чтобы оседлать Волоколамское шоссе и устремиться на Москву.
— Тебе, Илья Васильевич, — обратился он к Кап-реву, — отражать первый удар».
Четыре часа. Врагу удалось ворваться в Болычево. Панфилов тотчас отдает приказ — идти в контратаку. Гундилович поднимает роту. Рванулся вперед, увлекая своим примером солдат, и политрук Клочков.
Вскоре было подбито несколько танков гитлеровцев. Комдив, узнав об этом, воскликнул:
— Пусть берут пример! А Гундиловича и его отличившихся солдат — к награде!
Из записей журнала боевых действий группы фашистских армий «Центр»:
«16.10 — усиление контратак против 4-й армии.
17.10 — упорное сопротивление… По донесениям командиров, здесь идут бои, превосходящие но своему ожесточению все, что до сих пор пришлось перенести войскам».
Позиции у совхоза были столь важны, что К. К. Рокоссовский отправляет особое донесение командующему фронтом Г. К. Жукову. Вот этот документ — тревожная память о том, что было пережило героями:
«В течение 16–17.10.41 г. шли упорные бои за Колычеве. В 17.00 17.10.41 г. противник, удерживая за собой Колычеве, перенес удар севернее и окружил 2-й батальон 1075-го стрелкового полка 35 танками в Федосьино и 5 танками в Княжево…»
…Еще сутки. Положение обостряется. Судьба полка в немалой степени зависит от того, будет ли удержано расположенное неподалеку Федосьино. Холодным, промозглым утром 18 октября на оборону этой деревни перебрасывается 4-я рота. Стойко, мужественно дрались ее бойцы. Об этом сообщают не только архивы.
Из воспоминаний К. К. Рокоссовского: «Обойдя деревню с юга, гитлеровцы наткнулись на высоту, обороняемую 4-й стрелковой ротой, политруком которой был Василий Клочков».
Политруки… Как же много зависело тогда от них, от их убежденности и смелости, от умения отдавать своим солдатам эту убежденность и смелость.
О накале боев и о том, каким оружием стало тогда слово, свидетельствует дивизионная газета. В те дни из номера в номер вспыхивали на ее страницах призывы: «Смерть или победа!», «Пе отступим!», «В бой за родную Москву! Не бывать у ее порога гитлеровской нечисти!», «Большевики презирают смерть». «Кто честен перед народом, перед своей семьей, — писала дивизионка, — кто стремится задержать фашистов, положив этим начало их разгрому, тот скорее погибнет, но без приказа командира не отойдет ни на шаг».
…Наступало четвертое утро непрекращающихся боев. На панфиловцев двинулось до полутораста танков. Семьдесят из них обрушилось на 1075-й полк. Пришлось отдать Федосьино. Потери громадные… Но панфиловцев упрекнуть не в чем. В одном из архивных документов говорится: «В районе Федосьино в ожесточенных боях с германским фашизмом 14–18 октября 1941 года рота тов. Гундиловича первой из всех рот вела бой с противником. Рота потеряла значительную часть своего личного состава, но свои боевые рубежи героически удерживала». А Л. Макеев вспоминает: «Порой трудно понять: дерется ли четвертая рота в окружении или она уже преодолела его. Рота потеряла половину своего состава, но продолжала сражаться».
Рота, вернее часть роты во главе со своим политруком, и в самом деле попала в окружение. Что предпринять, какой приказ отдать? Политрук сумел превратить свою группу в настоящую боевую единицу.
«Василий Георгиевич в эти дни вел себя очень мужественно. Не знаю, как это ему удавалось, но он был очень бодрым и даже веселым. Все время подбадривал нашего брата. Очень следил за собой, старался быть аккуратным даже в одежде. То ли привычка такая у него была, то ли для нас старался, чтобы мы видели, как надо устав соблюдать», — вспоминал рядовой 4-й роты Я. Е. Тумайкин.
Из воспоминаний старшины роты Ф. Т. Дживаги: «Днем вели наблюдения, а ночью шли. Каждый солдат нес гранаты, бутылки с горючей смесью, сколько мог поднять. Налетали на деревни, где были на ночном отдыхе немцы. Мы им давали такого «отдыха»!.. Довелось уничтожить не только живую силу, но и танки и бронемашины».
Шли, воюя, жадно прислушиваясь к гулу — все ближе и ближе свои. Вышли…
Как же велика была радость в батальоне и в полку, когда увидели Клочкова с бойцами — что сохранили оружие и не потеряли воли к новым сражениям, что старались помочь своим, как только удавалось.
…Бои, бои, бои. Но вот с 28 октября в сводках и в донесениях наконец-то появляется: «Дивизия прочно удерживает занимаемый рубеж обороны».
Немцы выдохлись. Советский солдат оказался сильней.
Панфиловцы вышли из октябрьских боев обогащенные новым для себя боевым опытом. С танками, в частности, научились воевать.
Первое крещение танками для 4-й роты произошло в бою под Дерменцевом. Здесь Гундилович и Клочков рискнули приказать пропустить вражеские машины через окопы — над головами, а потом забрасывать гранатами.
«Панфилов, — вспоминал И. В. Капров, — довольный исходом этого боя, обращаясь к командующему, взволнованно сказал:
— Определили, какой род войск дерется? Если одним словом сказать — непобедимый! Гвардия!
— Да, отлично проведен бой. Славно дрались солдаты, — одобрил командующий армией и добавил: — Такие солдаты достойны звания советской гвардии».
Ждать гвардейского звания пришлось недолго — меньше месяца.
А пока… дивизия приводит себя в порядок. Составляют различные отчеты. Пишут наградные листы. Подсчитывают, как это и положено, потери. Скорбный документ. Полк, где воюет В. Г. Клочков, потерял более двух с половиной тысяч бойцов…
Отзвуки пережитого в наконец-то полученном дома письме Клочкова: «Нахожусь в районе обороны подступов к родной Москве (120 км от Москвы). Не писал давно потому, что несколько дней идут жаркие бои. Враг бросил все и прет, как бешеная свинья, не жалея ничего. Сейчас пока сдерживаем его яростные атаки…»
О том, что пережил, о том, что был ранен, но не оставил поле боя, — ни слова.
Мужество и отвага, умелое выполнение политруком командирских обязанностей не остались незамеченными. Еще более возрос его авторитет у солдат, товарищей по полку. Отмечает Клочкова и командование: он представлен к ордену Красного Знамени. В наградном листе, который подписывает И. В. Панфилов, а затем по инстанции командарм-16, сказано: «В ожесточенных боях с германским фашизмом политрук Клочков остается храбрым воином и верным сыном партии, своему социалистическому Отечеству».
Вспоминалось ли ему на фронте то, что осталось в детстве, в комсомольской юности?
