ссылку на миссию, которую Церковь так давно пыталась приписать рыцарству. Оно должно почитать и защищать церковь, поскольку, как пишет он и как выражается позднее Дама с озера в воспитании Ланселота, для этого она и была когда-то создана. Самая лучшая «добродетель» в ее глазах это «Святую Церковь прославлять*.
Но каким образом? Об этом ничего не сказано. И это скрытое упоминание (только пятнадцать стихов в собрании из шестисот шестидесяти) кажется лишь своего рода уступкой вынужденному почтению к религии. Вся остальная поэма посвящена восхвалению мирских качеств куртуазного рыцарства, которые Ричард в литературной среде двора уже научился применять и, возможно, почитать.
Храбрость, щедрость, учтивость являются в конце XII века основными добродетелями рыцарства. И не случайно Амбруаз оправдывает в этих выражениях один из своих рассказов, касающихся короля Англии, во время его высадки в Акре, чтобы «служить там Богу»:
«Учтивость, храбрость,
Щедрость — вот чем он руководствуется
В жизни»49[753].
РЫЦАРСКАЯ ХРАБРОСТЬ
Аристократическое военизированное общество
Самой главной обязанностью рыцарей было сражение. Не удивительно, что почти в каждом литературном произведении Средневековья восхваляются качества, ожидаемые of каждого солдата: храбрость, физическая и моральная смелость. Эти чисто военные качества были приняты и в некотором роде «восстановлены» аристократией с того момента, как ее члены стали вести себя как воины, на своем уровне начальников, управляющих и хозяев.
Такое понимание не является, однако, очевидным фактом и не проявилось во всех слоях общества. Оно характеризует возникновение общего мировоззрения в отдельно взятом обществе — в аристократическом обществе Запада, которое после внедрения социальных структур, обозначаемых удобным, но не совсем отвечающим действительности термином «феодализм»1[754], оценивает военные качества. Они стали необходимыми в военизированном обществе, где центр политической, административной, судебной и экономической власти находился в замке. Исполнителями этой власти, олицетворяемой на местном уровне владельцами замков, были их воины, их milites, одновременно защитники, покровители, грабители и порой угнетатели безоружного населения.
Далекие германские корни такой системы ценностей не вызывают сомнений. Суммарное их изложение можно найти у Тацита, который, как хороший римлянин, уважающий социальные ранги и гражданскую иерархию, удивляется, видя, как почти «варварский» народ прославляет военные добродетели; он удивляется еще больше, видя у них начальника, соперничающего в смелости со своими сотоварищами в сражении, которые ему полностью преданы и будут считать себя обесчещенными, если не будут сражаться так же хорошо, как и он2[755]. Это сотоварищество, эта личная преданность и этот культ военной силы в лоне германского комитата распространились, как подтверждают сегодня все историки, в западном средневековом обществе. Они ему обеспечили свою базу, свою систему ценностей, даже если они испытали в процессе развития некоторые изменения и смягчения отчасти под влиянием Церкви. Но Франко Кардини прав, подчеркивая, что «нельзя говорить о преемственности между германским воином и средневековым рыцарем — есть только скачок в культуре»3[756].
Придание большего значения этим качествам, присутствующим в меровингском и каролингском мире, было, вероятно, также связано с тем, что единодушно было названо «мутацией тысячного года», понятием, которое недавно разделило историков на соперничающие школы. Многие, и мы можем с сожалением это констатировать, иногда теряли чувство меры и руководствовались эмоциями, а не аргументами.
Споры здесь недопустимы4[757]. Так как все, мутационисты и антимутационисты, соглашаются, по крайней мере, в одном — в возрастающей роли в средневековом обществе XI века замков и рыцарей. Они или занимают «естественное» место в системе правления князей, у которых они в своей массе находятся в подчинении, играя роль факторов порядка, как считают «антимутационисты»; или, наоборот, находятся в самом сердце настоящего политического, социального и экономического переворота, превратив окрестности замка в автономные территории, избегая централизованной власти, переживающей период упадка, — в этом случае рыцари играют роль зачинщиков политического и социального беспорядка и экономической тирании на местном уровне, как считают мутационисты. Впрочем, существовало большое количество региональных вариантов, согласно которым короли и графы умели (или не умели) сохранять власть над рыцарями, у которых, как утверждает Иоанн Солсберийский, в середине XII века было в руках данное правителями оружие, необходимое, чтобы диктовать свои законы.
Во всяком случае, начиная с XI века звучит искренняя и столь частая похвала этим старинным военным качествам. Было ли это лишь «открытием» или же настоящей «революцией»? Заметен ли эффект этих перемен в ту эпоху, когда культура и латинская письменность, оставаясь в руках духовенства, начала занимать свое место среди мирян, в первую очередь среди правителей, окруженных семьями, родственниками и воинами?
Потому ли Церковь, которая так нуждается в рыцарях, уделяет большое внимание их качествам и позволяет еще большее восхваление, устное и письменное, например, в эпических песнях, к которым она привыкает, потому что в них воспеваются христианские подвиги против «язычников», неверных сарацинов? Все эти причины содержат часть правды, но это не столь важно. Эти неопровержимые феномены характерны для идеологического продвижения ценностей, которые почитаются мирской аристократией. И это военные ценности. На вершину добродетелей они ставят, по разным причинам. которые нам надо разобрать, «храбрость», в высшей степени рыцарское качество, воспетое во всех своих формах в эпопеях, в небольших поэмах в стихах, в рифмованных хрониках и романах.
Эпический герой
«Песнь о Роланде», в начале XII века, предоставляет нам парадигму личности Роланда, модели эпического героя, всегда готового достать свой клинок, способного на красивые удары мечом и копьем, нацеленные на то, чтобы завоевать любовь короля5[758], завоевать признание и упрочнить свою славу, доказывая свою смелость, доходя при этом до крайностей (и даже до чрезмерности, когда Роланд доходит до того, что отказывается трубить в рог, призывая на помощь, что привело к поражению и гибели христиан из арьергарда6[759]). Откуда такое поведение? Роланд поступил так не столько
