– А если я попытаюсь сообщить миру о том, что возражаю, хотя шансы быть услышанной у меня невелики, то он отнимет мои привилегии! – презрительно сказала Алиенора.
– Король об этом не говорил, и я надеюсь, что так далеко он не зайдет, – ответил Гуго, вставая и собираясь уходить.
– Отец настоятель, – быстро проговорила Алиенора, – вы мудрый человек, вы известны вашей принципиальностью. Что бы вы посоветовали мне сделать? Если я соглашусь на этот развод, мое положение улучшится?
– Миледи, я бы посоветовал вам молиться, просить наставления у Господа и ждать решения Папы. Он решит по справедливости, в этом можно не сомневаться. Он не из тех людей, которые покупаются королями.
Когда Гуго ушел, Алиенора сделала то, что он ей советовал: опустилась на колени и принялась молиться за себя, за Генриха, за Ричарда, бессмертной душе которого явно грозила опасность, и искать выход из своего нынешнего положения. Она давно уже смирилась с тем, что ее брак с Генри разорван, и могла понять необходимость официального разрыва, чтобы Генри мог жениться, но удивилась собственной слабости: ведь она чуть не расплакалась, узнав, что Генри хочет избавиться от нее ради этой молоденькой девочки. Сколько ей там? Тринадцать лет! Господи милостивый, неужели Ты не мог избавить меня хотя бы от этого?
Любовь Генри к ней давно умерла. Он ненавидел жену, что доказывал раз за разом. Почему же тем не менее иногда в темной пустоте ночи Алиенора ловила себя на том, что все еще хочет его, все еще – против всех доводов разума – лелеет маленькую надежду, будто они могут примириться? Почему?
Ответ был под рукой. Просто ни один мужчина никогда не затронул ее так, как Генри, не разбудил в ней таких бешеных чувств. Никто другой не мог с ним сравниться. Между ними навсегда сохранится какое-то чувство, какой-то отблеск великой страсти, которую они когда-то разделяли. И даже перед лицом того, что сделал с ней муж, Алиенора все еще хотела его в своей постели. Это было хуже всего. Да что там говорить – это было худшее в заключении, которое лишало ее общества мужчин, а в особенности одного конкретного мужчины. Даже сейчас тело Алиеноры жаждало прикосновения мужа, того наслаждения, что он давал ей…
Королева старела. Годы безжалостно уходили в никуда. Вскоре вся привлекательность оставит ее, и она станет старухой, а способность соблазнять, доставлять наслаждение мужчине и самой получать удовольствие сойдет на нет. Живя в изоляции, Алиенора чувствовала, что ее время истекает, но не было никакой возможности удовлетворить насущную потребность, живущую в ней. Прежде Алиенора думала, что в отсутствие всяких возбудителей это чувство угаснет и она научится сосредоточиваться на духовном, чего не делала в годы своей бесшабашной молодости и бурного супружества, думала, что обретет душевный покой и это позволит ей открыть разум и сердце для любви к Господу… Но она ошибалась, как же она ошибалась! Дошло даже до того, что Алиенора принялась проигрывать в воображении сцену соблазнения ею красивого Ранульфа Гланвиля, который был таким приятным собеседником за ужином и, возможно, не отверг бы предложения задержаться и чуть позже… Но хотела она не Гланвиля.
Алиенора хотела Генри. Однако Генри решил развестись с ней. И если он добьется своего, то ей больше никогда не лежать в постели с мужчиной. И при мысли об этой жуткой перспективе слезы потекли у нее ручьем.
Четыре месяца ждала Алиенора новых известий. Четыре долгих, бесконечных, несчастных месяца, во время которых она изводила себя предположениями о том, что скажет или сделает Папа. Наконец ее снова посетил настоятель Гуго. Принимая его, Алиенора заставляла себя быть спокойной. Она была полна решимости встретить любое известие с достоинством и мудростью, на какую только способна.
Стоял холодный ноябрь, ветер завывал на плато, где находился Сарум, свистел в окнах, и долго поддерживать огонь в жаровнях было невозможно. И потому Алиенора сидела, закутавшись в меха, а настоятель поплотнее завернулся в свой большой шерстяной плащ, надетый поверх хабита.
– Его святейшество прислал легата – кардинала Сант-Анджело, – сказал Гуго. – Он приехал под предлогом разрешения спора между епархиями Кентербери и Йорка. Легат встретился с королем в Винчестере, и ваш муж поднял вопрос о разрыве брака. К сожалению, он еще пытался подкупить кардинала большим количеством серебряных монет, но кардинал отказался их брать. Он даже не стал выслушивать доводы короля, просто предупредил, что развод с вами чреват серьезными опасностями и на этом обсуждение вопроса закончилось. Вскоре после этого кардинал Сант-Анджело отбыл в Италию.
Алиенора испустила протяжный вздох облегчения, но ее удовлетворенность решением легата была омрачена пониманием того, что, хотя она и остается законной женой короля, Генрих не хочет ее и теперь воспылает к ней еще большей ненавистью. А ведь она никак и не влияла на решение Рима… Впрочем, если бы ее вынудили, она непременно сделала бы это.
– Я, конечно, удовлетворена, но думаю, король сердится, – сказала Алиенора.
Настоятель снова одарил ее своей милой улыбкой:
– Нужно ли спрашивать? Он не любит, когда разрушают его планы.
– Он не сдастся, – беззаботно заметила она. – Генри найдет другой способ избавиться от меня.
– Он может обратиться к Папе, но, по-моему, это будет пустая трата времени.
– Вы не одобряете решения Папы, отец настоятель? – с вызовом спросила королева.
– Устами его святейшества говорит Господь. Кто я такой, чтобы оспаривать его слова?
– Вам это нелегко – быть посредником между Генри и мною? – улыбнулась настоятелю Алиенора.
– Я не ищу легкости в делах мирских, – ответил он. – Надеюсь, что обращался с вами справедливо и по-человечески.
– Хотелось бы мне, чтобы милорд король был таким же предусмотрительным, – заметила Алиенора, когда настоятель поднялся, собираясь уходить. – Не сомневаюсь, что мы еще встретимся.
– Хотелось бы при более благоприятных обстоятельствах, – дружелюбно ответил он.
Глава 50
Сарум, 1175–1176 годы
Зима была ужасная. Урожай не удался, и в Англии царил голод – даже Алиенора испытывала недостаток в хорошей еде, потому что сократили рацион всех обитателей замка. Цена бушеля пшена поднялась многократно, а хлеб, эта основа основ в еде богатых и бедных, стал роскошью. Бедняки ели корни, орехи и траву, даже кору обдирали с деревьев. Было мясо, потому что большинство скота забили и засолили для еды зимой, но голодный люд в бедняцких домах мяса почти не видел. Люди умирали на улицах от голода или от чумы. И только с приходом лютых холодов поветрие пошло на убыль.
Алиенора отдавала, что могла, со своего стола, чтобы поддержать бедняков.
– Я больше не в состоянии проявлять милосердие в той мере, в какой это полагается королеве, – сказала она Ранульфу Гланвилю. – Но эту малость я могу делать.
Королева сама ходила голодная. В ее покоях стоял холод, и они с Амарией проводили дни, закутавшись в меха, пальцы в перчатках леденели, носы розовели от холода. Рождество было мрачным – никакого праздничного застолья или веселья, и Алиенора, простуженная, провела бульшую часть времени в постели.
А потому она удивилась, когда в начале нового года Гланвиль объявил о приезде Гуго Авалонского. Сердце у нее упало: королева предчувствовала, что если настоятель приехал к ней по такому снегу и льду, то, значит, привез какую-то важную новость. Алиенора устало прикидывала, что же это может быть за новость. Она готова была биться об заклад, что речь идет о разводе.
Гуго приветствовал ее мягкой улыбкой, благословил, когда она встала перед ним на колени, а потом сразу перешел к делу:
– Миледи, король прислал меня спросить, не хотите ли вы удалиться от мира, постричься в монахини и поселиться в Фонтевро. Он знает, что вы питаете любовь к этому дому.
Удалиться от мира? Это когда ее сердце рвалось на свободу, а душа и тело жаждали жизни?
– Он предложил назначить вас настоятельницей Фонтевро, и вы прекрасно знаете, что это очень высокая и уважаемая должность.
– И что он просит взамен? – спросила Алиенора, понимая, что это еще одна попытка со стороны Генри избавиться от нее, сохранив ее земли.
– Ничего, миледи. Если вы согласитесь постричься, то Папа наверняка аннулирует ваш брак. Для него это будет удобным выходом.
Алиенора подошла к окну и уставилась невидящим взором в его узкую щель, за которой виднелись покрытые снегом поля. Разве может должность настоятельницы считаться высокой, когда ты бульшую часть жизни была королевой? Но было и еще кое-что…
– У меня нет склонности к такой деятельности, – ответила она.
– Я так и предполагал, – иронически и насмешливо сказал настоятель Гуго. – Я по своему опыту знаю, что многие из тех, кто уходит в религию, не имеют такой склонности. Родители решают судьбу детей, отдавая их Богу. Со временем они обучаются смирению в стенах монастыря. Некоторые добиваются огромных успехов и становятся блестящими примерами монашеской жизни.
