Мариан попытался усмехнуться – его забавляла эта суета.
– Или он начинает действовать быстрее. Посмотрите в моей сумке.
Василина действительно нашла большую складную чашку – точь-в-точь как та, из которой она пила в начале пути, – сбегала к озеру, набрала воды и поставила на огонь. Затем нерешительно подошла к своему спутнику.
– Мне нужно снять с вас одежду, лейтенант. Пусть просохнет. Вы ведь не будете отбиваться?
Он скривился, и только через несколько секунд принцесса поняла, что это такая улыбка через боль.
– Упрямая маленькая принцесса, – Байдек дернулся, отталкиваясь от дерева. – Снимайте, все равно ведь не переубедить вас.
Василина, пыхтя как сотня паровозов, изгибаясь и упираясь ногами, стащила с него сапоги. Обувь будто прилипла к его ногам. Да и ноги были тяжеленные, как стволы, неповоротливые и негнущиеся. Снять штаны оказалось не легче, она фыркала, вспотела и напряженно дышала, даже подумывала срезать их, но Байдек, тяжело вздохнув, приподнялся на руках, и она быстренько стянула с него неуступчивую часть одежды, стараясь не краснеть и не смотреть на него. Куртку барон снял сам. И принцесса быстренько развесила его одежду поближе к костру.
– И каков смысл ваших действий? – поинтересовался Мариан, снова откидываясь назад.
– Растирать вас буду, – ответила она, помахав бутыльком со спиртом.
Барон снова закрыл глаза, словно поражаясь ее бестолковости.
– Василина, это не поможет. Это не растительный яд, а модификация трупного. Поможет только хороший виталист, но таковой есть только на заставе.
– Спирт вас разогреет, – упрямо произнесла она, – а Симон сказал, что яд разрушается при высокой температуре тела.
– А-а-а-а, – протянул лейтенант, – вот зачем костер.
– За этим, – кивнула девушка, передавая ему кружку с дымящимся кипятком. – Пейте воду и не дергайтесь, пожалуйста. От ожогов у нас ничего нет.
Вот теперь принцесса была в своей стихии. Сколько раз она растирала больные ноги и спины стариков в больнице – не сосчитать. И, признаться честно, эта суетливая деятельность теперь отвлекала ее от слез и отчаяния. Василина, налив в ладошку спирта, присела перед Байдеком на колени и стала растирать ему ноги. Кожа была холодной, а мышцы так напряжены, словно сведены судорогой. И она терла изо всех сил, стараясь разогнать кровь, хоть немного согреть его и пытаясь не думать о том, насколько она близко сейчас к его телу. Снова запыхалась, пот струился со лба, и она несколько раз фыркала, сдувая прилипающие к лицу пряди.
– Теперь руки. – И барон, как-то странно глядя на нее, протянул ей ладонь. – Вы пейте, пейте. Не отвлекайтесь.
Руки у него были мощные, жилистые, покрытые волосами, и Василина, пряча смущение, растерла и их, затем, немного помедлив, потянулась к животу. Но Мариан перехватил ее руку, расплескав драгоценный спирт.
– Лучше спину, – сказал он хрипло, кашлянул и добавил, глядя в ее недоуменные глаза, – спина начала затекать.
Принцесса охнула, забежала за него и, стараясь не смотреть на уродливую почерневшую рану, стала мять и тереть огромные плечи и спину, на которой бугрились мышцы.
– Вы, определенно, погорячели, – радостно сообщила ее высочество.
– Д-да, – отозвался он сипло, – определенно. – Вы просто мастер.
Она еще несколько раз, насколько хватило спирта, разминала его, кипятила воду, расспрашивала о службе, чтобы не упустить момент, если Байдек вдруг потеряет сознание. И даже начала немного надеяться на счастливое окончание истории, когда он вдруг захрипел, выгнулся и забился в корчах. Принцесса кинулась на него, прижала к земле, но это было все равно что прижимать к земле медведя.
Когда он наконец успокоился, лежал и тяжело дышал, она вдруг заплакала крупными слезами, растянувшись прямо на нем, всхлипывая и некрасиво шмыгая носом.
– Ну-ну, хватит, – произнес Байдек с трудом, – не плачьте.
– Мариан, – Василина зарыдала уже в полный голос, – прости-и-ите меня-я-я-я пожа-а-алуйста-а-а! Я та-а-а-акая дуро-о-о-очка! Не уми-и-и-ирайте-е-е!
– Принцесса, не плачьте, – попросил он, кривясь, – а то мне хочется погладить вас по голове, а я не могу даже двинуть рукой.
– Ы-ы-ы-ы-ы-ы, – заревела она, приподнимаясь и размазывая слезы. Он еще и шутит!
Неизвестно, в какой момент ее осенило. Бывает так, что детские воспоминания всплывают внезапно, и это воспоминание было таким, что она мгновенно перестала плакать.
– Мариан, – позвала принцесса, – у вас есть нож?
– В сапоге, малышка, – ответил он, снова начиная тяжело дышать, как перед прошлым приступом, – вы что, решили добить меня, чтобы не мучился?
Принцесса кинулась к сушащимся сапогам, вытащила из внутренней петли маленький нож, полоснула себя по ладони и дернулась. Было очень больно.
– Мариан, пожалуйста, никогда никому не говорите, что я сделала, – попросила она, шмыгнув носом. В горсти начала собираться кровь, и девушка сделала несколько шагов в сторону лежащего барона.
– Не скажу, – согласился он, тяжело дыша, – а что вы делаете?
– Понимаете, – принцесса осторожно присела рядом с ним, приподняла его голову и подползла под него так, что голова Мариана оказалась у нее на коленях. – Понимаете… Это что-то в нашей крови, родовая магия.
Кровь начала капать с ладошки, Байдек следил за падающими тяжелыми каплями, и ему было страшно думать о порезанной нежной коже, хотя сам он сейчас испытывал куда более неприятные ощущения. Надвигался следующий приступ.
– Пейте! – Василина поднесла ладонь к его губам, и барон недоверчиво глянул на нее – она это серьезно? – Пейте, – повторила девушка с нажимом, и Мариан послушно открыл рот, решив, что, если это ее успокоит, он и камень сгрызть готов.
Горячая солоноватая жидкость пролилась ему в горло, а принцесса, придерживая его за голову, начала рассказывать:
– Я только что вспомнила. Мне, наверное, лет семь было, мы с матерью поехали в Йеллоувинь на коронацию императора. И там подавали кучу морепродуктов… и какую-то особую ядовитую рыбу… Отец… отравился, чуть не произошел международный скандал. Ему никто помочь не мог… даже виталисты…
Увлекшись рассказом, Василина машинально стала перебирать Байдеку волосы на голове, словно ребенку, и Мариан закрыл глаза, послушно глотая сочащуюся в рот кровь и незаметно расслабляясь от ласковых движений девушки. Кровь так кровь, бывало и хуже, зато этот момент близости он не забудет никогда. Если это никогда наступит, конечно.
– Он уже дышать почти не мог, и мама вскрыла себе вену и заставила его пить.
Василина говорила, снова переживая тот чисто детский ужас, когда близкому человеку плохо, когда все бегают, кричат, когда слышишь шепотки «Не жилец», когда врачи и маги разводят руками. Когда тебя, рыдающую, оставляют у постели мужчины, относящемуся к тебе как к родной дочери, и ты ночью просыпаешься и видишь, как мать пускает себе кровь и поит ею хрипящего мужа. Василина очень-очень испугалась тогда и никому ничего не рассказала. И только сейчас сопоставила это и последующее выздоровление Святослава Федоровича.
