Потом барабанные перепонки лопнули от чудовищного лязга, треска и грохота. И ватным одеялом упала всеобъемлющая, вселенская тишина.
Глава 51
Белый лес дышал миллионами шёпотов. Заиндевелые голые ветви качались, хотя не ощущалось никакого ветра. Кругом пела тишина, лукаво щурясь на одинокую массивную фигуру, которая скользила меж зарослей.
Найт шёл на едва различимую песню. Мелодия и голос до боли знакомы. Он помнит, как лежал, свернувшись клубочком и положив голову на мягкое мамино бедро, а она ласково гладила его по плечу, тогда ещё остренькому и слабому. Она пела ему: «Баю-баю, белый зая, поскорее засыпай, глазки-вишни закрывай». Эту смешную и немного нелепую колыбельную мама придумала сама, для своего особенного сына.
«Особенный» — то есть «урод» с точки зрения Репродуктивной Комиссии. Альбинос. Генетический мусор. Генму. Но мама любила его таким, какой он есть…
Безупречно функционирующий мозг, уже почти не содержащий органической нейронной ткани, не оставлял иллюзий сумрачному сознанию.
Это сон. Прекрасный сон о зимнем лесе. Кто-то шепчет. Кто-то тихонько посмеивается. Смотрит. Дышит. Напевает песенку, от которой больно в груди, как раз напротив сердца.
— Баю-баю, белый зая. Поскорее засыпай, глазки-вишни закрывай.
— Мама?
Она сидит к нему спиной на заснеженном холме. Нет, это не снег. Это мелкие белые цветы. Такие мелкие, что кажутся сплошной массой. Женщина сидит, обняв себя за плечи, и напевает старую наивную колыбельную.
— Мама…
— Это ты, мой маленький?
Она не поворачивается. Он делает несколько шагов — огромный, тяжёлый, но совсем не проваливающийся в снежные цветы.
— Это я. Мама, ты же звала?…
Он падает рядом с ней, подтягивает колени к груди, кладёт голову на её мягкое бедро. Ледяное.
— Тебе холодно, мама?
Он смотрит вверх, но не может разглядеть её лица за пологом волос. Она отворачивается. Начинает нежно и невесомо гладить его по плечу. Странно онемевшее тело ничего не ощущает.
Но вдруг — как будто царапина.
— Ай…
Ещё, только больнее. Ещё раз, и ещё больнее. Очень больно. Ласковая мамина ладонь сдирает с него покрытие, пласты искусственного «мяса», с мерзким металлическим скрежетом царапает его кости.
— Мне больно, мама… — растерянно бормочет он.
— Я знаю, маленький, знаю, — её голос дрожит. Она плачет.
— Мне больно, мама! Мне больно!
Он не может встать. Он прирос к ней, к этой плачущей безликой женщине. На ней нет одежды. На нём — тоже. Оказывается, он был голым. А теперь он ещё более голый. Клочья его плоти парят в воздухе, словно снежинки.
— Мне больно!!!
Он раскрывает рот и кричит во всю силу лёгких. Но не слышит собственного голоса.
И не может проснуться.
Зима шепчет и смотрит на него. Круговоротом летит вихрь его бледного неживого мяса.
* * *
— Я… я не видел, правда! Я правда не видел! — захлёбывается бессвязным скулением бледный как полотно водитель фуры. — Он вылетел из-за угла, я по тормозам, но тут же пара десятков тонн… я… я не смог бы затормозить моментально!
— Вам необходимо успокоиться, — звучит ровный механический голос полицая — белого металлопластикового создания, напоминающего манекен.
Робот делает бедолаге укол тиопентала натрия. Парень расслабляется, закатывает глаза.
— Вам инкриминируется порча государственного имущества и вероятное убийство по неосторожности офицера подразделения «Шершень», — почти доброжелательно произносит полицай искусственным голосом. — Предусмотренное Конституцией наказание за это преступление — эвтаназия пятой степени.
Парень даже улыбается, когда ему колют павулон и хлорид калия.
Под колёсами перевернувшейся фуры, перегородившей улицу, дымятся остатки бронированного байка. На несколько десятков метров растянулся кровавый след. Валяются фрагменты тела, искорёженные титановые кости, обломки металлопластикового доспеха. Торс с ошмётками чуть подрагивающих конечностей. Некогда красивое лицо, теперь наполовину расплющенное и стёртое об асфальт. Незрячий прозрачно-серый глаз, глядящий в никуда со спокойствием Будды.
* * *
— Ага, прям по всей улице размазало, как масло по тосту. Ужас. И что ужаснее всего — говном не воняет. Прям непривычно так. Вроде труп же, кишки наружу.
— Да не труп, а гора металлолома. Слышь, а поршенёк-то, небось, тоже оторвало. Валяется там где-то.
— Вот радости-то будет тамошним сучкам. Хе-хе-хе. Говорят, у этого кибера, как бишь его… майорчика, сантиметриков за двадцать-то было.
Двое парней в светло-серых робах разнорабочих, хихикая и отпуская циничные шуточки, везли по длинному белому коридору небольшую платформу на магнитной подушке. На платформе грудой было навалено то, что осталось от Найта Ирона, офицера элитного киберподразделения «Шершень» в ранге майора, погибшего при исполнении — во время погони за преступником. Хотя о киборгах такой высокой «процентовки» говорят: «вероятно, погибший». Их ещё можно починить. Но в случае с Найтом Ироном — вряд ли.
— Куда сваливать? — парни вкатили платформу в обширный, вылизанный до блеска операционный зал.
Несколько ассистентов с лёгкой нервной суетливостью указали пару столов, принялись за сортировку фрагментов. Разнорабочие убрались восвояси.
Ведущий кибербиолог вышел из дезинфекционной камеры в полном облачении и деловито прошагал к стеллажу с инструментами, по пути включая мониторы и генераторы.
— Господин Торроф, вы… вы собираетесь попытаться его реанимировать? — неуверенно пробормотал старший ассистент.
— Не собираюсь, а реанимирую, — ответил кибербиолог ровным и жёстким тоном, проверяя клеммы.
— Но… Кхм… но согласно инструкции при более чем восьмидесятипроцентном повреждении тела предписана эвтаназия, полное отключение и деактивация нейронных сетей, — голос ассистента стал чуть увереннее.
— Мне плевать на инструкцию. Я его реанимирую, чего бы мне это не стоило, — господин Торроф даже не повернулся к коллеге.
— Тут нечего реанимировать! Посмотрите только на него! Это груда мяса!
— Это, — кибербиолог резко развернулся и ткнул пальцем в сторону Найта Ирона, — не груда мяса, а сломанная машина, которую починить пусть сложно, но можно. И я починю. Я проводил все его операции по апгрейду. Я знаю его тело лучше собственного.
— Будьте же милосердны, — ассистент позволил эмоциям вырваться на волю. — Ему ужасно больно. Мы даже не можем себе представить насколько, потому что любой давно умер бы от болевого шока. Не мучайте человека!
— Это не человек! — рявкнул кибербиолог, сверкнув серо-зелёными глазами. — И это — МОЁ! Я решаю, когда отключить его. Я заставлю его снова функционировать. А ваша задача — избавить меня от мелкой несущественной работы и от ваших ненужных советов!
На пару секунд в операционной воцарилась гулкая тишина. Умиротворяюще гудели генераторы. Тихонько жужжали подёргивающиеся сервомоторы изувеченного киборга.
Удовлетворённо кивнув, господин Торроф приблизился к столу и пристально посмотрел в единственный сохранившийся глаз Найта.
— Всё будет хорошо, мой мальчик. Просто подойди ко мне, когда я позову тебя.
* * *
— Найт… Найт, иди сюда, — звал кто-то издалека.
Звал долго, настойчиво.
Солнечный зайчик настырно прыгал по лицу. Найт улыбнулся сквозь дремоту и замотал головой, тихонько посмеиваясь. Зайчик пролез под веко. Найт распахнул глаза.
Нестерпимо яркий свет ослепил его на минуту. Потом проступили очертания галогеновых панелей на потолке, гладкого кафеля, проводов. Чьё-то лицо. Скуластое, покрытое элегантным искусственным загаром, с модно подстриженной бородкой, с внимательными серо-зелёными глазами, с тщательно замаскированными морщинами на лбу и веках. По периферии поля зрения дрожала искажённая координатная сетка.
— Господин Торроф? — произнёс Найт. И сам испугался своего голоса. Сиплое скрежетание и шипение.
— Тссс, всё хорошо, ты вернулся. Пока не говори ничего, береги силы. Я отключу тебя ненадолго.
— Что? Но ведь… — только и успел проговорить Найт, и сразу же вспыхнула циановая звезда. Растеклась непроглядная тьма.
* * *
— Функционирует нормально, — произнёс кибербиолог, пряча в нагрудный карман комбинезона тонкий фонарик. Потом украдкой от ассистентов перекрестился и принялся с ювелирной точностью оперировать «рукой» робота-сборщика, перенося «мозг» временно дезактивированного киборга в новый цельнолитой карбоново-титановый череп.
Этот эндоскелет он заказал сам, на свои личные сбережения. Всю электронную начинку везли аж из Хинди, работа самых лучших программистов и «пайщиков», личных знакомых господина Торрофа, всегда державших его в курсе новинок. Органы — оттуда же. Покрытие прибудет на днях. Мышцы уже лежат в криокамерах и ждут своего часа. Неделя или около того уйдёт на реабилитацию. Мальчику необходимо сперва привыкнуть к новому телу. Он слишком долго болтался между жизнью и смертью в искусственно поддерживаемом состоянии, близком к летаргии.
