всеми силами своего тела, чтобы подняться, отталкивая тех, кто, даже не зная его, спешил помочь ему. Теперь же приходилось помогать ему ходить и даже поддерживать его, когда он просто стоял.
Он стал гораздо реже появляться и на фабрике, и на встречах с друзьями. Чтобы не ставить его в неловкое положение перед незнакомцами, Энцо организовывал мероприятия для него в помещениях старой «Скудерии Феррари» на улице Тренто Триесте – туда приходили его старые школьные друзья и подруги, а также Инес, его невеста. Здесь Дино был в среде, где все знали о его состоянии и никто не пялился на него, видя его трудности. А отец, чтобы избавить его от пытки лестницей, соединяющей первый этаж с жилыми комнатами на втором этаже, все чаще носил его на руках как вниз, так и вверх.
Из фабрики, которую он построил, кирпич за кирпичом, среди пшеничных полей, которые заполнили равнину между Моденой и первыми возвышенностями Апеннин, Энцо посылал запросы о помощи во все уголки земли. Поначалу даже верил. Затем, исчерпав все ресурсы в Италии, он писал письма в Америку, обращался за советом к богатым клиентам, которые приезжали в Маранелло, чтобы купить его красные берлинетты. Благодаря им, благодаря своему имени, которое уже было известно повсюду, ему удалось связаться с профессорами и учеными-исследователями, занимающимися болезнью сколь редкой, столь и смертельной. Он всегда допускал, что не успеет спасти своего Дино, но теперь, зимой 1955 года, он знал, что близок к поражению.
В течение долгого времени он с такой же настойчивостью думал, что может вылечить сына, с какой он всегда разрабатывал и улучшал свои гоночные автомобили в течение тридцати лет. Даже сегодня он следил за ходом болезни Дино так же, как всегда следил за проектированием и настройкой своих болидов. Он составил несколько таблиц, в которые ежедневно записывал течение болезни. Каждый вечер он тщательно вносил в таблицу калории тех продуктов, которые – как говорили ему врачи – должны были помочь больному телу сына. Он ежедневно обновлял диаграмму белков, удельного веса мочи, данные азотемии, диуреза. Месяцами он надеялся на улучшение. Теперь он впадал в отчаяние.
Врачи пытались найти лечение. Несмотря на то, что сбережения, накопленные Феррари за всю жизнь, позволили ему пригласить лучших специалистов для осмотра Дино, доктора не смогли точно определить причины постоянного ухудшения состояния молодого человека. И слишком поздно они поняли, что Дино страдает от почти неисследованного недуга. И диагноз не оставил никаких надежд: Дино съедала мышечная дистрофия, от которой не существовало лекарств. Парень, как с какого-то времени понял Энцо, был обречен.
И все же Дино сохранял удивительное спокойствие. Нередко это он утешал своего отца, когда у того были трудности в спорте или неудачи на фабрике. «Папа, не волнуйся. Время это все исправит», – говорил он. Даже этим крепким, основополагающим оптимизмом Дино напоминал отца, который в том же возрасте, что и сын, в начале двадцатых годов, когда вместе с крахом «Эмильянского кузовного ателье» рушился его мир, никогда не терял бодрости духа и в любой ситуации всегда искал что-то хорошее.
Дино не унаследовал раздражительность своего отца, наоборот, всегда был мягким, готовым помочь. Но у него были отцовские сила духа и настойчивость, и отца он обожал – тот, казалось, был в центре его вселенной. Как и Энцо, Дино был щедрым и умел быть щедрым не напоказ. Одноклассникам, стесненным в средствах, он покупал учебники. Некоторым друзьям, разделявшим его страсть, он оплачивал подписку на автомобильные журналы.
Сезон «Формулы-1» 1955 года начался, как и ожидалось, под знаком «Мерседеса». И все же, несмотря на его очевидное превосходство, в самой необычной из гонок, монегасской, «Феррари» француза Мориса Тринтиньяна неожиданно выиграла у более быстрых и мощных «Мерседесов», которые в 1955 году также явили миру настоящий великий талант планетарного масштаба в автоспорте – 25-летнего англичанина Стирлинга Мосса. Для Тринтиньяна это была первая победа в «Формуле-1». Для Аскари – последняя гонка в его жизни.
Глава 26
Смерть в кармане
Энцо Феррари узнал о смерти Альберто Аскари по телефону. На другом конце провода был Луиджи Бацци, который звонил из Монцы, – команда проводила там закрытые тесты спорткаров. Аскари, который выздоравливал дома в Милане после аварии в прошлое воскресенье в Монте-Карло, приехал в боксы «Феррари». Он сказал, что чем быстрее он сядет за руль, тем быстрее выздоровеет после падения в воду[70]. Попросил машину. Ему дали «750 Sport» Кастеллотти. На втором круге двукратный чемпион мира погиб в том же месте трассы, где в 1923 году погиб Уго Сивоччи.
Есть общественное мнение, есть гражданская ответственность, но, помимо этого, в случае любой смертельной аварии Энцо Феррари должен был прежде всего прийти к соглашению со своей совестью. И теперь ноша была, конечно же, тяжелее, чем когда-либо: погиб друг семьи, и смерть в виде болезни Дино казалась уже почти стоящей у его дверей. Миетта Аскари, жена Альберто, написала в те дни: «Моя боль успокоилась бы немного, если бы я могла говорить с вами открыто, ведь он был вашим близким другом и в течение всех этих лет вы были ему почти как отец. Я хотела бы сказать вам, как он вас любил и насколько он вас уважал, и как я немного ревновала, когда он уходил от меня и проводил с вами столько своего времени, которого, как я и думала, оказалось слишком мало».
Зная, что привязанность мужа к Феррари была взаимной, Миетта заканчивала письмо так: «Я знаю, что вы тоже страдаете, и буду молиться, чтобы вы поскорее пережили это ужасное время. Я знаю и то, что эти слезы только принесут вам еще большую грусть, и вам это не нужно, но я не могу не поделиться своей скорбью с вами, потому что знаю, что вы поймете меня лучше других».
В поисках новых решений, несмотря на различия во мнениях некоторых его ближайших сотрудников, Феррари дал согласие на проектирование и последующее развитие двухцилиндрового мотора объемом два с половиной литра, и его поддерживал технический директор Аурелио Лампреди, человек выдающихся способностей. Однако долгое пребывание Аурелио в Маранелло привело к тому, что он стал смотреть на владельца фабрики, не столь хорошо подкованного в технике, как он сам, со все менее скрываемым высокомерием; известна была фраза, произнесенная техническим директором из Ливорно в адрес скептика Феррари, которая касалась именно двигателя с двумя цилиндрами: «Здесь столько практикантов и практиков, а инженер один –
