о семье, о родных. Сейчас он мог выразить это только письмами. И он пишет их из армии часто и много. Письма чрезвычайно интересны и спустя вот уже столько десятилетий — они наполнены и подробностями воинской службы, и помогают проникнуть в его внутренний мир.
Из письма сестре Анне на Дальний Восток 19 июля: «Дома у нас остались одни женщины… Два остальных свояка призваны в один день вместе со мной, т. е. из одного (вероятно, пропуск слова «дома». — В. О.) — сразу 3-х… Дома теперь не тесно. Нина работает, зарабатывает 350 руб., да плюс я дал разрешение отчислять ей 300 руб. в месяц, которые она будет получать в райвоенкомате. Зарплата моя в армии будет 750 руб. в месяц».
Не забыта и мама. Он уже больше не свидится с ней: «Уговорились с Ниной, что ежемесячно она будет посылать в Синодское деньги. Матери мы помогаем».
Упомянул о брате, что жил в Ленинграде: «От Вани получил письмо, что собирается на фронт».
Здесь же о своей дальнейшей жизни: «На фронт предполагали недели через две-три, если не понадобится раньше». В самом конце письма приписка: «Алма-Ата живет спокойно».
Первое письмо жене и дочери. Нежностью и любовью пронизано оно: «Здравствуй, моя Нинуся и дорогая доченька Эличка! Уж больно я за вами соскучился… Пришли фото… Соскучился здорово… Подъемные еще не получил. Получу — вышлю… Целую вас с дочкой очень и очень крепко. Ваш папа».
Он очень скучает и, воспользовавшись тем, что учения проходят совсем рядом от города, просит жену: «Нина, желательно, чтобы ты 23 июля в субботу на ночь приехала сюда. Пассажирская машина ходит несколько раз в день. 24 июля я тебя провожу… Можно приехать с Эличкой».
О своих политруковских делах, нетрудно заметить, в письмах почти ни слова. Но он и политрук всего-то пять дней. А все равно — забот и хлопот неописуемое множество. И. В. Панфилов, как вспоминал А. Л. Мухамедьяров, постоянно требовал улучшать работу партийно-политического аппарата, партийных и комсомольских организаций. И не только требовал. Сам много помогал. Любил бывать среди красноармейцев, находил для них доброе и откровенное слово, часто встречался с секретарями партийных и комсомольских организаций, с агитаторами, не говоря уже о комиссарах и политруках, приходил на собрания. Многому учил.
Политическая работа политических руководителей… Архивы, воспоминания помогли уяснить, как слаженно шел в те дни процесс рождения дивизии. Не все, правда, случалось гладко. Один из бойцов, к примеру, так рвался в бой, что взял и заявил: «Нечего тут зря время терять, учиться будем в бою. Война без нас кончится…» Кое-кто не сразу привыкал к суровой дисциплине. Случилось и ЧП: один из новобранцев, баптист, отказался взять в руки оружие.
Из воспоминаний А. Л. Мухамедьярова: «Главным направлением воспитательной работы являлось: поднимать дух солдат, готовить их к защите Отечества от ненавистного врага, закалять в них чувство советского патриотизма, укреплять ненависть к фашизму. Объясняли бойцам характер войны, раскрывали причины успеха врага в первое время, помогали глубже понимать источники мощи социалистического общества».
События на фронтах подстегивали. Времени на формирование отпущено мало. Даже знакомство происходило на ходу. Комиссар полка откровенен в воспоминаниях, ничуть не приукрашивая первые свои впечатления о политруке 4-й роты: «Он показался мне сначала чересчур спокойным и нерешительным. Дивизия вот-вот должна была отправиться на фронт, а в его роте еще не избрали комсорга. Спрашиваю: «В чем дело?» Отвечает: «Людей изучаю, товарищ комиссар». Второй раз прихожу — точно такой же ответ. Не скрою, подумал тогда: «Может, Клочкова заменить другим политруком?» В то время я был еще молод, и житейского опыта у меня было маловато».
«Людей изучаю», — честно ответил ротный политрук полковому комиссару, вполне понимая, что такой ответ может оказаться и не в его пользу. А как их изучить? В руках у него списочный состав роты — почти двести человек. В лицо запомнить каждого — и то непросто. Утром и вечером производится поверка. Когда выкликают фамилию, следует ответ: «Я». А как заглянуть в это самое «я», в человеческую душу?
С каждым бойцом и командиром обязан побеседовать политрук. С коммунистами и комсомольцами — особо. Он должен посоветовать командиру роты, в какой взвод целесообразней определить их, взять на заметку тех, кого можно рекомендовать секретарями партийной и комсомольской организации, кого назначить агитаторами, беседчиками, редакторами взводных боевых листков, политбойцами.
Распорядок дня был жесткий — утром политзанятия со всем личным составом роты, вечером — совещания у комиссара полка. Здесь проходил разбор деятельности политруков, обсуждались их отчеты, вырабатывалась стратегия, если так можно выразиться, всей политической работы.
У каждого политрука роты был недельный план политико-воспитательной работы. Все расписано по часам и дням: выпуск газет, боевых листков, собрания, беседы, читка газет…
Июль подходил к концу. Состоялся общедивизионный митинг, на который прибыли руководители Казахстана и Киргизии. 27 июля дивизия, выстроившись в городском парке, торжественно приняла военную присягу. Каждый из бойцов берет текст присяги и, повернувшись к строю, к товарищам, громко читает:
— Я всегда готов по приказу Рабоче-Крестьянского правительства выступить на защиту моей Родины — Союза Советских Социалистических Республик и, как воин Рабоче-Крестьянской Красной Армии, клянусь защищать ее мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами.
Сводки Совинформбюро продолжали нести вести одна хуже другой. Все отчетливо понимали, что дивизия теперь уже скоро отправится на фронт. И вот наступил день, когда эшелоны двинулись на запад.
Из письма В. Г. Клочкова сестре: «Из Алма-Аты я выехал 18. VIII. Нина с Эличкой провожали меня до вокзала… Нина вам вышлет мое фото в военной форме вместе с Элей».
…Девочка так доверчиво прижалась к человеку в военной форме, к отцу… Эта фотография была дорога ему. Недаром он сообщает именно о ней. Прямо на лицевой стороне рукой Клочкова выведено: «И за будущее дочки ухожу я на войну».
19 августа. Первая совсем небольшая остановка в 550 километрах от Алма-Аты в Джамбуле. Оттуда открытка. Торопливый почерк: «Нина! Едем на Запад. Настроение превосходное. Целую крепко вас с доченькой».
В тот же день Клочков пишет сестре
