См. также: Алексей Шорохов, “Козлиная песнь” — “Литературная газета”, 2004, № 42, 20—26 октября <http://www.lgz.ru>; “Порог витиного (так! — А. В. ) восприятия окончательно сформировался и закоснел к 1953 году, все дальнейшее — мучительная попытка осознать действительность мозгами шестилетнего ребенка”. Это — о книге Виктора Ерофеева “Хороший Сталин” .
См. также: Алла Латынина, “Изгнание из номенклатурного рая” — “Новый мир”, № 12.
Жажда новой притчи. Беседовала Юлия Качалкина. — “НГ Ex libris”, 2004, № 36, 23 сентября.
Говорит Андрей Геласимов: “Так получилось, что именно „Октябрь” дал мне дорогу в бумажную литературу. Я слал свои тексты во все журналы. Но откликнулись в „Октябре”, написали: нам нравится. И так я пришел, они взяли мою „Жажду”… Возникают предложения из других журналов, но мне нравится там. Там — комфортно. Мне нравится Ира Барметова, да и коммуна очень веселая, я дружу со всеми. Человеческие отношения — они ведь дорогого стоят”.
Исаак Башевис Зингер. Последний Шлемель, или Рассказы мальчика, выросшего в Варшаве. Предисловие и перевод с английского Ольги Мяэотс. — “Дружба народов”, 2004, № 8.
“С тревогой и сожалением говоря об упадке взрослой литературы, Зингер противопоставляет ей литературу для детей, качество которой, по его мнению, неуклонно растет. <…> В 1970 году книга „День удовольствий: рассказы о мальчике, выросшем в Варшаве”, в которой он пересказал для детей отдельные новеллы из сборника „В суде отца моего”, была удостоена Национальной книжной премии США. Получая награду, Зингер произнес речь, в которой сформулировал причины, заставившие его предпочесть детскую аудиторию взрослой. „Я мог бы назвать сотни причин, подтолкнувших меня писать для детей, но… я назову лишь десять из них: 1. Дети читают книги, а не рецензии, им нет дела до критиков. 2. Дети не читают для того, чтобы познать самих себя. 3. Они не читают для того, чтобы избавиться от чувства вины, побороть жажду протеста или чтобы справиться с одиночеством. 4. Им нет дела до психологии. 5. Они ни в грош не ставят социологию; 6. И не пытаются понять Кафку или ‘Поминки по Финнегану’. 7. Дети не утратили веры в семью, ангелов, демонов, ведьм, гоблинов, логику, ясность изложения, пунктуацию и прочий устаревший хлам. 8. Им нравятся интересные истории, а не комментарии к ним; они не читают сносок и послесловий. 9. Если книга скучная, они без стеснения зевают и не боятся осуждения. 10. Дети не ожидают от любимого автора, что он спасет человечество, и, какими бы маленькими они ни были, понимают: это ему не по силам. Лишь взрослые лелеют подобные заблуждения”” (из предисловия).
Григорий Зобин. От Ивана до Ивана. О “непомнящих родства” в русской литературе — от Фонвизина до Маяковского. — “Литература”, 2004, № 37, 1 — 7 октября.
Иванушка из “Бригадира” и Ваня Присыпкин (он же Пьер Скрипкин) из “Клопа”.
Валерий Исхаков. Без жалости. Повесть. — “Дружба народов”, 2004, № 8.
“<…> мастерски сделанная игрушка. Страшноватая. С эффектно закрученным сюжетом, начищенными до пародийного блеска аксессуарами „модной” словесности <...> „скелетом в шкафу”, крутым героем-суперменом, черным юморком и жалящим (все-таки без жалости никак не обойтись) финалом. Видимо, писалась повесть легко — легко и читается. Рекомендую”, — пишет об этой повести Андрей Немзер (“Время новостей”, 2004, № 147, 18 августа) <http://www.vremya.ru>.
Юрий Каграманов. Почему они начали с Испании. — “Дружба народов”, 2004, № 8.
“Известно, что историческая память у мусульман крепче, чем у европейцев; у последних она ослаблена чересчур интенсивным погружением в настоящее, заметным на протяжении последних веков и особенно последних десятилетий. А мусульмане — „помнят все”, в том числе и нанесенные им исторические „обиды”. Говорят, что обиды копятся в темени. Так вот, если допустить существование общего мусульманского „темени”, то Испания, точнее, Иберийский полуостров занимает в нем особое место. Нигде больше не было такого длительного вооруженного противостояния христиан и мусульман; и нигде мусульмане не потерпели такого полного и безоговорочного поражения”.
“Все знают, что он [Колумб] искал Индию (и до конца жизни оставался в уверенности, что открытые им земли суть Индия); гораздо менее известно, что Индия нужна была испанцам не в последнюю очередь затем, чтобы „с другой стороны” достичь (казавшегося к ней близким) Иерусалима. То есть это была „акция” в рамках антимусульманской, опять же, стратегии — как и взятие Гранады”.
См. также: Юрий Каграманов, “Святая земля и вокруг нее” — “Новый мир”, 2004, № 9.
Юлия Качалкина. Спектралисты. Почему поэтического “поколения тридцатилетних” не было и почему оно распалось. — “Октябрь”, 2004, № 9 <http://magazines.russ.ru/October>.
“Когда я думаю обо всех этих людях — об их книгах, о журналах, где они чаще всего печатаются, об их языке наконец, я постоянно вижу оранжевый цвет. Рыжий — так сочнее. „Арион” — рыжий, „Новая Юность” — рыжая (время от времени то светлее, то темнее), „Сны-синицы” Кузнецовой — рыжие, „Конь Горгоны” (в отличие от двух предыдущих сборников Амелина) — рыжий, „Щелчок” Шульпякова — еще рыжее, у Янышева — темный и светлый беж „Червя” и „Офортов Орфея”, который есть не что иное, как рыжий, выжженный восточным жарким солнцем. Даже афишки их вечеров — совместных и персональных — рыжие. На рыжей-рыжей бумаге. У Бориса Рыжего — вообще говорящая фамилия. А Тонконогов носит цвет на себе — веснушки, волосы, брови, глаза…”
Юлия Качалкина. Время щедрой полноты. — “Дружба народов”, 2004, № 10.
“Иноязычный писатель всегда входит в литературу страны через порталы определенных идей — то есть мы никогда не сможем принять и понять [Чеслава] Милоша целиком и — как самостоятельную независимую величину Слова. Но лишь в комплексе “Польша-Россия”, сильно отягченном политическими обстоятельствами”.
См. также: Наталья Горбаневская, “Человек-эпоха” — “Новая Польша”, Варшава, 2004, № 9 <http://www.novpol.ru>; там же — и другие статьи разных авторов памяти Чеслава Милоша.
Альфред Кох. Крах страны Советов. Из второго “Ящика водки” Альфреда Коха и Игоря Свинаренко. — “Лебедь”, Бостон, 2004, № 394, 23 сентября <http://www.lebed.com>.
“<…> не могу не заметить, что когда Гайдар отпустил цены, то его упрекали во всех смертных грехах. Но один грех ему точно предъявить нельзя — он не обесценил вклады граждан. К тому моменту, когда пришло правительство Гайдара, этих вкладов уже не было. Их потратили Павлов с Горбачевым. То есть запись в сберкнижках у граждан, конечно же, была, а вот денег — не было. Куда потратил Горбачев эти деньги — одному богу известно. Только когда через полгода Гайдар пришел в союзный Минфин, их там уже не было. Лишь искаженное восприятие нашими людьми действительности и „чудно” работавшая при Ельцине пропагандистская машина убедили всех, что Гайдар украл вклады граждан. Кстати, Минфин России в 1995 — 1996 годах вернул эти кредиты и Сбербанку, и Росгосстраху. Однако это были уже другие деньги — инфляция их съела”.
Критики на привале , или Летние заметки о зимних впечатлениях. Беседа Дмитрия Смолева, Андрея Толстого и Анатолия Чечика. — “Новая Юность”, 2004, № 4 (67).
Говорит художественный критик Дмитрий Смолев: “Если в прежние годы радикализм вызывал отторжение изначально, даже у газетчиков, и „реклама” радикалов происходила неосознанно, через насмешку и негодование, то сейчас многое иначе. Вспомните, как развивалась карьера Олега Кулика — это один из примеров на нашей родной почве. Я не беру сейчас абсолютную значимость его карьеры, но то, что он стал знаменитым благодаря в первую очередь вниманию средств массовой информации, — это факт, от которого не увернешься. Художники, которые до сих пор себя позиционируют и связывают себя с авангардом, никак авангардистами в прежнем понимании не являются, потому что нет той стены, в которую они должны биться головой. Их охотно принимают. Пускай им не платят сразу денег за их „подвиг”, но и не отвергают. Мне кажется, что это очень важно понимать, потому что многие из сегодняшних художников, и в первую очередь радикальных, этим пользуются. <…> Если нет стены и художник-новатор перестает быть романтическим героем, то возникает иная оппозиция внутри цеха. Когда-то существовали консервативные, реакционные художники, составлявшие в глазах новаторов монолит, который не давал им ходу, пользовался приоритетом у власти и общества. Попросту говоря, был истеблишмент и был герой-отщепенец, который только потом приходил в истеблишмент. Мне кажется, что сейчас эта позиция поменялась. Если уж кого и называть сегодня романтическими героями, то тех самых традиционных художников, которые последовательно занимаются тем, что они считают нужным”.
