— Вас не тяготят воспоминания? — не удержался Алларэ.
— Нисколько, — открытая широкая улыбка. — Они помогают мне принимать решения, как и эта обстановка. Символично, не находите? Гость еще раз поежился и вспомнил покойного Фадруса Скоринга, королевского казначея. Благообразный старик, солидный и неразговорчивый. Какие же мыши гнездились под крышей его семейства? Действительно, символично. Герцог-регент в новом, с иголочки кафтане, в новомодной рубахе с белейшим кружевным воротником, особенно ярком на темно-синей ткани, свежо благоухающий бергамотом — в этой пыльной кладовке…
— Пожалуй, — кивнул Фиор, еще раз думая о том, что Скорингу играть бы на сцене; а еще лучше — ставить пьесы. Он так хорошо умел выбирать тон занавеса и костюм актера… а позы, жесты, тон — директору огандского королевского театра впору удавиться от зависти!
— Мы с вами оказались союзниками, господин герцог Алларэ. Интересы наши, как я понимаю, совпадают, — ну и что должна знаменовать эта жесткость в голосе?
Фиору с каждой минутой делалось все забавнее. — Процветание Собраны и укрепление королевской власти.
— Воистину так.
— Я очень рад, что ваш предшественник сделал настолько разумный выбор и должность второго советника принадлежит именно вам.
— Я польщен, господин герцог-регент.
— Надеюсь, что скоро вернется герцог Гоэллон, и королевский совет будет заседать в полном составе.
— Я тоже на это надеюсь. — «Какая содержательная беседа! Скоро ли пройдут полчаса?..»
— Я слышал, вы хорошо фехтуете?
— Смотря с кем. — Фиор в упор посмотрел на регента. — Иногда мне удается преподнести сюрпризы переодетым похитителям.
— Я слышал об этом прискорбном происшествии, — кивнул Скоринг. — Еретики порой позволяют себе неслыханные дерзости. Покуситься на особу королевской крови… И это уже не в первый раз!
— Да, в Брулене ваши вассалы позволили себе нечто действительно неслыханное.
— Вы же знаете… — ах, эта улыбка ребенка, несправедливо обвиненного в краже варенья из запасов экономки. — Я возглавил род несколько позже этих печальных событий.
— Итого, — как приговаривал Элграс, запрыгивая на очередной снаряд — «пропадай, моя карета — нынче едем под откос!». — В попытке похищения его высочества виноват ваш покойный батюшка, на меня нападали еретики, они же подорвали дворец… а кто же отравил Анну Агайрон?
— Ваш сводный брат. Теперь вы спросите меня, кто отравил герцогиню Алларэ.
Отвечу — я. Надеюсь, вы способны просчитать, что было бы, вскройся роль Араона в этом деле. Кто-то бы повторил судьбу севера — Брулен и Скора, или Эллона с Алларэ. Вам что больше по вкусу? «Никогда не садись играть с шулером», — давным-давно сказал ему Эмиль. Лет десять назад, наверное… стоило выучить этот урок получше.
— Вы ведь хотели разговора начистоту, господин герцог Алларэ? Ничего не имею против. Чем меньше между нами будет недомолвок, тем лучше, — улыбнулся Скоринг. «Зачем?! Моя клятва на Книге, расследование — и вот печальный конец короля Араона III, которого запомнят, как Короля-Отравителя. Зачем он отдал мне свою единственную опору?!»
— Позвольте дать вам совет, господин герцог Алларэ. Удивляясь, хотя бы пытайтесь сохранить на лице бесстрастное выражение. Иначе вы побуждаете отвечать на ваши вопросы.
— Надеюсь, что так, — Фиор улыбнулся в ответ. Покровительственная улыбка довольно быстро слиняла с широкого лица Скоринга; на смену ей пришел слегка рассеянный взгляд хорошего фехтовальщика. Так глядели на окружающих Эмиль Далорн и Реми. Второй советник его величества насторожился.
Вот теперь можно надеяться на настоящий разговор, разговор-дуэль… только бы не пропустить удар!
— Как поживает граф Саура?
— Прекрасно. Правда, боюсь, он не вполне оценил вашу заботу.
— Не сомневался, — кивнул регент, потом поднялся и подошел к массивному бюро, открыл верхний ящик — тот протестующе скрипнул. Скоринг вытащил продолговатый ларец. Сквозь прорези в моржовой кости с Хоагера, пожелтевшей от времени, виднелся скрученный лист белой бумаги; на таких писали королевские указы. — Передайте это ему и барону Литто. На добрую память. Хотя… нет, пожалуй, это свадебный подарок для вашего вассала. Решите сами.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Что это?
— Ларец не заперт, прочтите. Надеюсь, вы узнаете почерк отца. С отвращением открыв легкую крышку, Фиор вытащил слегка помятый лист и принялся читать. Почерк действительно был отцовский; и почерк, и подпись, и личная печать внизу — пожалуй, это не подделка. Что ж, иногда приходится многое узнавать о людях уже после их кончины. Из документа, собственноручно написанного — и судя по размашистым росчеркам и брызгам чернил, отец был весьма раздражен — королем Ивеллионом II, следовало, что его величество приказывает господину коменданту Скорингу разыскать и тайно казнить барона Литто, графа Саура и девицу Къела во исполнение королевской воли.
Подписано было в пятую седмицу Святой Иоланды.
— Почему отец это написал?
— Потому что без королевского листа я это делать отказался. Прежний же глава королевской тайной службы, увы, находился в Шенноре. Король вознегодовал — но начертать изволил, — развел руками Скоринг. — Кстати, я хотел бы видеть на постах казначея, верховного судьи, начальника канцелярии и первого министра кого-то по вашему выбору. Как и было условлено, господин герцог Алларэ, как и было условлено…
— Благодарю, постараюсь сделать выбор как можно быстрее.
— Это очень любезно с вашей стороны. Простите, господин советник, но через четверть часа я должен принять министров. Фиор поднялся. Ларец он держал в руках, осторожно, словно тот был смазан ядом. Так, наверное, и было. Графу Саура будет интересно узнать, что ему не лгали, говоря о подосланных королем убийцах. Узнай отец, что Скоринг его ослушался — отдал бы приказ другому, и нашелся бы преданный слуга его величества… Все это нужно было обсудить с Реми, безотлагательно. Ни одно из составленных ими представлений о герцоге-регенте не оказывалось хоть сколько-то похожим на правду. Скоринг был здоровенным сундуком с сюрпризами, и Фиор точно знал, что до дна еще далеко.
Четверо годились, чтобы кровью своей проторить путь Господу; но двое были запретны, следы третьего затерялись, четвертый же возвысился. Дитя проклятого рода, отродье узурпаторов — теперь его охраняли вдвое надежнее, но и крепко защищенные дома он покидал куда чаще. Дважды проповедник, затерявшись в толпе, следовал по пятам за выбранным в жертву, и оставался незамеченным. Бдительные воины, окружавшие его, следили за проулками и крышами, за людьми на площадях и даже друг за другом, но глаза их искали опасность явную, зримую. Вооруженную засаду, затаившегося стрелка, подкрадывающегося убийцу с отравленным кинжалом. Доспехи прикрывали его тело, но есть оружие, от которого не спасет ни один страж.
— Ты получишь тысячу сеоринов. Только за то, что в условленный час впустишь двоих через калитку на заднем дворе. Впустишь — и тихо уйдешь.
Простак, сидевший перед вестником Господа, уже жадно внимал каждому слову. Он шарил глазами по телу проповедника, пытаясь угадать, где у него спрятано столько монет. Примеривался к поясу, и тут же отводил взгляд. Это человеку в одежде небогатого купца нравилось. Дурак не думал о верности своему господину, не опасался быть пойманным, он решал — не ограбить ли глупца, пообещавшего ему такую кучу денег, о которой даже слуге из богатого дома мечтать не приходится, столько за всю жизнь не накопишь.
— Я дам тебе сто монет. Все, что у меня есть с собой. Не вздумай за мной следить, я не один. Решишь обмануть — потеряешь и то, что есть. Замусоленный кожаный кошелек лег на стол. По виду такой мог бы быть набит мелочью, сеоринов десять, не больше — но в нем лежали монеты по пять сеоринов, новой чеканки, с профилем короля Араона. Два десятка блестящих, тяжелых, золотых дисков. Презренный металл, ради которого дураки готовы совершить все, что угодно. Пара человек оглянулась на легкий стук. Звон денег, даже приглушенный грубой кожей, здесь всегда распознавали. Проповедник не волновался. Купец расплачивается с приказчиком, эка невидаль. Трактир не назовешь хорошим, но средь бела дня здесь никаких черных дел не творится. Широкая лапа сгребла кошелек со стола, припрятала в подшитый изнутри к добротной серо-черной куртке карман. Проповедник смотрел ему в глаза, и видел насквозь. Беден, почти нищ, хоть и отъелся в последнюю девятину. Туповат, одна мечта — жениться поскорее. Наплодить таких же глупых корявых детишек, живущих, как мерин у крестьянина: сначала пашешь, потом жуешь сено в стойле. Такому говорить об истине и воле Истинного Творца бессмысленно, не поймет, а то и с перепугу кинется к монахам доносить на еретика. Деньги он взял, но может и обмануть. На этот случай проповедник приготовил кнут, впридачу к прянику. Скотина и есть скотина — за послушание ее надлежит гладить, за провинность сечь.
