— Ну что вам стоит? Ну, пожалуйста!
— Вам нельзя, господин Кай Галло.
— Я не нравлюсь вам, — проговорил парень утвердительно. — Но почему от этого должен страдать Найт?
— Много вы знаете о его страданиях, — скривился кибербиолог. — Госпиталь — не проходной двор.
— Да, я не ближайший родственник и не уезжаю завтра на край света, но я люблю его и должен с ним увидеться!
— По-вашему «люблю» — это аргумент? — фыркнул кибербиолог.
— Да, — Кай уставился на него упрямо и чуть просительно, по привычке едва заметно закусив твёрдую полоску на нижней губе.
Господин Торроф первым отвёл взгляд.
— Чёрт с вами. Только уложитесь в пятнадцать минут, не то у меня из-за вашего паломничества будут проблемы.
* * *
— Ну вот и вырываемся мы на свободу, Мыш, — говорил Генрих, сидя на краю постели Найта. — Говорят, там, где нет Сети, даже Стиратели не появляются.
— В Баотоу есть Сеть, тупица! — отвесил ему несильную оплеуху Штэф.
— Рановато вам бояться Стирателей, — усмехнулся Найт.
— Мементо… как его там? — Генрих повернулся к брату.
— Мори, — приподнял тот палец.
— Вот-вот, мементо мори, как говорили древние. Я лично собираюсь встретить Стирателей в красных кружевных стрингах. Прикинь, как они офигеют? Хе-хе-хе! Нет, правда, приходят такие, думают, кибер весь трясётся, не знает, хвататься ли за дикрайзер или за успокоительное, а тут опа — ажурные трусы!
Найт тихо прыснул со смеху:
— Сумасшедшие сестрички в своём репертуаре.
— Слушай, Мыш, — проговорил Генрих через минуту в воцарившейся тишине, опустив голову, — ты извини, что тебя сбили с пути…
— Чем это вы меня с пути сбили?
— Ну вот хотя бы в столицу притащили.
— Я сам приехал.
— Ну не хотел же ты сам приехать, пока мы тебе не предложили? — встрял Штэф.
— И правда, зачем тебе всё это? — неожиданно серьёзно спросил Генрих. — Это же бег по кругу. В колесе. Знаешь, как в старину белочек запускали, зверьков таких.
— Это бег за совершенством, — ответил Найт, подумав.
— Мыш тоже в своём репертуаре! — хлопнул его по плечу Штэф.
— Да кому оно нужно, совершенство твоё! — фыркнул Генрих. — Человечество уже не знает, из чего бы культ сделать. В какую бы клетку залезть и запереться изнутри. Каких бы трудностей себе напридумывать. Жить надо, и всё. Просто жить.
Больше он ничего не сказал, умолкнув.
Найт смотрел на свои сцепленные в замок пальцы, лежащие поверх термоодеяла.
Он понял, что с самого начала неправильно определил для себя причины достижения своей цели. Глупо стремиться к совершенству ради чьего-то одобрительного или восхищённого взгляда. Всё это преходяще. Все, кто может одобрить или восхититься, рано или поздно исчезают из твоей жизни, и ты остаёшься один на один со своей недостигнутой целью и ощущением бессмысленности бега в колесе.
Так не правильнее ли будет руководствоваться иными причинами?
Совершенство Машины в глобальном и философском смысле, который придавал этому слову господин Миккейн, заключается, прежде всего, в её замкнутости. Машине не нужно одобрение, восхищение и любовь. Она совершенна сама по себе, объективно, а не в чьих-то влюблённых глазах. Она не тратит время на бессмысленные страдания. У неё не болит сердце.
С Машиной вовсе не нужно бороться или убегать от неё. Гораздо целесообразнее войти с ней в симбиоз. Уподобиться ей.
Он уже не боялся ни одиночества, ни бега по кругу за иллюзорной мечтой. Со страхом прекрасно справлялись стабилизаторы. Осталось лишь немного тоски…
Вдруг братья оглянулись на мягко прошуршавшие раздвижные двери. В палату стремительно вошёл Кай. Не говоря ни слова, он кинулся на шею Найту, который при виде него поспешно сел на кровати.
Так они сидели, обнявшись, всё отведённое на посещение время.
— Никогда тебя больше не отпущу одного… — услышал Найт шёпот в самое ухо и почувствовал, как сжалось сердце от нежности и тоски.
Ты не Дэл, мой маленький, ты не Дэл… Но я буду любить тебя в ответ твоей отражённой любовью, как Луна светит отражённым солнечным светом, никого не согревая.
Он не видел, как в глазах Генриха мелькнула и сразу растаяла нейтрализованная стабилизаторами ревность.
* * *
За огромным овальным окном летели крупные хлопья первого снега. Чудился призрак полузабытой колыбельной.
Найт, уже полностью восстановившийся, сидел рядом с господином Торрофом на удобном диване в комнате отдыха и рассеянно смотрел в монитор его ноута. На экране мелькали картинки из меланинового каталога.
— …или этот? Вот такой сейчас оттенок в моде, — господин Торроф заметил, что Найт его не слушает. Мягко похлопал его по плечу.
Найт встрепенулся. Кибербиолог продолжил:
— Так вот. Для кожи советую вот этот оттенок. Приятная такая благородная смуглость. Хорошо сочетается с любым цветом волос. Есть, например, абсолютно чёрный, очень редкий. Ты какой хочешь?
Они перешли на «ты» совсем недавно. Точнее, Найт всё никак не мог заставить себя перейти.
— Я хотел бы оставить всё как есть, — твёрдо произнёс Найт.
— Эм… мальчик мой, эта кожа и волосы — просто стандартное покрытие, оно пока что не раскрашено, если можно так выразиться. Что ты хочешь оставить? Оставлять же нечего.
— Я хочу оставить то, что мне было дано от природы при рождении. Я альбинос, если вы помните.
Мужчина засмеялся и потрепал парня по плечу.
— Найт! То, что тебе было дано при рождении, уже давно кремировано как отработанная биомасса. В тебе абсолютно всё новое и искусственное.
— Не всё. Только девяносто шесть процентов.
— Ну и какие-то миллиграммы нейронной ткани. Это не важно. Важно то, что ты наконец-то можешь перестать быть альбиносом.
— А что плохого в том, что я альбинос? — прозрачные глаза спокойно уставились на кибербиолога. Тот немного нервно кашлянул:
— Ничего, конечно же. Просто я не понимаю тебя, мой мальчик. Зачем отказываться от возможностей? Пойми, человек сейчас способен на всё. Прошли те времена, когда наши предки полностью зависели от прихотей природы. Человек перешёл на новый этап эволюции — Хомо Механикус. Мы победили природу!
— Так ли это? — буркнул Найт. — Тогда почему мы до сих пор боимся проявления рецессивных признаков изначальной мутации? Почему рождаются уродцы, которых потом тайком эвтанируют и сжигают или прячут от людей? Почему у совершенно здоровых детей вдруг ни с того ни с сего обнаруживается прогерия?
Господин Торроф нахмурился. Прогерия… У сына Миккейна выявили прогерию.
— Человеку никогда не победить природу, — проговорил Найт, отворачиваясь. И вдруг добавил очень мрачно:
— Увы…
— Человеку, может, и не победить, — кибербиолог подсел чуть ближе и крепко обнял Найта за плечо. — Но не ты ли живое доказательство того, что её может победить более совершенное существо? Следующая ступень эволюции человека. Человек-машина. Сверхчеловек. О таких, как ты, мечтали философы прошлого. И мы сейчас воплощаем их мечты в реальность.
Найт смотрел на свои сцепленные в замок руки и не отвечал.
— Человек сам по себе — это ошибка природы, — продолжал господин Торроф, чуть скривившись. — Он не может усовершенствоваться или хотя бы исправить свои погрешности биологическим путём. Деградировать — да, пожалуйста, но не развиваться дальше. Без костылей кибертроники, роботроники и генной инженерии он не может подниматься по эволюционной лестнице. Его бьёт всеми ветрами, его мотает туда-сюда по воле хаотичной природы. Он подвержен всем страстям, как неразумное животное. Он ни на что не способен. Он умирает от ран, которые тебя не заставят даже прекратить сражаться. Он болеет, страдает, совершает глупые ошибки. Он может быть злым без причины и совершать отвратительные мерзости. Он — просто кусок мяса. Вы же, киборги, чем меньше оставляете в себе от человека и чем больше приближаетесь к машине, тем совершеннее становитесь.
— Но нам всё же не стать машинами, — негромко перебил его Найт. В голосе молодого киборга звучала настоящая горечь.
Потом он посмотрел в глаза господину Торрофу.
— И глубоко под этой кожей я остаюсь человеком. Куском мяса, раздираемым всеми ветрами. И вы, тот, кто считает себя равным Богу и имеет на то бесспорные основания, вы тоже человек.
С этими словами Найт встал и зашагал по коридору в сторону своего бокса. Господин Торроф не остановил его.
Посидев некоторое время на диванчике в окружении живых растений, воссозданных искусственно из фрагментов ДНК, он закурил и подошёл к окну.
В ночи царил громадный мегаполис. Столица Империи, величайший город Земли — Октополис, чьи шпили царапали брюхо стратосферы, а население перевалило за пятьдесят два миллиона. На фоне неонового моря и чёрного неба летели хлопья снега.
