направляется в ванну и сует голову под холодную воду. Голова леденеет настольно молниеносно, что на некоторое время он теряет способность дышать. Но профессионализм и усилие воли делают свое дело, и вскоре все жизнетворные процессы восстанавливаются. Становится настолько хорошо, что он позволяет себе расслабиться и на время выпустить нить размышлений, касающихся гранаты. Но это только миг. Одинединственный. А в следующую секунду Военный уже вновь собран и сосредоточен. Умытый и насухо протертый махровыми ладонями полотенца, он возвращается на кухню.
Здесь Лариска активно гремит чашками. Военный останавливается и смотрит на нее. Ему хочется сделать комплимент и он говорит: "Однако вы ловко управляетесь. Другие и с двумя руками так не могут!" Лариска чуть усмехается — на фоне макияжа, старательно наведенного во время его пребывания в ванне, усмешка играет особенно ярко. "Садитесь, пожалуйста" — воркует Лариска. Он приседает на маленький табурет, не сводя с девушки восторженных глаз. Лариска чувствует его состояние, расхаживает по кухне, стараясь не садиться как можно дольше, — пускай полюбуется.
"Вы, наверное, совсем устали. За ночь от стола ни на минутку не оторвались" — Лариска подносит к губам маленькую чашечку. "Ну… Как бы, да… Но это все чушь, не беспокойтесь." — ее забота явно смущает Военного. "Нет, нет! Вам необходим перерыв! Я заявляю это самым решительным образом. А потому после завтрака мы немного прогуляемся." — излом Ларискиных бровей столь суров, а глаза столь ласковы, что отказать нет возможности.
А Военный и не собирается отказывать. Только с удивлением отмечает про себя, что роли у них поменялись — командует теперь Лариска. Она тоже отслеживает эту перемену. Протеста в душе не рождается. От ее ночной нервозности не осталось и следа. Лариска неожиданно понимает, что и с гранатой в руке жить можно достаточно долго. Может быть, даже всю жизнь.
Она поднимается, ставит свою чашку в раковину, а Военный, неуклюже вскочив, уже тянет свою руку, отстраняя Лариску от мойки: "Не беспокойтесь. Я сам. Вымою посуду сам!". Лариска не возражает. Чуть присев в шутливом реверансе, она отправляется сооружать прическу. Военный плещет водой на пол, на собственные брюки, мыть посуду — непростое дело.
"Вот я и готова!" — Лариска заглядывает на кухню в тот самый момент, когда он вытирает свои огромные красные руки маленьким вафельным полотенчиком. "Что ж… Я, кажется, тоже готов." — Военный оправляет рукава рубашки — становится по стойке «смирно», пятки вместе, носки врозь.
"А китель? Ваш форменный разве вам не нужен?" — Лариске вовсе не хочется, чтобы Военный оставался в неукомплектованном виде. "Да, да! Конечно, китель… Я и забыл…" — он виновато трясет головой, рассыпая частые капли.
***
Они гуляют по парку, где в изобилии посажены редкие растения, но два пруда парка напрочь заросли тиной и общий вид это, без сомнения, портит.
"Как хорошо бы сейчас посидеть на скамейке в тени, с мороженым!.." — Лариска мечтательно закидывает назад голову. Ее яркие губы улыбаются небу. "Виноват! Я как то не подумал… А ведь у входа действительно, кажется, продавали. Знаете что, вы пока посидите на лавочке, а я быстро сбегаю…" — и Военный мчится за мороженым. Движения его угловаты и стремительны. Лариске они почему то напоминают бег молодого сайгака, хотя сайгаков Лариска видела только по телевизору.
Лариска мостится на самый краешек скамейки, распрямляет плечики и чуть щурит от солнца глаза. Ноги у нее закинуты одна на другую, свободная рука покоится на спинке скамейки, рука с гранатой — на коленях. В миниатюрной Ларискиной головке начинает вызревать миллион аппетитных мыслей. Но до полной съедобности ни одна из них не доходит, поскольку возвращается Военный. Он держит в руках десять сверкающих разноцветных пакетиков: "Я разные взял. Вам сейчас нужно побольше сладкого кушать, ведь на вас ответственность. Не ровен час, эта штука рванет! Так что кушайте."
Кучка мороженого просыпается на скамейку. Лариска выглядит слегка обалдевшей. "Мы это все съедим?…" — ее глаза округляются до состояния рыбьих. "Конечно! Но большую часть, повторяю, должны съесть вы!" — Военный счастливо смеется. Определенно — эта девушка ему нравится, а главное — он сумел ее ошарашить. Пожалуй, в отношении такой как она, можно подумать и о чем-нибудь серьезном. То есть потом, когда минет угроза.
Лариска наконец выходит из «рыбьего» состояния, осторожно берет один из шуршащих пакетов. Разворачивает мороженое из категории клубничных и начинает есть. По мере откусывания ей становится все веселее и веселее. Оттого вторая и третья мороженки съедаются еще быстрее. На четвертой Лариска решает, что скорость можно сбавить. Теперь она не спешит, с чувством полизывает мороженку, поигрывает ресницами. После одного из долгих взглядов вдруг интересуется: "А шарики? Шарики воздушные там не продавали?…" "Кажется были… Вам купить? — в готовности Военный чуть приподнялся. Я мигом слетаю!" "Если можно… Только, пожалуйста, в форме сердечка и чтобы написано было "I love you!".
"Ай лав ю…" — запоминая, повторяет Военный и бежит за шариком.
Лариска впадает в задумчивость. Как все-таки быть с рукой и с гранатой? Ведь на работу в таком виде действительно не пойдешь. А кавалер — то чертежи рисует, то бегает по парку. И вроде хороший, и вроде глупый. А ругаться с ним нельзя, — кто же тогда от гранаты избавит?…
"Не, ты посмори, а!.." — внезапный возглас заставляет ее встрепенуться. На скамейку усаживается Молодой Человек. В джинсах-клеш, в кожаной куртке с закатаными по локоть рукавами. Протянув волосатую лапу, он, не спрашивая, цапает пакетик с мороженым, одним движением срывает золотистую оболочку и, откусив половину, возмущенно продолжает: "А я смарел-смарел, думаю: не-е — точно глюк какой-нибудь. Типа, значит, галлюцинация… Решил ближе подойти."
