— Упало! — торжественно сообщаю я своей спасительнице. — Большое спасибо! С меня причитается!
Я нехотя пячусь к двери.
— Не за что! — улыбаются блудливые глазки. — Приходите еще!
— Может быть, приду, — бормочу я. — Только одному пить скучно. Вот если бы мне кто-нибудь составил компанию!
Я останавливаюсь.
Продавщица пристально разглядывает мое лицо. Видимо, я все-таки не так уж и плох, поскольку ее глаза двусмысленно блестят и вся она преисполнена женской игривости. Я тоже рассматриваю ее простоватое лицо. В голову вдруг ударяет кайф, и мне тут же становится так жарко, так славно! И это лицо уже кажется таким милым, таким желанным.
— Может быть, кто-нибудь и составит вам компанию! — с намеком отвечает она.
— А вы до каких работаете? — прямиком спрашиваю я.
— Я? До утра.
— Хорошо. У меня сейчас кое-какие дела, но скоро я вернусь…
Я вновь у дверей библиотеки.
Теперь мне значительно лучше, но войти я по-прежнему не решаюсь.
До закрытия пять минут. Изредка входят и выходят люди.
Я вспоминаю лицо Татьяны, ее темные глаза, ее волосы, улыбку… Это такое светлое, такое родное воспоминание! А в душе такая боль, такая тоска! Такое беспросветное одиночество! Боже, как хочется участия, ласки, материнской заботы!
Милая Таня! Я… я так много о тебе думал… Мне… мне столько всего хочется тебе сказать! Знаешь, мы с тобой почти незнакомы, виделись всего-то несколько раз, но ты… ты мой самый родной человечек на свете, ты — моя единственная звездочка, горящая в небе и освещающая мой бренный путь! На самом деле: не было такой женщины в моей жизни…
Тут меня захлестнула волна такой нежности, что я заплакал, а потом зарыдал…
Я не в силах войти. Эта библиотечная дверь какая-то заколдованная! Будто передо мной не хлипкая деревяшка, а монолитная бронированная стена!
Я берусь за ручку двери, но тут же отдергиваю руку, будто обжегся.
«Беги! Беги отсюда! — вещает внутренний голос. — Ты жалок, мерзок, пьян, беден. Ты ничтожен, а она богиня! Ты ничего, ничего не добьешься! Ты только опозоришься и путь сюда тебе будет заказан!»
«И правда, — обессиленно соображаю я, сковыривая носком ботинка с лужи тонкую корочку льда. — Вернусь в палатку, к продавщице с блядскими глазками. Там так тепло, так спокойно, так комфортно. И там меня ценят. Там я нужен! Там меня ждут! Куплю на последние монеты бутылку водки, угощу ее, а потом посмотрим…»
«Молодец! Ты принял правильное решение! — внушает внутренний голос. — Действительно, отправляйся, барин, в магазин! Клянусь чем хочешь, еще до полуночи ты эту маленькую сладкоежку с подкрашенной челкой трахнешь! Прямо на прилавке!»
«Я еще не принял никакого решения! — возмущаюсь я. — Ведь если я сейчас уйду, я уже больше никогда сюда не вернусь, никогда не увижу Татьяну. Никогда! (Я почему-то знаю это твердо.)».
«Ну, как хочешь! — разочарованно буркнул внутренний голос и язвительно прошипел: — Посмотрим, что у тебя получится!»
Без одной минуты. Всего одна минута мне на размышленье. Один круг бега вечно куда-то спешащей секундной стрелки…
Наконец я набираюсь мужества и вхожу. Вхожу!
без номера
Всё это, конечно, замечательно! — скажете вы.
Наваял, так наваял, наш ты Микеланджело Буонарроти. Но при чем здесь «Семь колодцев»?
Вот читаем, читаем и ни хрена не понимаем — где же эти самые колодцы?
Ни семи, ни пяти, ни даже трех!
Хотя бы один колодец в натуре узреть!
Объясни немедленно, тудыть-растудыть твою!
Или ты просто скоммуниздил это название откуда-нибудь, для красоты и заумности?
Постойте, не гоните!
Я попытаюсь ответить на ваш вопрос…
Семь колодцев — это… м-м… Семь глубин познания. Семь философских истин. Семь блестящих заблуждений. Семь этапов жизни. Семь кругов ада. Семь историй. Семь любовных новелл…
Хватит или добавить?
Думаете, это я придумал? Хе-хе, ошибаетесь! Это вы так решили.
Каждый, прочитав мое сочинение, понял название по-своему.
Кто же из вас прав?
Вы скажете: истина одна — ее не может быть две или пять об одном и том же предмете.
Таким образом, прав только кто-то один из нас, а остальные, по меньшей мере, идут лесом, жуют опилки!
Это не бесспорное утверждение, хотя мысль, конечно, интересная, благоразумная.
Но… но понимаете, в чем дело?
Закон относительности восприятия.
Каждый из вас полон собственных впечатлений о жизни.
Собственных понятий, принципов, убеждений. И опыт — сын ошибок трудных… Поэтому каждый воспринимает мир очень лично. Присущим только ему взглядом.
Дешифрует поступающую информацию при помощи только ему известного кода. Поэтому правы все.
То есть истина заключается всецело в индивидуальном восприятии.
Другими словами — у каждого своя истина! Которая в вине…
Я ясно выражаюсь? Что-то не понятно?
Тут открыл я одну книгу и читаю в предисловии: «…Однако специфика художественных коммуникаций, в частности, состоит в том, что код воспринимающего всегда в той или иной степени отличается от кода передающего; это могут быть сравнительно небольшие отличия, определенные культурным опытом личности, спецификой психологической структуры, но это могут быть и глубокие социально-исторические черты культуры, которые или делают художественное восприятие текста невозможным, или глубоко его переосмысливают, потому что читатель, прежде всего, стремится втиснуть текст в привычные представления, подбирая из уже имеющегося у него художественного опыта те внетекстовые структуры, которые, как ему кажется, более подходят для данного случая и которые определены теми социально-историческими, национальными и психолого-антропологическими причинами, которые формируют художественные модели мира».
Это примерно то, что я вам пытаюсь пояснить, только языком другого психолого-антропологического вида…
Один не последний в Москве человек предположил: «Семь колодцев» — это семь канализационных люков на дороге.
Интересная позиция!
Неожиданная!
Вот этот взгляд!
Вот это глубина проникновения в материал! Это он о моей книге, или чего перепутал? И все равно!
Он — этот уважаемый человек — тоже прав.
Повторяю, каждый вкушает действительность под своим углом, видит то, что иному вовсе не доступно, и не видит того, что открыто другому.
В конце концов, каждый видит то, что хочет видеть и способен видеть, пусть даже это всего-навсего семь канализационных колодцев!
Ну хорошо, выкрутился, подонок, скривите вы в отвращении губы, но ты еще не сказал, что есть для тебя самого «Семь колодцев»?
У тебя ведь должно быть собственное мнение.
Ведь ты, ё-моё, зачем-то выдумал это название.
Значит, ты подразумевал какую-нибудь стратегическую идею.
Для меня?
Ну, во-первых, ничего я не выдумывал и не подразумевал.
Во всем виновата та рыжая длинноногая девчонка!
А во-вторых, у меня действительно есть собственное мнение:
Семь колодцев — это «Прощание Славянки». Это погружение «Титаника» в ледяные воды. Это вертолетная атака Монте-Карло.
Не врубаетесь? Хорошо…
Семь колодцев — это Сталинградская битва, где много месяцев миллион упертых мужиков чистят друг другу хари не на жизнь, а на смерть.
Это Хиросима до и после…
Это звездные войны, ворвавшиеся в наш мир из виртуального пространства Лукаса.
Опять не дошло? Что ж…
Семь колодцев — это внезапное защемление полового члена при совокуплении.
Это боль анальной дефлорации.
Это Карабас-Барабас, Буратино, Пьеро и Артамон, насилующие по очереди рыдающую Мальвину.
Ну все, гад, достал! — уже злитесь вы.
Ладно, бог с вами, я вам отвечу, не таясь:
Семь колодцев — это присосавшаяся к самому дорогому месту мелкая крылатая тварь, выпучившая в экстазе свой стереоскопический желтый глаз.
Это остановленные настенные часы и повесившийся в шкафу армейский друг.
Это Азикофф, исчезнувший где-то между Москвой и далеким Норильском.
Это N, сделавшая свой печальный выбор.
Это Кальмар, навсегда погрузившийся в вечную мерзлоту солженицинских и довлатовских зон.
Это железная пластина в голове сошедшего с ума сокурсника Игоря…
И далее:
Это растерянный Алеша, которого крепко держат за яйца две ненасытных бабы, и каждая тянет к себе.
Это испуганная Вера, писающая голышом на толчке с пачкой долларов в зубах.
Это подмигивающий Вовочка в гробу, пропустивший, к своему великому огорчению, собственные похороны, человек, Бегущий от Реальности.
Это я на улице с большим круглым значком на лацкане пиджака: «Хочешь трахнуть весь мир? Спроси у меня как!»
Это, в конце концов, лучшие годы, бесполезно проведенные в кабинете.
