Говорит Алексей Варламов: “Книга о Булгакове, наверное, единственная из всех мною написанных, где никакого развенчания героя нет. Я открыл в личности этого человека ту высоту, которую он действительно занимал”.
“Мне кажется, что в последние годы Булгаков перестал быть кумиром интеллигенции. Для меня важнее было сопоставлять свою точку зрения с православными читателями Булгакова. У них ведь свои счеты с ним”.
“Вообще, конфессиональная сторона вопроса для меня не является главной. Главное это то, что мой герой — человек Серебряного века. С этой позиции на него еще не смотрели. Булгаков вошел в литературу, когда Серебряный век был либо расстрелян, либо изгнан за границу. Но по своему духовному опыту он вкусил всех соблазнов, через которые прошли люди Серебряного века”.
“Почему крупнейшие писатели эмиграции — Бунин, Алданов, Мережковский, Шмелев, Зайцев — ничего не сказали об этом романе [“Белая гвардия”]? Вообще в отношении Булгакова они сделали вид, что его нет. В моем представлении в „Белой гвардии" были определенные обвинения, адресованные русской эмиграции, и от ответа на них эмиграция уклонилась”.
“<...> поразительно, насколько милосердно написан „Театральный роман", который считают злой сатирой на театр”.
“Недостатков у писателей много. Я бы, скажем, не хотел, чтобы моя дочь была женой писателя”.
“Я очень люблю Бориса Екимова. Если вы хотите понять, как живет современная Россия, надо читать его”.
Максим Кронгауз. Словарный боезапас. Рубрику подготовила Лейла Гучмазова. — “Итоги”, 2008, № 8 <http://www.itogi.ru>.
“Сегодня я вижу разные тенденции в языке. Например, определенный откат к советской политической культуре. Лозунги на последних выборах были скорее ритуальны, чем действенны. Почти ничего не запоминалось, все было гладко и правильно, но неинтересно. Как говорится, не цепляло. Мы так боялись хаоса, в том числе и языкового, 90-х годов, что не замечали другую сторону медали. Языковой хаос связан с языковым творчеством, креативностью. Таких языковых экспериментов не было ни в предыдущую эпоху, ни теперь. На смену хаосу приходит стабильность, что хорошо, но уходит креативность. С другой стороны, очевидны и совершенно другие тенденции. Например, уже упомянутая агрессивность политической речи, имеющая отчасти собственные корни (вспомним Хрущева и его „кузькину мать"), а отчасти американские”.
См. также статью Максима Кронгауза “Утомленные грамотой” в настоящем номере “Нового мира”.
Виталий Куренной. Окончательная стерилизация утопии. — “Политический журнал”, 2008, № 3, 26 февраля.
“Все формы утопического политического сознания — за исключением консерватизма, о котором мы скажем ниже, — глубоко нигилистичны (в буквальном смысле слова). Они отрицают наличную действительность, существующие структуры социального бытия. Причем отрицают таким образом, что одновременно служат руководством к действию, которое должно или радикально изменить, или полностью взорвать наличный порядок вещей”.
“Однако на фоне двухвековой борьбы либерально-прогрессистской, социалистически-революционной и консервативной форм утопизма нельзя не заметить, что в нашей актуальной ситуации мы не замечаем сколько-нибудь значимого присутствия
ни одной из них. Все прежние утопические позиции маргинализовались, а их место заняла некая скучная и никого особо не вдохновляющая прозаичность. <...> Утопия тем самым теряет свое политическое значение, конвертируясь в сорт фантастической литературы для чтения на досуге. Она порождает эмоциональную компенсацию, но политически безвредна. Уже само ее многообразие, нарастающая экзотичность и коммерческое назначение свидетельствуют о ее полной политической стерильности. Предложение на рынке фантазий так велико и многообразно, что само это обстоятельство подтачивает ту слабую надежду на возвращение политической утопии, которую еще мог питать Мангейм”.
Петр Курков. А пока апокалипсис... К вопросу о механизме действия посмертного проклятия. — “Политический журнал”, 2008, № 3, 26 февраля.
“Прежде всего, я недаром поставил слово „коррупция" в кавычки. Термин „коррупция" и чисто филологически, и по формальному смыслу означает „отклонение, искажение, разъедание нормального порядка вещей". То есть подразумевается наличие некоего искажаемого порядка; ну а если принципы „ты мне, я тебе", „рука руку моет", „как не порадеть родному человечку", „не подмажешь — не поедешь" и есть нормальный, повсеместный порядок вещей в данной общественной формации? Если реальным базисом общественных и экономических отношений является частное право? Если традиционные личностные связи действуют везде, а писаные законы — нигде? Тогда „коррупцией" и „искажением", пожалуй, стоит, наоборот, именовать попытки поступать „по закону"...”
“Думаю, что уже к 2015 — 1920 гг. мы (не только „русские", но и вообще „европейцы", от городских татар до старомосковских армян) станем чем-то вроде североамериканских индейцев. Сперва в Москве, а потом (не обольщайтесь!) во всей стране”.
Артем Липатов. Бубенцы-колокольчики. Александр Башлачев как оправдание русского рока. — “Время новостей”, 2008, № 25, 18 февраля <http://www.vremya.ru>.
“Его называют „гениальным поэтом", что, конечно, преувеличение. При этом в сравнении, скажем, с еще одной рок-н-ролльной иконой, лидером Doors Джимом Моррисоном, Башлачев и впрямь поэт, хотя потенциал у Моррисона мощнее. Но у „гения саморазрушения" одни намеки, фразы, строки, искры (из которых могло разгореться пламя, да не вышло), в то время как у СашБаша — литые, чеканные строфы. Да что строфы — законченные, зачастую сложнейшие по форме стихотворения, которые — редчайший случай в так называемом русском роке — легко ложатся на лист бумаги и читаются вслух. Башлачев играл с формами, смыслами, аллитерациями, архетипами даже, пусть не всегда умело, иногда очень прямолинейно, но безумно талантливо. Лет пять назад я обнаружил его „Колыбельную" в хрестоматии первоклассника, принесенной из школы сыном, и подивился, насколько это стихотворение серьезней соседствовавших с ним творений „профессионалов" — и насколько оно взрослей”.
Андрей Немзер. Отложенный праздник. К 225-летию Василия Андреевича Жуковского. — “Время новостей”, 2008, № 19, 8 февраля.
“Встречая полукруглую годовщину Жуковского, мы с полным правом можем сказать: великий поэт, которому национальная словесность обязана как мало кому (именно Жуковский, по сути, радикально изменил статус русской литературы — Пушкин лишь продолжил начатое „побежденным учителем"), остается поэтом „второстепенным", задвинутым в архив, никому, кроме немногих историков литературы и избранных стихолюбов, не нужным”.
См. также: Андрей Немзер, “Сочинитель „Ябеды". К 250-летию Василия Капниста”. — “Время новостей”, 2008, № 29, 22 февраля.
Анна Немзер. Против всех. — “Русский репортер”, 2008, № 7 (37), 28 февраля <http://www.expert.ru/printissues/russian_reporter>.
“Саморазрушение шло дальше, напрямую — физически. Трава, водка, психоделики, снова водка — бесконечным коктейлем, убийственным ершом — все это надо, надо обязательно, через не могу. Он [Егор Летов] уничтожал себя сознательно и целенаправленно, истово веря в праведность этого протяженного во времени самоубийства”.
Анатолий Обыденкин (Рязань). Игра в прятки закончилась. Умер Егор Летов. — “Новая газета”, 2008, № 13, 21 февраля <http://www.novayagazeta.ru>.
“И тогда же стали раздражать его интонации. Не песни — в чужом исполнении они вопросов не вызывали, — а именно его отталкивающая истерика избалованного ребенка, которому — вынь да положь! — но измени немедленно мир к лучшему...”
Василина Орлова. Добро и зло в виртуальном мире. — “Русский курьер”, 2008, № 7, 25 февраля <http://www.ruscourier.ru>.
“Представители Русской православной церкви и других конфессий отзываются о компьютерных играх по-разному. Иеромонах Серапион (Митько) сказал: „Любая страсть неполезна". Но при этом он считает, что „деятельность геймера может быть несовершенна так же, как любая деятельность в этом несовершенном мире"...”
Олег Павлов. Правопорядки. — “Индекс/Досье на цензуру”, 2007, № 27.
“В сущности, наше общество признало своей единственной ценностью деньги. <...> Свобода почти тотально воспринимается не как необходимость личной, гражданской, ответственности, возможность действовать на благо своей родины, связываясь своей личностью с обществом через любовь, благодарность, долг, — а как возможность для развлечений, эгоистическое стремление пренебрегать всем, из чего не извлекаешь собственной выгоды. Этому восстанию рабов, превращению их в собственников, не хватало только своего рода психологической и социальной сатисфакции, чтобы те, кто чувствовал себя рабами, могли бы теперь сами хоть кому-то дать почувствовать себя рабом”. Далее — о гастарбайтерах.
