– Я устала жить одна, – продолжала Тара. – Мне не понравилось. Я хочу вернуться.
– Значит, мы просто поднимаем то, что уронили? – спросил он, но она помотала головой.
– Это невозможно, мы оба это знаем. – Подняв руку, она предвосхитила его вопросы. – Позволь объяснить, чего я хочу. Я хочу вернуть все преимущества своей прежней жизни, доступ к детям, престиж, связанный с фамилией Кортни, и свободу в средствах…
– Да ты же всегда презирала положение и деньги.
Шаса не удержался от упрека, но Тара не обиделась.
– Я никогда раньше не жила без этого, – просто сказала она. – Однако я хочу иметь возможность уезжать, когда всего этого станет для меня слишком много… но не буду вредить тебе в политическом отношении или в каком-либо другом. – Она помолчала. – Это все.
– Что я получу взамен? – спросил он.
– Мать для твоих детей и жену в глазах общества. Я буду сидеть рядом с тобой на приемах и постараюсь нравиться твоим коллегам, даже помогу тебе во время выборов. Я ведь это хорошо умею.
– Я думал, моя политическая деятельность тебе отвратительна.
– Да, но я никогда не покажу этого.
– А что насчет моих супружеских прав, как деликатно формулируют юристы?
– Нет. – Она покачала головой. – Это только усложнит наши отношения. – Она подумала о Мозесе. Даже если бы он приказал, она не могла бы изменять ему. – Нет, но я не стану возражать, если ты кого-нибудь себе найдешь. Ты всегда был разумно скрытен. Я знаю, что ты и дальше будешь таким.
Он взглянул на ее грудь и почувствовал легкое сожаление, однако ее предложение все равно удивляло его. Он получал все, что хотел, и к тому же экономил миллион фунтов.
– Это все? – спросил он. – Ты уверена?
– Если ты не хочешь обсудить еще что-нибудь.
Он покачал головой.
– Пожмем друг другу руки – и откроем бутылку «Вдовы»?
* * *
Тара улыбнулась ему над краем стакана, чтобы скрыть свои истинные чувства, и, глотая щекочущее желтое вино, поклялась:
«Ты заплатишь, Шаса Кортни, заплатишь за эту сделку так, как тебе и не снилось».
Тара была хозяйкой Вельтевредена больше десяти лет и без труда вернулась к этой роли, хотя ей казалось, что она играет в какой-то скучной и неубедительной пьесе.
Конечно, появились некоторые отличия. Список гостей изменился и включал теперь большинство видных политиков Националистической партии и партийных организаторов, и беседы за столом чаще велись не по-английски, а на африкаансе. Тара хорошо владела этим языком; в конце концов, это был очень простой язык с такой несложной грамматикой, что глаголы даже не спрягались, а большая часть словаря заимствовалась из английского. Однако у нее были определенные трудности с гортанными интонациями, и поэтому большую часть времени она приятно улыбалась и молчала. Вскоре ее просто перестали замечать, и она могла слышать гораздо больше, чем если бы участвовала в разговоре.
Вельтевреден теперь часто навещал министр внутренних дел Манфред Деларей, и Тара усматривала иронию в том, что должна кормить и развлекать человека, символизирующего в ее глазах все зло и жесткость режима угнетения, который она ненавидит всем своим существом. Все равно что сидеть за обедом рядом с леопардом-людоедом… Да и глаза у него были светлые и жестокие, как у большой хищной кошки.
Странно, но она обнаружила, что, несмотря на отвращение, этот человек привлекает ее. Преодолев первоначальное потрясение, она с удивлением обнаружила в нем острый ум. Конечно, всем известно, что, учась на юридическом факультете Стелленбосского университета, он был отличником, а до того как войти в парламент, имел значительную юридическую практику. Она также знала, что в состав националистического правительства входят только очень умные люди, но у этого человека ум был зловещий и угрожающий. Тара слушала, как самые отвратительные концепции излагаются так логично, с такой красноречивой убедительностью, что ей приходилось встряхиваться, чтобы уйти от его гипнотического влияния, как птице, пытающейся сбросить оцепенение от танца кобры.
Отношение Манфреда Деларея к семье Кортни было для Тары еще одной загадкой. В семейные предания вошел рассказ о том, как его отец ограбил шахту Х’ани, отняв алмазов на миллион фунтов, и как Блэйн, отец Тары, и Сантэн, которая тогда еще не была его женой, преследовали вора в пустыне и поймали после отчаянной битвы. Отец Манфреда был приговорен к пожизненному заключению и провел пятнадцать лет в тюрьме, прежде чем его освободили по амнистии националисты, когда в 1948 году, придя к власти, они выпустили из заключения очень много африкандеров.
Семьям полагалось бы стать злейшими врагами, и Тара действительно замечала следы ненависти в отдельных замечаниях и взглядах, которыми иногда обменивались Манфред Деларей и Шаса; за фасадом дружелюбия, который они предъявляли миру, чувствовалось что-то хрупкое и искусственное, что в любой момент могло исчезнуть, и тогда они вцепились бы друг другу в глотки, как бойцовые псы.
С другой стороны, Тара знала, что именно Манфред уговорил Шасу уйти из Объединенной партии и примкнуть к националистам, посулив ему пост министра, а Шаса сделал Делареев, отца и сына, главными акционерами и директорами новой рыболовной и консервной компании в Китовом заливе – компании, которая в первый же год работы принесла полмиллиона фунтов прибыли.
Сантэн делала загадку их отношений еще более интригующей. Когда Шаса во второй раз пригласил Манфреда с женой пообедать в Вельтевредене, Сантэн позвонила Таре за несколько дней до назначенной даты и спросила, могут ли они с Блэйном прийти на этот обед.
Хотя Тара старалась встречаться с Сантэн как можно реже и умерить ее влияние на детей и вмешательство в дела Вельтевредена, но прямой вопрос застиг ее врасплох, и она не смогла придумать отговорку.
– Конечно, мама, – ответила она с деланным воодушевлением. – Я бы сама пригласила вас с папой, но мне казалось, вам будет скучно, и я знаю, что папа не терпит Деларея…
– Кто внушил тебе эту мысль, Тара? – резко спросила Сантэн. – Они по разные стороны баррикад в парламенте, но Блэйн уважает Деларея и считает, что тот очень решительно справился с неприятностями. Его полиция прекрасно сработала, арестовав всех главарей и предотвратив серьезные нарушения и дальнейшие человеческие жертвы.
На языке Тары уже вертелись яростные слова, ей хотелось швырнуть их свекрови, но она стиснула зубы, сделала глубокий вдох и любезно ответила:
– Что ж, мама, мы с Шасой будем с нетерпением ждать вечера пятницы. В половине восьмого, и, естественно, форма одежды парадная.
