Леди распрямилась (Эйвар учтиво предложил руку) и поравнялась с мужчиной. Посмотрела на него несколько секунд и вновь обратилась к плите. Когда… когда отец умрет, она, на правах единоправной герцогини, обязательно посмертно присудит Нолану титул. И велит изготовить другой камень, с эпитафией и гербом, как и положено ее супругу.
— Вас послал император? — Она так и не вернулась взглядом к Эйвару. Тот не стал настаивать. Он наскоро огляделся, убедился, что они в самом деле одни — по случаю разговора с ним Идель даже Рейберту запретила приближаться — и счел за возможное немного расслабиться.
— Мы с его величеством глубоко соболезнуем вам, миледи.
Идель вздохнула, распрямившись и вскинув голову до хруста в шее.
— В другой ситуации я бы обязательно огрызнулась, знаете? — Ее глаза вперились в небо, рассматривая.
— Каким образом? — Заинтересовался Эйвар. Ему показалось, она хоть немного оживилась.
— Спросила бы, разве вы прибыли сюда не для того, чтобы науськать меня лично поехать в Редвуд? — Предвосхитила императорскую просьбу женщина и посмотрела на советника прямо.
Дайрсгау не сдержал насмешки.
— Но, как я понял, вы уже туда собрались. Мне нет смысла делать лишнюю работу. — Эйвар был откровенен. Несмотря на то, что на лице леди все еще немного играла улыбка, мужчина отчетливо видел ее грусть.
— Да, собираюсь, — обронила она. — Но не хочу.
— Бездействие вам несвойственно, — заметил Дайрсгау.
— А порядочность?
Эйвар на мгновение растерялся: обычно с Идель не приходится беспокоиться, что сказал что-то не то. Главное, просто поддерживать официальный тон.
— Я хотела бы оплакать его. Хотя бы оплакать, — поделилась Идель, не сводя взгляда с могильного камня. — Его и…
Она замолчала сама. Лишние слова сейчас не приведут к добру.
— Вы не плачете. — Он не спрашивал.
Идель нахмурилась. Она могла бы ответить: «Плачу, просто там, где не увидит никто. Даже я». Но этого лучше не говорить вообще никому. Потому она улыбнулась — неискренне и скоро.
— Слезы не решили еще ни одной серьезной проблемы, ваша милость. — Леди все же обернулась к мужчине.
— Хорошо. — Он расценил ее внимание как добрый знак и слегка взмахнул руками. — Если бы… если бы вас не сдерживала вдовья порядочность, — подобрал Эйвар слова, — вы бы хотели поехать в Редвуд?
Идель чуть прищурилась и улыбнулась. На этот раз, отметил Дайрсгау, совсем по-другому.
— И все равно нет.
— Но почему? Разве это не отвечает вашим собственным притязаниям и интересам, миледи?
— Вы прекрасно знаете, что отвечает. — Идель сделала жест рукой, как бы приглашая к прогулке. Эйвар вздернул бровями: несколько странно променадить по кладбищу. Но, сказал он себе, куда важнее, кто сопровождает тебя в числе живых, а не мертвых, и проследовал рядом с леди.
— Барон может воспринять мой визит… — Идель облизнулась, не зная, как выразиться лучше.
— Ближе, чем стоило бы? — подсказал Эйвар.
— Именно.
— Вы прониклись к нему? — спросила мужчина, и по его голосу было непонятно его отношение к этому факту.
— Он хороший человек. — Она могла сказать это, зная, что Эйвар не станет придираться. Если судить людей по количеству крови на руках, то они с лордом Дайрсгау ненамного чище Эмриса. — Я не хочу давать ему ложные надежды. Не хочу, чтобы он расценил мое вмешательство, как намек или что-то вроде этого.
Дайрсгау лениво заметил:
— Вы знаете, ваша светлость, мы ответственны за сказанное и содеянное, а не за то, что услышат и увидят посторонние.
— Знаю, да, — нехотя протянула она. Надгробия семейного кладбища словно шагами-тактами отмеряли их путь, мелькая по обе стороны аллеи. — Но… — Идель глубоко вздохнула и призналась: — Он слишком неискушен, милорд. Во всяком случае пока. Мы и так многого ему не договариваем.
— Так или иначе, без вашей поддержки ему было бы куда сложнее.
Идель хмыкнула:
— Вы называете это поддержкой, лорд Дайрсгау. Но Эмрис — наймит, и он, я вас уверяю, счел мое участие подкупом.
— Дело не в имени. — Эйвар решительно махнул рукой в отрицающем жесте, едва не задев Идель. Они почти достигли калитки у противоположного выхода с кладбища. — Дело в том, что вы так или иначе выказали дружеское расположение. И это, признаться, меня в вас особенно восхищает. — Эйвар бросил на Идель краткий взгляд. И неожиданно для себя поймал встречный.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Моя склонность разбрасываться подарками?
— Ваш талант обрастать друзьями, — поправил мужчина. — Вы сами прекрасно знаете, что одаривать можно по-разному.
— Считаете меня расточительной? — Идель свела брови.
— Мудрой. Вы ведь не ставите клеймо долженствования на тех, кому помогаете. Вы говорите с ними, как со старыми друзьями, и это располагает к вам.
Идель слегка замедлилась, поглядев на мужчину в упор:
— И когда это, лорд Дайрсгау, вы лично присутствовали при моих разговорах с друзьями?
«Сейчас, например»
— В целом или конкретно последний раз?
— В последний раз.
— На титуловании барона Редвуда. Клянусь, вы приветствовали его в тронном зале с таким радушием, словно сами туда позвали.
Идель подняла одну бровь и заметно улыбнулась.
— Ревнуете, милорд?
— Всегда.
Эйвар ненадолго остановился и открыл калитку. Он вышел первым, чтобы по ту сторону ограждения подать Идель руку и поддержать, когда она будет переступать через небольшой каменный порожек. Они оказались на просторном усеянном садовыми и дикими цветами дворе, от которого, двигаясь полукружьем на запад параллельно линии крепостных стен, можно было выйти в герцогский сад. Направо тоже был путь, в сторону храма, и Эйвар дал Идель выбрать направленье.
Лево, как он и думал.
— Отчего же не право? — подначил мужчина.
Идель закатила глаза в притворной докуке.
— Вы прекрасно знаете мое отношение к Аббатству Непорочных. Если бы не подданные, давно бы снесла все храмы.
— Да ладно, хватит и того, что вы сделали пристройку к таверне так, чтобы она примыкала к храму стеной к стене.
Идель засмеялась — едва ли не впервые с тех пор, как мир померк.
— Я посчитала, что после того, как на народ нагонят жути в храме, самое оно пропустить по кружечке. И, кстати, привезла из Иттории нового барда.
На лице Эйвара проскользнуло неприкрытое сомнение.
— Я крайне сомневаюсь, что вы не нашли певца поближе.
— Глазастого и способного пересказывать новости, подавая их в нужном свете? Не самые частые таланты среди менестрелей.
— Пожалуй.
Будто в дополнение к беседе о бардах, до Идель и Эйвара донеслись крики котов. Истошные, протяжные, и вспыхивающие очагами с неподконтрольными интервалами. Эйвар грудью рассмеялся.
— Что это?
— А, — отмахнулась Идель, давая понять, что разговоры о котах ее не занимают. — Пока меня не было, отец гонял всех не по тем вопросам, которыми они занимаются обычно. В итоге недавно у нас здесь вместо кентрантуса зацвела валериана. Я приказала выкорчевать ее, но как вы понимаете, все местные коты нынче в большой печали. Поэтому они регулярно приходят сюда и орут.
— Может, — Эйвар ненавязчиво усмехнулся и почесал уголок губ, — вам засеять ее снова? Прямо перед входом в храм? И под окнами у досточтимого брата Фардозы не помешало бы.
У Идель на мгновение от смеха дернулись плечи и губы.
— Хорошая мысль.
Эйвар, довольный достигнутым успехом в улучшении настроения Идель, осведомился:
— Я никогда не спрашивал: чем они так вам не угодили?
— Коты или аббаты?
— Аббаты.
Идель отвела глаза.
— Прежде всего, бесполезностью. Они велели мне спрашивать Создателя всякий раз, когда я не знала, как поступить, хотя на деле стоило спрашивать собственных людей, на которых отразились бы мои поступки. Аббаты призывали меня молиться всякий раз, когда надо было действовать. И в этом вся суть. Когда наступает беда, они прячутся по монастырям, и говорят, что это нам во благо. А еще ничего не делают и не платят налоги. Если у вас соберутся полные казармы солдат, разбитых в бою, — заговорила Идель, и Эйвар услышал голос дочери главнокомандующего деорсийских войск, — и вы позовете священника почитать молитвы, как думаете, многим он вернет боевой дух? Многих вдохновят его проповеди о милости и воздаянии Создателя? Ну что вы смеетесь? — Игнорировать расползающуюся ухмылку Эйвара становилось все сложнее.
