— Предашь — в тот же день получишь голову своей девки, — добавил человек в купеческом платье.
— Да ну? Вместо ответа проповедник положил на стол дешевую серебряную цепочку. Кулончик с необработанной бирюзой был приметный, второго такого не найдешь: камень напоминал голубя, сунувшего голову под крыло.
— Помнишь, на шее твой подарок носила. Мой человек снял, а она и не заметила. Прямо с шеи снял. Так и голову снимут, а девка-то и не заметит.
По рябой широкой роже пробежала дрожь. Невесту свою детина любил — как только умеют любить подобные ему. Значит, даже если к вечеру решит покаяться перед хозяином, ночь подумает, а к утру опомнится, побоится.
— Не предашь — к концу девятины свадьбу сыграете, денег хватит. Лавку откроешь, заживете. Страх и жадность — надежная веревка, и дурак просунул голову в петлю. Обрадовать невесту нежданным богатством он, может, и успеет, а вот всему остальному не бывать: прежде, чем мордатая деваха пошьет свадебное платье, мир вздрогнет под пятой Господа Фреорна, и подобные этому едва ли спасутся. Такие Создателю не нужны. Рябой еще раз почесал шею, покрытую жестким рыжим волосом, потом кивнул. Лишней радости в нем не ощущалось, оно и к лучшему: могли бы заметить, что работник только что в пляс от неведомой радости не идет, полюбопытствовать, в чем причина. Врать он не умеет, значит, тряхни за шкирку — и расскажет. Так же продержится несколько дней. Потом верный донесет, когда ждать прибытия назначенного в жертву, Господь даст своим слугам сил, и свершится. Проповедник проследил за уходящим дурнем, допил дешевое винцо, щелкнул по латунному кубку. В доме изменника даже на столе у слуг было лучшее, и посуда дороже, но пил переодетый купцом лишь для того, чтобы не обращать на себя внимания трактирщика. В городе, что основал первый король, вино пили все, и подавали его в каждой харчевне — кто пил подороже, кто поплоше, но соблюдавших трезвость не находилось. Тушеное с овощами мясо было достаточно сытным, чтобы удовлетворить нужду тела и достаточно пресным, чтоб не отвлекать себя чревоугодием. Возле стойки толпились мастеровые, эти хлебали не вино, а пиво. Проповедник еще помнил времена, когда пиво варили лишь в деревнях, в городах про него и не слыхали, а, понюхав мутную пенистую жидкость, воротили носы, словно от свиного пойла. Но уже лет десять как хитрые кабатчики приучили бедноту к дешевому вареву из ячменя и солода.
Мастеровые стучали высокими кружками по стойке. Еще одна примета перемен — не так давно пиво пытались пить, как вино, из стаканов да кубков. Потом кто-то выдумал эти кружки, сперва простые, потом и украшать их начали — расписывать, лепить причудливые ручки. Проповедник на краткий миг ощутил, насколько же он стар. Шесть десятков лет прошли в служении Господу, и десяток — в застенках проклятых гонителей; его называли нераскаянным, терзали проповедью и постом, принуждали к молитве лжебогам и покаянию. Когда же он каялся — на словах, ибо это невозбранно для слуги Истинного Владыки, — монахи, походившие на злых рысей, с горящими зеленым огнем глазами, смотрели ему в душу, и говорили: «лжет, чтобы освободиться». И вновь начиналась пытка. Одно пребывание в монастыре уже было пыткой, ибо земля, пропитанная силой узурпаторов, жгла ноги, пол, на котором он спал, казался утыканным гвоздями, а пища — горьким пеплом.
На восьмой год Господь заметил его верность и вознаградил, послав откровение. Серебряный луч его благословления проник и через оковы проклятых богов. Слуга Создателя научился раздваивать свой разум. Первый, живший в теле, помеченном печатью на лбу, искренне каялся, истово молился и просил лишь об одном: отпустить его, чтобы он смог вернуться к своим почтенным родителям, пасть перед ними на колени и искать прощения, пока Сотворившие не забрали отца и мать к себе — чтобы не ушли они, скорбя о впавшем в ересь сыне, когда-то ушедшим с бродячим адептом Истины. Раскаявшийся сын литских владетелей мечтал воссоединиться с родителями и быть им верной опорой в старости. Второй же, сохранивший веру во Владыку Фреорна, засыпал, окукливался гусеницей по осени, и наступило время, когда и злые взгляды не смогли его распознать, нащупать, растревожить.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Первый потом сгорел, словно мотылек, уступив место второму. Помогли братья по вере, проведшие мнимого отступника через обряд отречения от ложных богов. Как давно это было, подумал сидевший за столом человек, потом невольно огладил котарди из тонкой шерсти, пробежался пальцами по ряду костяных пуговиц. Одетых так же, как он — неброско, немарко, но не без солидности, — в трактире набрался бы добрый десяток. Хорошо. Не стоит быть заметным. Среди купцов будь купцом, среди нищих — нищим, — так его учили давным-давно наставники, — и пусть лишь взгляд Создателя видит тебя в наготе веры. Ему же, превзошедшему и наставников, в награду будет дан целый мир. Дождавшись сдачи с золотого и тщательно пересчитав ее, купец вышел во двор, повременил, пока не почувствовал за спиной спутников. Нанятый им предатель не обманул, ушел и не попытался проследить. Проповедника это не удивило: слуге Истинного Творца часто сопутствовала удача, незримая опека Господа, верная и вдыхавшая силу в каждое его начинание. Верное начинание. За ошибку с воином он был наказан изменой, ибо с самого начала выбрал ложный путь. Положился на того, кто был недостоин, кто лишь притворялся слугой Владыки Сущего, чтобы вознестись повыше. Вспомнив, как лжец и отступник внимательно слушал, задавал вопросы, пытался своим изворотливым умом постичь откровение Господне, проповедник сплюнул себе под ноги. Стоило ли терять время, ища опоры в подобном недостойном?..
Стоило, решил он чуть позже. Хотел того подлый отступник, или нет — все едино он послужил Создателю. Не делом, так золотом, которого не считал. Должно быть, думал откупиться — но ни одна монета не пропала даром. Их хватит и на подкуп рябого детины, и на многое другое. Остаток же после пришествия Творца можно будет расплавить и влить ему в глотку: пусть нахлебается досыта проклятого металла! Уладив одно дело, проповедник не остался почивать в праздности. Служение Господу было нелегким делом, ни минуты покоя не знали его верные слуги. Сделав последний шаг к открытию двери для своего владыки, самый преданный его раб не забыл о нанесенном Создателю оскорблении… и о том, что глупого пса нужно всегда держать на сворке, чтобы он не покусал хозяина и других псов. Их было всего полтора десятка — тех, кто остался верен, не побоялся травли и преследований. Среди призванных проповедником нашлись отступники, и хоть он предупреждал их: следите друг за другом — не удалось. Ускользнули те, кто выбрал между Господом и мирским владыкой сиюминутную верность вассала, ушел, протек между пальцами юнец, казавшийся уже готовым к второму посвящению. Этот обманул всех. Проповедник не велел его преследовать. Пусть тщится радоваться жизни и уповает на высокие ограды, опытных стражей и метких стрелков. От гнева Владыки Фреорна не защитят ни стены, ни крыши, ни глубокие ямы.
— Убивайте предателей, — велел он оставшимся преданным. — Убивайте и кричите, что они повинны в ереси. Похищайте детей и подбрасывайте останки отступившимся. Призовите всех, на кого можете полагаться — пусть говорят о том, что герцог Скоринг еретик из еретиков. Пусть те, кто не боится седмицы мук, кается и называет среди еретиков предателей, и герцога Скоринга — называет первым. Через седмицу все вы будете освобождены и вознаграждены Господом, ибо близится час его возвращения! Семь раз наступит ночь, семь раз наступит день — и свершится!
— Нет, Фери, — Флэль уже в пятый раз слышал это обращение из уст дражайшего двоюродного брата, и каждый раз не ощущал, что называют его имя. Фери остался в Керторе пять лет назад. — Даже не надейся, что я полезу во все эти ваши дрязги. Отец тебе передал вот это, — палец Филипа уперся в нежно-кремовый лист шелка, — ты и прыгай. А я пойду с походом на запад. Из послания барона Кертора следовало, что Ференц Кертор из Керторов получает неограниченные полномочия представлять барона Кертора в его отсутствие по причине тяжкой болезни. Грамоту стоило показать Алессандру Гоэллону; дражайшие дядюшки поставили их в одинаковое положение, и Флэль подозревал, что барон вдохновился примером герцога Гоэллона… и подсказкой Филипа, само собой.
