— В самом деле, — глухо произнес тот. — Теперь, когда вы обратили на это мое внимание, господин инспектор, я припоминаю, что действительно прибыл сюда одиннадцатого утром…
Себ Сорож кивнул:
— Мне кажется, вы опять заблуждаетесь! Не одиннадцатого утром, а одиннадцатого после полудня…
— После полудня, — повторил цыган. — Честное слово, вы правы.
— А вы, честное слово, вы мне солгали! — ответил инспектор.
Он окинул собеседника оценивающим взглядом:
— Сколько судимостей?
Гвидо вздрогнул.
— Ни одной.
— Сколько?
Цыган опустил голову.
— Ну, говори!
— Ладно… одна.
— Только? А причина?.. Бродяжничество?
Голос Гвидо совсем упал:
— Незаконное врачевание.
Оба помолчали.
— Твой патент?
— Он в порядке.
— Покажи.
Гвидо вскинул голову.
— Он там, внутри… — пальцем указав на повозку.
— Принеси.
Гвидо торопливо поднялся по деревянным ступенькам. В фургоне он столкнулся со своим странным клиентом.
— У вас неприятности? — тихо спросил последний, но не получил ответа.
Когда цыган вышел, незнакомец снова занял наблюдательный пост у двери. В то же время он думал: «Интересно, почему Гвидо солгал. В этом же не было никакого смысла. Ничего нет проще, чем проверить его слова. Похоже, из удовольствия навлечь подозрения на себя… Хотелось бы все же знать, зачем он так поступил».
Краем глаза изучая инспектора, Гвидо задавался тем же вопросом. Он поддался порыву. Человек, однажды не поделивший что-то с правосудием, больше любого другого склонен пытаться обмануть его представителей, особенно если, как сейчас, он против воли чувствует себя более или менее скомпрометированным. Услышав вопрос, Гвидо подумал «одиннадцатого» и ответил «десятого», как если бы подумал — «десятого», так же естественно ответил бы «одиннадцатого». Рефлексивная реакция, обычно выдающая того, кто ей подчиняется.
— Возьмите, — сказал Себ Сорож.
Он небрежно протягивал цыгану пресловутый патент, изученный во всех подробностях.
Упершись руками о колени, инспектор поднялся со ствола дерева, на котором сидел, и бросил на Гвидо острый взгляд.
— Дороги, — медленно произнес он, — ночью свободны. Воздух прохладный, приятно пройтись пешком. Здесь благодаря тебе каждый знает больше, чем достаточно, о будущем своем и своих близких. На твоем месте я бы отправился дальше…
Гвидо склонил голову к плечу:
— Это совет, господин инспектор?
Себ Сорож уже повернулся к нему спиной.
— Именно. А завтра может оказаться…
— …приказом, — закончил вместо него Гвидо. — Я понял.
И добавил:
— С вашего позволения, господин инспектор, я подожду приказа.
Себ Сорож не ответил. Неизвестно, услышал ли он. Большими шагами он скрылся в ночи.
Спустя десять минут косая тень выскользнула из повозки. Не оборачиваясь, она направилась к деревне.
Между тем, если бы незнакомец обернулся на первом же повороте дороги, то, без сомнения, заметил бы, как некто, вынырнув из-за ближайших елей, последовал за ним: Себ Сорож просто не мог решиться пойти спать, не выяснив личность таинственного клиента Гвидо.
Так, следуя один за другим, инспектор и незнакомец достигли первых домов на Центральной улице. Сорож сверился с часами. «Девять», — прошептал он. Там и тут в окнах светились огоньки.
Инспектор увидел открытую в освещенный вестибюль дверь, послышался женский голос, и грациозная тень сделала шаг навстречу преследуемому им человеку:
— Добрый вечер, господин Маскаре.
Сорож забился в ближайший дверной проем и вытянул шею.
— Добрый вечер, Эдме, — смущенно ответил учитель.
Девушка разразилась веселым смехом.
— Я вас поймала, господин мой воздыхатель, на том, что вы кружите возле моего дома!.. — воскликнула она. — Значит, вы не боитесь попасть под руку таинственному убийце, запугавшему всю нашу бедную маленькую деревню и всех живущих в ней бедных маленьких девочек?
Маскаре снял шляпу и шагнул в сторону дочери доктора Хие.
— Эдме, — сдерживаясь, сказал он, — я уже просил вас не разговаривать со мной таким образом. Вам двадцать лет, вы уже не ребенок, а я… Я не ваш воздыхатель!
Он сделал еще шаг и добавил тише:
— Разговаривайте так, если хотите, с господином Пеллерианом…
Он кашлянул.
— Вы собираетесь обручиться с ним?
Девушка взглянула в глаза собеседника:
— Почему вы спрашиваете об этом?
— Просто так.
— А! — и добавила, — я думала, потому, что вы интересуетесь мною?
Учитель, казалось, колебался.
— Да, верно, — с усилием выдавил он. — Я спросил потому, что интересуюсь вами.
Эдме улыбнулась и положила ладонь на руку учителю:
— Какой вы странный… Оливье!
При этих словах щеки Маскаре внезапно залила жгучая краска.
— Не называйте меня так! — глухо сказал он.
— Почему? У вас красивое имя…
Но тот, не отвечая, удалился большими шагами.
Эдме смотрела ему вслед, пока он не исчез из виду, потом вернулась в дом.
Закрыв за собой дверь, она повернула ключ и долго стояла, прислонившись к створке.
— Оливье… — прошептала она.
XIV. С сердцем, полным любви
Себ Сорож добрался до общинной управы в половине десятого. В коридоре он столкнулся с Аноном, кое-как причесанным, застегнутым наперекосяк и чем-то озабоченным.
— А, вы наконец! — воскликнул тот. — Ну, они арестованы?
— Кто?
— Лабар с сестрой.
— Не знаю… Я…
Оба бросились по лестнице.
— За мной пришли в гостиницу, — задыхался Анон. — Кажется, их поймали на вокзале в Брюгге.
Действительно, именно на вокзале в Брюгге двое инспекторов задержали портного и его сестру. Де Миль в сопровождении двух полицейских явившийся к Лабару, застал дом опустевшим; видимо, портной или его сестра поднялись в спальню красавицы Жюли и, увидев пустую кровать, догадались, куда бежала молодая женщина и каковы будут для них последствия ее бегства. Собрав второпях кое-какое тряпье, эти двое тоже бежали… Куда? Де Миль не задавался долго этим вопросом; бросившись к телефону, он обзвонил полицейские посты соседних городов. Из Брюгге ему вскоре сообщили, что Лабар с сестрой задержаны. Их незамедлительно доставили на полицейской машине в Сент-Круа, а Эрали, по одному из его излюбленных выражений, «взял на себя получение».
Лабар с сестрой сидели в наручниках у окна, внушительного вида полицейский наблюдал за ними краем глаза. С опущенными головами, хмурыми тяжелыми взглядами, оба казались подавленными.
— Наконец-то! — воскликнул Эрали, вставая навстречу заместителю королевского прокурора и инспектору. — Где вы пропадали? — обратился он к Сорожу.
— Думаю, если я вам скажу, что ходил за тем, что обычно называют «предсказанием судьбы», — улыбаясь, ответил тот, — вы мне не поверите. Между тем это абсолютная правда, я вопрошал оракула, и он мне ответил…
Судебный следователь пожал плечами: манеры инспектора действовали ему на нервы.
— Что ж, тем временем, — заметил он не без язвительности, — мои люди (он усиленно выделил местоимение) задержали в Брюгге этих презренных, когда они собирались сесть в поезд на Брюссель. Они…
Жестом прервав собеседника, Сорож приблизился к нему и тихо спросил:
— Вы их допросили?
— Нет, как раз собирался это сделать… В любом случае, нельзя дать им опомниться… Начну с Лабара…
Он повысил голос:
— Бурдо, не могли бы вы увести женщину в соседнюю комнату? Приведете ее ко мне, когда я вас позову.
— Хорошо, господин следователь.
Полицейский схватил Берту Лабар за руку и увел.
Воцарилась тишина. Антуан Лабар даже головы не повернул, когда его сестра вышла из комнаты. Анон освободился от пальто и шляпы и приняв излюбленную позу — слегка расставив ноги и заложив руки за проймы жилета, — расположился за спиной маленькогто Де Миля, перед которым уже лежал белый лист бумаги.
Эрали благовоспитанно кашлянул, обменялся взглядом с заместителем генерального прокурора, сощурил веки и задал первый вопрос:
— Антуан Лабар, признаете ли вы себя виновным в смерти Аристида Виру?..
Портной поднял голову и снизошел до ответа лишь после того, как судебный следователь предельно раздраженным тоном повторил вопрос в третий раз.
— Нет, — глухо произнес он.
— Что! — воскликнул Эрали. — Уж не собираетесь ли вы теперь отпираться? Вы заявили жене, что убили Виру. Ее свидетельство на сей счет совершенно определенно.
Лабар устало покачал головой.
— Я не убивал Виру.
— Но, повторяю, вы же сами сообщили жене, что сделали это! Правда?
— Это правда.
— Итак?..
