Порыв ветра растрепал волосы Эми. Она вспомнила Ральфа и сердцем почувствовала свою близость к нему. Ни один из них не был верующим. «Но вдруг, — подумала Эми, — верующие правы и после этой зияющей темноты, после удара о камни, сокрушающего нежную плоть и ломающего кости, мы с Ральфом снова соединимся? Как это было бы чудесно, по-настоящему чудесно». Но Эми не способна была до конца поверить в такое. Для нее тут не было правды, и она ничего не могла с этим поделать. Правда заключается в том, что они с Ральфом больше никогда не встретятся. Осознав это, Эми ощутила невыносимую боль, как будто уже упала на плиты.
— Прыгай.
— Нет! — Лицо Эми стало твердым и злым. — Я не доставлю тебе такого удовольствия.
Злобно глядя невестке в лицо, Гонория перебирала своими толстыми ногами, как дикий зверь лапами, перед тем как напасть. Она была совершенно уверена в себе, как уверен в себе хищник. Сейчас она казалась не такой безумной, как за несколько минут до этого, но не менее страшной.
— Я буду сопротивляться, — предупредила Эми, — и это будет заметно. Они поймут, что это ты сделала.
— Ты думаешь, меня это заботит? — презрительно усмехнулась Гонория.
— Еще как будет заботить! — крикнула Эми. — Тебя посадят в тюрьму на годы, и сидеть за решеткой тебе придется как раз с теми людьми, которых ты так презираешь.
— А ты еще глупее, чем я думала. Когда я все улажу с твоей смертью, подумаю и о своей. Для чего мне тогда будет жить?
В этих словах прозвучало ужасающее одиночество. И какой же жуткой была жизнь, из которой оно выросло? Эми против воли почувствовала жалость к Гонории. Ей даже впервые захотелось назвать золовку по имени, но она не успела.
Подскочив к Эми, Гонория плюнула ей в лицо. Потом резко развернула к себе спиной, завела ей руки за спину и крепко схватила запястья. Эми лягнула ее. Сильно лягнула, как норовистая лошадь. Удар пришелся по голени, а пятке Эми было больно, даже несмотря на ботинок.
Гонория поволокла свою пленницу к открытому окну. У Эми было такое ощущение, что руки ей вывернули из суставов. Она упиралась, сбила ковер, но была совершенно беспомощна, словно курица, которую тащат на рынок.
Яростный толчок — и Эми налетела на раму, больно ударилась носом о переплет. Из носа хлынула кровь, вкус которой она тут же почувствовала во рту. Теперь Гонории требовалось заставить Эми присесть. Та расставила ноги, выпрямила их и сильно напрягла, прижавшись передней поверхностью бедер к подоконнику. Гонория отпустила руки Эми и сильно надавила ей на плечи. Колени Эми с хрустом подогнулись.
Скомкав в руке воротник свитера Эми, золовка швырнула ее на подоконник. Эми схватилась за переплет, впившись ногтями в дерево. Гонория перестала толкать Эми и принялась отгибать ее пальцы.
Именно в этот момент на дороге появилась машина. Увидев огни фар, Эми истошно заорала. Она кричала и кричала. Голова ее, наполнившись собственными воплями, гудела, как колокол.
Золовка втащила ее внутрь. Эми бешено отбивалась: пиналась, толкалась, царапалась, вкладывая в борьбу все свои физические и душевные силы. Издалека послышался звон разбитого стекла. Гонория тоже услышала его. Эми догадалась об этом по тому, как изменилось выражение ее лица. Гонория поняла, что время не ждет. И тогда она схватила Эми за шею и большими пальцами стала давить на горло. От бешеной радости она даже задрожала, лицо ее сияло, как у язычника при жертвоприношении.
Эми задыхалась. Она слышала какой-то гул, как будто ветер гудел в проводах, и видела красные точки. Ужасно давило на уши. Голова все распухала и распухала, череп был уже слишком мал, и вот наконец Эми провалилась в темноту.
Было за полночь. Барнаби сидел в отдельной палате больницы Хиллингдон и смотрел в окно на стоянку, где, несмотря на поздний час, половина мест была занята. Он провел здесь уже пять часов. Если быть до конца честным с собой, необходимости в этом не было — она не собиралась никуда убегать. И умирать тоже. Слава богу. Два трупа за один вечер — более чем достаточно.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Первый грузили в труповозку, когда Барнаби парковался у Гришэм-хауса. Второй, гораздо меньше и легче, лежал в холле в полиэтиленовом чехле, застегнутом на молнию.
Когда Барнаби вышел из своего «форда орион», он увидел его, потому что огромные, причудливо украшенные ворота, запертые, когда он приезжал сюда в первый раз, теперь были открыты настежь.
«Порше» Лоры Хаттон стоял как-то косо, как будто в спешке водителя занесло, он проехал полкруга, а потом ударил по тормозам. Ключ все еще торчал в зажигании. Позже Трой отогнал машину к домику-шкатулке и поставил в гараж.
Эми, такая маленькая под туго натянутым, аккуратно подоткнутым одеялом, едва заметно шевельнулась. Около нее сидела Одри Брирли, прикроватная лампа так освещала ее бело-золотую шапку волос, что казалось, на голове у нее жемчужный шлем.
Вошла медсестра, чтобы измерить пульс и давление у Эми. Ей дали успокоительное, но легкое, и манипуляции сестры разбудили ее. Барнаби очень хотел поговорить с ней, но уж слишком ему было жаль бедняжку. Заглянув в глаза пациентки, сестра сказала, что все хорошо, и быстро вышла — только подошвы зашуршали по линолеуму.
Эми перевела взгляд на Одри Брирли, та ласково коснулась ее забинтованной руки:
— Все в порядке, миссис Лиддиард. С вами уже все в порядке.
Барнаби взял стул и поставил его у кровати. Не слишком близко, но и не слишком далеко — боялся, что не услышит ее слабый голос.
— Привет!
— Привет. Это вы.
— Да, опять.
Он так и думал: это было чуть громче, чем шепот. Они улыбнулись друг другу. То есть он улыбнулся. Уголки губ Эми слегка дрогнули и тут же опять опустились. «Неудивительно», — подумал он и заговорил, прекрасно понимая, что его «вступительная речь» вряд ли сколько-нибудь улучшит положение:
— Боюсь, ваша золовка мертва, миссис Лиддиард. Она покончила с собой. Ничего не смогли сделать.
— Она сказала… что сделает это… после того, как…
Эти несколько слов, похоже, сильно ее утомили, и она снова закрыла глаза. Барнаби некоторое время молчал, но потом продолжил, потому что ему совсем не хотелось, чтобы она провалилась обратно в сон:
— Я постараюсь быть кратким. Мы сможем поговорить подробнее, когда вы будете чувствовать себя лучше.
— Больно… говорить…
— Еще бы… Сделаем так: я изложу свои соображения насчет того, что произошло, а вы остановите меня, качнёте головой или подадите какой-нибудь другой знак, если я буду неправ. Получится у нас, как вы думаете?
Эми не ответила, и он заговорил, стараясь излагать все очень прозаично, как будто его тон или что-либо другое могли смягчить удар от того, что он должен был сказать:
— Гонория Лиддиард до прошлого понедельника понятия не имела, что Джеральд Хедли и ее брат когда-то встречались. Но на кухне у Лоры Хаттон она увидела фотографию их обоих, с какими-то другими людьми в ресторане. Это очень ее взволновало, и, желая узнать, как и что, она направилась от Лоры прямо в «Приют ржанки», но Хедли не застала — он был у Рекса Сент-Джона. Она заходила еще дважды в тот день, но безуспешно. В конце концов, не в силах дождаться утра, она вернулась поздно вечером.
Но один из гостей был все еще там, поэтому она пряталась среди деревьев за домом, пока не увидела, что гость уехал. Потом, полагаю, постучав и не получив ответа, она просто вошла. Зная, что мисс Лиддиард придавала огромное значение правилам приличия, можно догадаться, какое сильное любопытство владело ею, когда она поднялась на второй этаж дома Хедли и вошла в его спальню. Я не совсем понимаю, как это вышло, но чувствую, что был какой-то промежуток между ее приходом и моментом, когда они заговорили друг с другом. Как бы то ни было, этого времени ей хватило, чтобы увидеть фотографии. Из некоторых снимков многое можно было понять. И еще одежда… Так?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Он… Джеральд… был в…
— В ванной?
Эми кивнула.
— Она рассказала вам?
