l:href="#n_770" type="note">[770]; потому также писатели в полном составе празднуют храбрость и отвагу западных рыцарей и бичуют, наоборот, малодушие, трусость восточных воинов, в частности, греков, которых Жоффруа Малатерра в конце XI века, Гальфрид Монмутский через сорок лет, а хронисты Ричарда в конце XII века неизменно причисляют к изнеженному народу, неспособному к войне, ленивому, привыкшему к предательству и бегству18[771].
Однако соответствует ли эта отвага, так расхваливаемая французскими рыцарями, действительности? Почему авторы так настаивают, что это качество присуще «великим»? Филипп Контамин пришел к выводу, что общий пафос эпопей, хроник, биографий, романов и других повествовательных документов «заставляет думать, что храбрость — это манера поведения прежде всего аристократическая, благородная, связанная с расой, кровью, родством, как индивидуальное действие, пружиной которого является амбициозность и алчность в области временных благ, озабоченность славой, почестями, посмертным признанием. Нужно избегать позора, к которому ведут леность, праздность и трусость»19[772].
Личность среди толпы
Настаивание на индивидуальной храбрости, добавляет Контамин, могло заставить поверить, что средневековая война — это серия личных подвигов, поединков. В действительности же все было несколько по-другому. Известно, по крайней мере из работ Ж. Ф. Вербрюггена, что средневековое рыцарство было эффективным благодаря своей сплоченности20[773]. Рыцари были разбиты на плотные отряды и практиковали коллективную атаку, в котором личная инициатива была слабой, а военная тактика более разработана, чем это можно было предположить. При таких условиях коллективная сплоченность являлась качеством первостепенного значения, приобретаемым благодаря упражнениям и турнирам, подкрепленным классовым сознанием и заинтересованностью в добыче. Индивид в реальности имел меньшее значение, чем это утверждают литературные источники. Страх и смелость следует скорее понимать в контексте этого коллективного критерия. Рыцари боялись оказаться незащищенными в этом безликом, большом теле, в компактной массе рыцарства, чья власть, скорость, защитное оружие и единство обеспечивали почти полную защиту. Более всего они боялись оторваться от массы, быть схваченными и безоружными попасть в руки противников-пехотинцев, которые, будучи бесчувственными «к рыцарскому кодексу», не колеблясь, их убьют.
Для спроведливости по этому поводу следует упомянуть некоторые нюансы. Первый касается противопоставления индивид-коллектив, в котором не нужно заходить слишком далеко. Довольно долгое время средневековые сражения описывались, опираясь исключительно на документы, представлявшие все только самое лучшее: на песни о деяниях и романы. Эти литературные произведения акцентируют внимание на индивидуальных действиях их героев, из которых им легче составить физический и моральный портрет, к которому читатель или слушатель может себя приравнять, отвечая таким образом на ожидания публики и обеспечивая одновременно их успех. Рыцарская обязанность — это, прежде всего, коллективное действие, а средневековые сражения не представляли собой череду рыцарских поединков. Наоборот, битвы были очень редкими, а преобладали в основном осады, грабительские рейды и разрушения. К тому же даже в битвах или простых стычках рыцарство не всегда играло первостепенную роль. Это только в повествованиях все внимание сосредоточено на элитных воинах, военной аристократии, рыцарстве, и еще больше на индивидах, в частности благородных сеньорах и правителях.
Однако можно также заметить, что если нарративные источники так настаивают на личных достижениях некоторых рыцарей, в основном (но не всегда) сеньоров высокого статуса, то их действия считались действительно важными, определяющими или, по меньшей мере, могли быть таковыми. Если некоторых из них в действительности (и это так) попрекали за отсутствие смелости, а других, наоборот, прославляли за храбрость, это значит, что поведение и военные качества этих людей могли быть различимы в массе, несмотря на коллективный характер действия. Впрочем, даже в этой сплоченной службе личность как таковая не исчезает, не больше, чем в современных командах, практикующих коллективную игру. Победа, конечно, является результатом не суммы персональных действий, а скорее самоотверженности и связности всех в единении и коллективном действии. Команда, состоящая из блестящих личностей, имеет все шансы перенести свои качества на массу посредственных игроков, пусть и лучше сплоченных. В коллективном обязательстве, каким бы массивным оно ни было (а оно должно быть таким, чтобы быть эффективным), каждый рыцарь в конечном итоге оказывается лицом к лицу с одним противником. В массе противников в момент столкновения он противопоставлен одному противнику, в натиске, который за этим следует, в данный момент он имеет перед собой одного соперника, которого надо проткнуть мечом или копьем. Жизненная необходимость изначальной сплоченности не противоречит индивидуальной ценности каждого рыцаря, входящего в состав группы.
Иными словами, индивидуальная ценность, храбрость, «отвага» каждого, если они используются в интересах коллектива (и вот камень преткновения в этой проблеме), вносят свой вклад в общую победу и играют первостепенную роль.
Впрочем, у нас есть доказательство того, что было сказано. В турнирах, как и в военных противостояниях, на которые они еще походили в эпоху Ричарда, бойцы, после коллективных схваток, умели выделить уважительные достижения каждого воина и выбирали среди них тех, кто всех превзошел своей храбростью. Они «получали награду», как в турнирах, так и в настоящих сражениях; их называли «добрыми рыцарями». Это еще было при Людовике Святом, как свидетельствует Жуанвиль, знавший также имена некоторых известных личностей, которые в сражении выказали трусость, но решивший не упоминать их в своем произведении, чтобы не запятнать их память, поскольку с того времени их уже нет в живых21[774]. В равной степени известно, что, будучи озабоченными личной славой, некоторые рыцари не соблюдали дисциплину и стремились напасть раньше, быть в самой гуще событий, нанести первый удар, что рассматривалось как честь, вожделенная и постоянно требуемая.
Все эти реальные факты должны нас научить не противопоставлять слишком систематично личность коллективу. Храбрость каждого полезна рыцарству в целом и в таком случае прославляется, если она в его интересах, и порицается, но часто с недоговорками, если она может ему навредить. Это можно проследить в уставах рыцарей тамплиеров, чья образцовая сплоченность и дисциплина вызывали всеобщее восхищение, несмотря на некоторые существенные недостатки некоторых из них. Отметим, что и трусость здесь тяжело наказывается, и чрезмерная отвага тоже сурово карается. Брат, который покидает поле битвы, чтобы спасти свою жизнь, исключается окончательно из ордена («потеря дома»); а тот, кто атакует или выходит из строя без разрешения, исключается временно («потеря одежды»); если же он гонфалоньер (знаменосец), он заключается в кандалы и
