в ходе квалификации на этой скоростной трассе были проблемы с резиной. Он даже предложил стратегию, в соответствии с которой он вышел бы вперед и диктовал бы темп гонки. Два партнера могли бы оставаться позади, а за десять кругов до финиша он уступил бы им дорогу, и они могли бы бороться за победу. Чтобы стать чемпионом мира, ему самому было достаточно третьего места в гонке и четырех очков.
Молодые парни не прислушались к словам опытного капитана и сразу начали сражение. В результате на девятом круге Кастеллотти был вынужден сняться с дистанции после пугающего заноса на выходе из поворота «Сопраэлевата суд». Сюрпризом стало то, что на девятнадцатом круге сам Фанхио был вынужден вернуться в боксы из-за отлетевшей рулевой тяги, которая пробила колесо. Коллинз продолжал гонку без проблем. Согласно договоренностям, в случае, если бы Фанхио выбыл из гонки раньше времени вследствие технических проблем, Де Портаго должен был приехать в боксы и уступить ему свой автомобиль. Но испанец сам оказался в боксах раньше времени – уже после шестого круга. У спортивного директора Скулати был только один вариант: остановить Муссо и дать его «D50» аргентинцу. Но римлянин, планово заехавший на пит-стоп, отказался уступить место партнеру. Для пилота-итальянца победа в Монце была слишком высокой ставкой, а до последствий такого отказа ему не было никакого дела. Таким образом, Фанхио на протяжении четырнадцати долгих кругов наблюдал, как Коллинз едет к титулу чемпиона мира.
На тридцать пятом круге Коллинз вернулся в боксы для замены резины. Это был плановый пит-стоп. До конца оставалось пятнадцать кругов. Заверши он гонку лидером пелотона, он стал бы новым чемпионом мира. Но в мире автоспорта середины 1950-х было много от рыцарства, хотя в это время за рулем болидов, которые каждое воскресенье грозили им смертью, ездили уже не только знатные и богатые. Коллинз был прежде всего рыцарем, а уже потом – выдающимся пилотом. Накануне гонки в Монце Феррари разговаривал с ним. Он не просил его явно отказаться в пользу Фанхио. Феррари был пилотом и знал, что такой приказ команды был бы гнусностью. Но он хотел знать мнение английского гонщика о том, что тот сделал бы, появись у него возможность стать чемпионом мира.
Коллинз ответил скромно и благородно, как, вероятно, ожидал и, безусловно, надеялся Феррари. «Я никогда не думал, что такой молодой парень, как я, может брать на себя такую большую ответственность», – ответил Питер. Англичанин сказал Феррари, что такой пилот, как Фанхио, заслуживает стать чемпионом мира снова. А что касается его самого, то у него еще есть время, чтобы стать им.
Коллинзу хватило одного взгляда направо, чтобы понять ситуацию. Несмотря на горечь, которая была написана на его лице, Фанхио все еще был в шлеме, как будто надеялся на вмешательство свыше. Он стоял в стороне, наблюдая за происходящим. Когда их взгляды встретились, Питер махнул ему, призывая подойти, и когда великий чемпион шагнул к машине, молодой лев вылез из нее. Не нужно было ни слов, ни церемоний. Фанхио просто обнял и поцеловал Коллинза, сел в машину, надел гоночные очки и отправился к второму месту в гонке и четвертому титулу чемпиона мира.
После гонки Фанхио искренне заявил, что если он и стал вновь чемпионом мира, то произошло это лишь «благодаря Коллинзу и его чисто английскому пониманию спорта». Сам Коллинз и тогда, и позднее, преуменьшал благородство своего поступка. До того момента, когда Коллинз через шесть лет опубликовал свои воспоминания, Фанхио и не подозревал, что, помимо великодушия Коллинза, был еще и разговор между англичанином и Феррари.
РАДОСТЬ ОТ ТРЕТЬЕГО МИРОВОГО ТИТУЛА «ФОРМУЛЫ-1» ДЛИЛАСЬ ЛИШЬ ПЯТЬ ДНЕЙ, ПОСЛЕ ЧЕГО ФЕРРАРИ ПОСТИГЛА НОВАЯ БЕДА. В САН-ВЕНАНЦИО, НА ДОРОГЕ К СЕРРАМАЦЦОНИ, КОТОРУЮ ТЕСТОВЫЕ ПИЛОТЫ «ФЕРРАРИ» ВЫБРАЛИ КАК ИДЕАЛЬНЫЙ МАРШРУТ ДЛЯ ИСПЫТАНИЯ ВСЕХ НОВЫХ МАШИН, ПОГИБ ЕГО ЛЮБИМЫЙ ИСПЫТАТЕЛЬ СЕРДЖО СИГИНОЛЬФИ.
Несмотря на то, что Феррари считал это неизбежной частью автогонок и всего, что было связано с ними, смерть за рулем гоночного автомобиля всегда вызывала у него огромные вопросы, а когда это случалось с пилотом его машины – еще и огромные личные страдания. На следующей неделе Феррари написал письмо вице-президенту ANCAI[71] с просьбой о том, чтобы на следующем собрании Кассы взаимопомощи пилотов учитывался факт того, что у Сигинольфи осталась «двухлетняя дочка, жена и двое престарелых родителей-инвалидов, которые полностью зависели от деятельности сына».
Феррари внес и личный вклад в обеспечение семьи Сигинольфи через Серджо Мантовани, молодого священника, который занял место в церкви Святой Катерины, где за два года до начала нового века был крещен Энцо Феррари. Мантовани в мире гонок был известен как «гонщицкий капеллан». Мать Сигинольфи теперь получала тридцать тысяч лир в месяц, что соответствовало зарплате квалифицированного токаря, но имя благодетеля священнику раскрывать было запрещено.
В октябре, когда Феррари уже понимал, что чемпионство «Формулы-1» у него в кармане, он еще не принял окончательного решения о своем будущем, но уже предметно думал о нем, тем более, что мотор, о котором мечтал Дино, должен был быть готов в ноябре. «Наблюдая за уходом из жизни столь близких тебе людей, – признавался он своему другу, – поневоле задумываешься: что остается? Но так как человек – это зверь с поразительной приспособляемостью духа, я убедился, что можно научиться жить и без любви к жизни и главное – без понимания того, зачем ты пришел в мир». Так что когда на пресс-конференции в конце года он объявил, что собирается вернуться к гонкам, чтобы почтить таким образом память сына, никто не удивился.
Глава 28
Трагедия
2 декабря 1956 года Энцо Феррари наблюдал на трассе Модены за первыми тестами в преддверии нового гоночного сезона. Команда «Формулы-1» была полностью укомплектована. Ушедшего чемпиона мира Фанхио – тот выбрал другую команду из Модены, «Мазерати», – Феррари заменил молодыми гонщиками. На трассах по всему миру его представляли Эудженио Кастеллотти, Луиджи Муссо и Чезаре Пердиза, англичане Питер Коллинз и Майк Хоторн, испанский маркиз Альфонсо Де Портаго и немецкий граф Вольфганг фон Трипс.
Вместо Эральдо Скулати, который был уволен через месяц за то, что не позвонил Феррари своевременно из Аргентины после завершения первой гонки нового сезона, спортивным директором «Феррари» стал Ромоло Тавони, секретарь, до того бывший в тени, однако он продолжал также выполнять и свои обязанности в секретариате руководителя.
Поскольку семеро пилотов, представляющих собой настоящее первое поколение гонщиков послевоенного времени, были молодыми людьми, пресса назвала их состав
