Я сказала, что случайно познакомилась с ее заведующей. Валюта отнеслась к моему сообщению без всякой радости.
Тут Леша решительно вступил в разговор.
— Вот что, мои торговые работники, не будем загораживать проезжую часть, свернём налево. Вон туда, в ресторан. Женя, пойдемте с нами. Выпьем за мой отъезд.
— Уезжаете?
— Улетаю. В командировку.
— На Север, — пояснила Валюта. — На два месяца.
— Валюта, всего на полтора.
— Бросает меня одну.
— Не бросаю — покидаю вынужденно.
Валюта потёрлась щекой о его рукав с нашитым пропеллером.
— Пойдемте с нами, — попросила она. — Веселее будет. А то я там еще и реветь начну.
Мне очень не хотелось идти в ресторан. Мне хотелось домой. Выпить с Петром Иванычем кофе по-бразильски. Поиграть в шахматы. Посмотреть телевизор. Мне очень не хотелось сейчас смотреть на Валюту Бессонову.
Но тень Аллаховой падала и на эту девочку…
— Ладно, — сказала я. — Только мне нужно позвонить домой.
Мы вошли в ресторан. Мои спутники направились в зал, а я, извинившись, — к телефону-автомату. Телефон был занят. Вероятно, Петр Иваныч вел консультацию из дома с одним из своих подопечных авторов. Пришлось подождать. Наконец, он мне ответил.
— Порядочному больному в постели лежать нужно, — ворчала я, — а не сидеть по часу у телефона.
— А я непорядочный.
— Это я и сама вижу. Как вы там?
— Превосходно.
— Конечно. Я вам книжку купила.
— Очень хорошо. А принести не можете? Откуда звоните?
— Из ресторана. Знакомых встретила.
— Хорошие хоть знакомые-то?
— Хорошие. Вместе в вагоне ехали.
— Ну, тогда — конечно. Поди, пить будете?
— А как же?
— Тогда последнюю рюмочку за мое здоровье…
— Обязательно.
— …вылейте!
— Как вылить, куда?
— На пол вылейте, бестолковая вы девчонка!
— Ах, вон что. Не знаю, на пол-то… оштрафуют еще. Не бойтесь, не сопьюсь.
Леша уже заказал бутылку сухого вина, графинчик коньяку и фрукты. Валюте он сразу налил вина, а на меня взглянул нерешительно.
— Что будете пить, Женя?
Тут я опять вспомнила о своей неподходящей внешности. И если мне незачем было играть перед Лешей, то здесь сидела еще Бессонова…
— Налейте мне коньяку.
Вообще-то я не любила крепких вин, но в институте, на всяких там междусобойчиках, приходилось пить всякое. Считалось правилом хорошего тона пить водку не морщась. У меня это получалось не хуже, чем у других.
Леша послушно налил мне коньяку. Мы чокнулись, я отважно выпила свою рюмку. Кажется, на Валюшу это произвело впечатление.
— Когда улетаете? — спросила я у Леши.
— Завтра.
Бессонова сразу низко наклонилась над своим бокалом, и слезинки закапали в вино.
— Ну, что ты, Валюша! Ну, не нужно, я же скоро вернусь.
— Скоро?… Через два месяца.
— Ну и что — два месяца. Они знаешь как быстро пройдут. А как вернусь, мы поедем с тобой на юг.
Бессонова подняла голову и вытерла глаза:
— Насовсем?
— В отпуск. На месяц.
— Совсем бы отсюда уехать.
— Совсем меня не отпустят. А чем у нас здесь плохо? Вот зимой поедем в наш санаторий.
— Холодно здесь…
— Мы будем с тобой ходить на лыжах.
— Я не умею на лыжах.
— Да я тебя научу. Ты у меня еще так будешь ходить на лыжах…
Милый мальчик Леша… Он так хорошо сказал это: «Ты у меня!»
Невесело было все это мне слушать. Я предполагала, что не будет у них ни лыж, ни санатория… Независимо от того, узнаю я что-либо новое или нет. Зло уже совершилось, и за преступлением последует наказание. Они еще ничего об этом не знают, а я знаю, но уже ничем не смогу им помочь.
У меня появилось ощущение какой-то вины перед ними, перед Бессоновой за то, что мне лично не угрожает такая беда, как ей.
Я смотрела на ее глаза, набухшие слезами, и мне казалось, что она уже сама чувствует, ожидает эту страшную беду.
— Допьем! — Леша поднял рюмку.
— За хорошую вам дорогу! — пожелала я ему.
— За хорошую вам работу! — сказала мне Валюша.
Я не знала, чего ей пожелать, чтобы это не было ложью, и только молча кивнула в ответ.
Когда я вернулась домой, Петр Иваныч встретил меня в коридоре, молча покачал головой и пошел на кухню готовить кофе по-бразильски.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
3
С нетерпением я ожидала звонка Аллаховой.
Старалась не отлучаться надолго со склада. Беспокоилась, понимая, как много может значить этот звонок: она или принимает меня в свое общество, или нет. Если принимает, следовательно, решила ко мне приглядеться, не смогу ли я ей быть чем-то полезной — ведь ей необходимы сообщники. Если не позвонит, значит, я ей чем-то «не показалась», мне придется начинать все сначала, и решение задачи усложнится во много раз.
Я потеряла уже всякую надежду…
Аллахова позвонила на третий день. Рита Петровна отсутствовала. Трубку сняла наш бухгалтер и без лишних слов передала ее мне.
Аллахова не назвала себя по телефону — я узнала ее голос.
Она сказала, что выполнила мой заказ и я могу приехать к ней на склад. Когда? Да хотя бы сегодня вечером…
После работы, перед тем как поехать на Главный склад, я купила черный карандаш для косметики. Мазнула по ресницам, поставила в уголках глаз по черточке. Я никогда не делала этого раньше.
Пригляделась к своему отражению в зеркале и решила, что это как раз то, что мне сегодня нужно.
И вот наконец-то я стояла на пороге учреждения, за которым столько дней наблюдала только издали.
— Спокойнее! — сказала я сама себе. — Спокойнее… Не терять хладнокровия…
Главный склад Торга мало походил на наш грязный неухоженный складишко. В вестибюле — узорный линолеум, ковровая дорожка, пальма в зеленой кадушке. На стене висел роскошный красочный плакат: милая девушка советовала хранить деньги в сберегательной кассе, обещая за это автомобили, холодильники и развесистые пальмы Черноморского побережья.
Меня встретила Валюша Бессонова. Она улыбнулась мне, как старой знакомой, и у меня опять стало неуютно на душе.
— Улетел?
— Улетел… Пойдемте, там вас уже ждут.
Она пошла вперед.
Кабинет заведующего складом на нашу «контору» тоже никак не походил. Как полагается солидному кабинету, двери были обиты коричневым дерматином, в шашечку. В двери был врезан американский замок. «Закрываются, значит…» — подумала я.
В углу за полированным письменным столом сидела Аллахова. Она приветливо кивнула, протянула руку. С дивана, стоявшего у стены, поднялся мужчина, полноватый, лет за сорок, с пухлыми губами и лысинкой. Он поклонился мне.
«Колесов!» — подумала я.
Это на самом деле оказался Колесов.
— Наш Олег Владимирович, — пояснила Аллахова, — бог снабжения комбината и наш благодетель в отношении «что достать». Может достать все. С моим кладовщиком, я знаю, вы уже познакомились. Садитесь, пожалуйста.
Она указала на диван, и я послушно села рядом с Колесовым. Он взглянул на мои колени.
— Как там Рита Петровна? — спросила Аллахова. — Усердствует, как всегда? А ты, Валюта, почему, как бедная родственница, подпираешь косяки? Садись. Да не хмурься ты, горе мое! Приедет твой летчик, точно тебе говорю. Такие, как он, приезжают. Вот за Олега Владимировича я бы не поручилась. Он мог бы и не приехать… Олег Владимирович, да не оправдывайтесь, не стройте из себя праведника, зачем это вам. Если перед Евгенией Сергеевной, то ей праведники, думаю, тоже не очень нужны.
Аллахова вела разговор спокойно и уверенно, в ее поведении не было наигранности.
Я слушала ее и понимала, как нелегко будет здесь что-либо узнать.
— Евгения Сергеевна, — продолжала Аллахова, — я передала Олегу Владимировичу вашу просьбу. Кажется, она не доставила ему особых хлопот.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Какие пустяки!— подтвердил Колесов.
Он поднял с пола портфель, отличный современный портфель, размером с хороший чемодан, щелкнул бронзовой пряжкой и вытащил бутылку..
