на него, никчемного, отверженного, потерявшегося в собственной жизни. Или это –
сама его жизнь, что не так давно дула легким бризом в его косой черный парус, вдруг превратилась в мрачную, сырую бездну, готовую проглотить его без остатка…
Они молча брели вдоль кромки прибоя, переступая тут и там через окаменевшие от соли мореные доски, старые измочаленные пакеты, обрывки канатов, мотки свалявшейся ветоши, банки, бутылки и прочий хлам, пока не показались вдали торчащие над водой пеньки ржавых труб. Там же, среди больших валунов, тянулась по берегу бетонная стена. И берег, и стена показались Тому смутно знакомыми, но он никак не мог вспомнить, где и когда видел этот странный пейзаж. Его вдруг снова охватила странная тревога, неясное предчувствие чего-то неизбежного, какого-то рока, от которого не уйти, не скрыться.
Стена оказалась высотой около двух метров. Монгол подошел к ней и, погладив шершавый бетон, засмеялся:
– Слушай, ну а стена-то здесь при чем?
– Рок. Точно рок, – пробормотал Том и даже остановился. – Мы словно кадры в чужом кино. Иногда пленку назад передергивают. Надоест – выключат…
– Чего?
– Да так. Когда-то мне приснилось, как ты говорил эти самые слова. Вот так, едешь куда-то, доказываешь что-то, думаешь, что свободен, а потом бац… Просто все уже было.
– А тут камушки красивые. – Монгол разглядывал под ногами разноцветную гальку. – Может, реально продавать?
– Это же яшма! Надо домой мешок захватить! Лежать потом будет под кроватью, пока мать не выкинет, – засмеялся Том, надевая ласты.
Ежась от холода, они зашли в воду и поплыли к ржавым, поросшим водорослями трубам. Волны здесь были значительно меньше. Улучив момент, Монгол схватился за рваный край одной из труб, подтянулся, заглянул внутрь.
– Тут вода теплая. Прям залезай и грейся.
– Ты держи пакет, я буду нырять. Потом поменяемся, – сказал Том и нырнул в холодную темень, к основанию трубы, туда, где ракушки были покрупнее. Схватив одну из них, он попытался было оторвать ее, но она так крепко приросла к основанию, что ему едва хватило воздуха, чтобы с ней справиться. Он переплыл к трубе подальше, но здесь прямо вдоль берега неслась целая морская река, и если бы он не схватился за ее край, его бы непременно унесло куда-нибудь в Ялту.
Повесив пакет на трубу, Монгол выбрался на берег и вскоре принес Тому острую железку. И хоть дело пошло немного быстрее, но через полчаса они замерзли и полностью выбились из сил.
– Ладно, давай отдохнем пока. – Монгол уныло разглядывал скудный улов. В пакете не было и половины.
Они сели на берегу. Лезть опять в холодную воду совсем не хотелось. Вдруг вдали появилась лодка. Она плыла вдоль берега. В лодке сидели два пацана лет десяти. Отчаянно работая веслами против течения, они медленно продвигались вперед, к трубам, пока, наконец, не набросили на одну из них веревочную петлю. Второй конец веревки был привязан к носу лодки, и она тут же натянулась струной.
– Эй, пацаны! Вы тоже за мидиями? – спросил Том.
– Не, просто плаваем.
– А ласты нужны?
– Покажи.
Том показал ласты.
– Не галоши, размер регулируется. Пакет мидий надергаете, и ласты ваши.
Один парень не проявил к ластам никакого интереса, зато у второго глаза сразу загорелись.
– Годится, – он прыгнул в воду.
– Чего ж ты друга бросаешь? – сказал Том. – Помогай!
Второй пацан прыгнул следом.
– Да, бизнесмен из тебя не получится, – ухмыльнулся Монгол. – Я дрова поищу.
Том сложил под стеной из камней очаг, нашел где-то старую крышку из-под кастрюли, глянул на море. Уже темнело. Пацаны, синие, покрытые мурашками, отчаянно фыркая, рвали мидии.
Наконец, вернулся Монгол. Он притащил на плече длинную цилиндрическую штуковину, сваренную из арматурных, обшитых досками прутьев. На досках висели лохмотья выкрашенного серебрянкой брезента.
– Видал?
– Что это?
– Какая разница? Лишь бы горело. – Монгол стал обдирать с нее доски, складывая их поленницей у очага.
Пацаны, наконец, залезли в лодку и погребли к берегу.
– Не можем больше. Холодно.
– Ладно. – Том отдал им ласты, забрал пакет. – Пока, пацаны.
– Пока! А кстати, вы знаете, что жжете?
– Нет.
– Здесь когда-то фильм снимали. А это акула, в которой типа нашли письмо капитана Гранта. А вон еще камень оттуда! Ловите!
Из темноты к ним полетел огромный булыжник. Монгол едва успел увернуться. Булыжник врезался в стену, и отскочил от нее как футбольный мяч.
– Офигеть! – Монгол взял его в руки. Это был обтянутый коричневой тканью кусок пенопласта.
– Я думал, что мне кирдык. Вся жизнь перед глазами прошла.
– Может быть, этот камень держал в руках сам капитан Грант! – Захохотал Том, нарезая остатки хлеба.
Монгол суетился у очага, подбрасывая дрова, меняя мидии. Те шкворчали и пузырились, открывая свои беззубые розовые рты, пока, наконец, не застывали, пожелтевшие, на кастрюльной крышке. Запах еды приподнял друзьям настроение.
– Вроде готовы. – Том набросал травы под стеной, разлегся у костра.
Они одновременно схватили по ракушке, отправили в рот.
И – чуть не поломали зубы.
– Что за лажа? Песок? – Том вытащил изо рта несколько неровных перламутровых шариков.
– Это жемчуг!
– Давай сюда. Может пригодиться! На хлеб поменяем. – Монгол достал из сумки спичечный коробок.
К концу ужина жемчужные шарики плотно покрыли дно коробка.
– Эх, хорошо-то как. – Оглядывая суровое, потемневшее от непогоды море, Том прихлебывал горячий чай с мятой. – Знаешь, это вот то самое, настоящее. Ну были бы у нас деньги, – мы б сидели где-то в Гурзуфе и никогда бы сюда не пошли. А теперь мы жжем ту самую знаменитую акулу, в чреве которой было найдено письмо капитана Гранта! Мы вошли в историю, Монгол!
– И что? – не понял Монгол.
– Это же здорово! Сам посмотри. Безденежье – залог любого приключения. Деньги убивают реальную жизнь. Они дают комфорт, который облепляет нас, делает жизнь набором функций. Самое страшное, что с ним невозможно бороться. От него можно только убежать. Капитал поэтому и живуч, что проник в самое сердце человека. Вырви из него капитал, и станешь свободным, самодостаточным.
– Это все базары красивые. Посмотрел бы я на тебя, если бы у тебя вдруг появились большие деньги, – сказал Монгол.
– Ты хочешь увидеть, как я превращаюсь в мудака? – спросил Том.
– Что, страшно? – Монгол отвел глаза. Было видно, что он хочет что-то сказать, но не решается.
– Что с тобой, Монгол?
– Мне вся эта компания на поляне надоела. Давай здесь ночевать? – сказал он, кивая на склон. – Вон, трава растет. А поляну нашу все равно никто не займет.
Выложив землю плоскими камнями, они укрыли ее осокой, густо покрывающей крутой покатый берег.
– Да у меня
