Внезапно накатила паника, словно он похоронен заживо, и Трясучка рванулся прочь с кровати. Монца недовольно пробурчала что-то, приоткрыв на миг глаза, когда голова ее скатилась с его колен. Он выдернул оконную задвижку, распахнул ставни. Глазам открылся чудесный вид на грязный переулок за домом, в лицо пахнуло холодным ветром и мочой. Но этот запах, во всяком случае, был честным.
У задней двери стояли двое мужчин и женщина с предостерегающе поднятой рукой. На высокой башне с часами, стоявшей на соседней улице, прозвонил колокол. Женщина кивнула, один из мужчин вытащил меч, второй – тяжелую булаву. Затем она открыла дверь, и все ринулись внутрь.
– Дерьмо, – прошипел Трясучка, не веря своим глазам.
Трое – с заднего хода, и, судя по тому, что они явно чего-то дожидались, с переднего наверняка зашло еще сколько-то. Бежать было поздно. Да и тошнило уже Трясучку при мысли о бегстве. Разве у него не осталось гордости?.. В конце концов, бегство с Севера в эту чертову Стирию и привело его к тому, что он лишился глаза.
Он шагнул было к Монце, но остановился. Толку от нее в таком состоянии никакого. Поэтому, решив не трогать ее, Трясучка вытащил нож, который она дала ему в день первой встречи. И крепко сжал рукоять, уверенно легшую в руку. Пусть враги вооружены посолидней, но большое оружие в маленьких комнатках неудобно. На его стороне неожиданность, а это – лучшее оружие, какое может иметь человек. С колотящимся сердцем он затаился в тени за дверью, не испытывая ни страха, ни сомнений, одну только воинственную готовность.
С лестницы донеслись тихие шаги, и Трясучка с трудом удержался от смеха. Хихикнул все же разок, сам не зная почему, поскольку ничего смешного тут не было. Потом послышались скрип и приглушенная брань. Не самые хитроумные убийцы Земного круга. Он закусил губу, пытаясь унять рвущийся наружу смех. Монца пошевелилась, вытянулась на засаленном одеяле.
– Бенна, – пробормотала с улыбкой. И открыла затуманенные глаза, когда дверь вдруг распахнулась и в комнату ворвался человек с мечом. – Эт-та что…
Влетел еще один, по-дурацки наскочил на мечника, чуть не сшиб его с ног и верхушкой воздетой над головой булавы процарапал низкий потолок, вызвав небольшой обвал штукатурки. Со стороны это выглядело так, будто он предлагает свое оружие в жертву небесам. Казалось неучтивым опустить булаву вниз, поэтому Трясучка выхватил ее у него из руки, вонзив в то же самое время нож в спину мечнику.
Выдернул и снова вонзил, по самую рукоять. Стиснул зубы, зарычал, борясь со все еще рвущимся на волю смехом, нанес еще удар и еще. Противник всякий раз изумленно ухал, не понимая, видно, что происходит, потом дернулся, и нож, вырвавшись из руки Трясучки, остался у него в спине.
К Трясучке повернулся, выпучив глаза, второй убийца.
– Что…
Он стоял слишком близко – не размахнешься, поэтому Трясучка треснул его по носу нижним концом булавы, заставив отшатнуться к пустому очагу. Тем временем ноги у первого подкосились, и он, угодив острием меча в стену над кроватью, упал на Монцу. За него можно было не беспокоиться. Трясучка, сделав шажок вперед, упал на колени, чтобы не зацепить булавой потолок, и с ревом взмахнул тяжелой железякой. Та глухо стукнула своего прежнего хозяина в лоб, проломила череп, и потолок усеяли брызги крови.
За спиной раздался боевой клич, и Трясучка быстро развернулся. В дверь вбежала женщина, державшая в каждой руке по короткому клинку… И споткнулась о брыкнувшую в это самое мгновение ногу Монцы, барахтавшейся на кровати и пытавшейся выбраться из-под мечника. Счастливая случайность… Боевой клич захлебнулся, женщина неуклюже рухнула прямо на руки Трясучке, но попыталась все же достать его одним из ножей. Он схватил ее за другую руку и, скользнув под нее, оказался лежащим на трупе хозяина булавы, треснувшись при этом головой о стенку очага так, что на миг ослеп.
Но хватку не разжал, чувствуя, как ногти ее рвут повязку на его лице. Оба зарычали. Она нависла над ним, щекоча его свесившимися волосами, прикусила кончик языка от усердия, стараясь воткнуть нож ему в горло и помогая себе собственным весом. Изо рта у нее пахло лимоном. Трясучка, изловчившись, ударил кулаком ей в челюсть, отчего голова ее откинулась и зубы глубоко вонзились в язык.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
В тот же миг по руке ее рубанул меч, едва не задевший острием плечо Трясучки. Сверху замаячило бледное лицо Монцы, глаза ее таращились несфокусированно. Женщина взвыла, пытаясь вырваться. Второй блуждающий удар мечом пришелся ей по голове, плашмя, и повалил на бок. Монцу отнесло к стене, где, споткнувшись о кровать, она чуть не проткнула саму себя выпавшим из руки мечом. Трясучка вырвал нож из обмякшей руки женщины и вонзил его ей в горло по рукоять. Кровь брызнула фонтаном, оросив рубаху Монцы и стену над кроватью.
Кое-как выбравшись из-под чужих рук и ног, он подхватил булаву, выдернул нож из спины мертвого мечника, сунул его за пояс, метнулся к двери. В коридоре было пусто. Трясучка вернулся за Монцей, поднял ее на ноги. Она оцепенело уставилась на свою мокрую от крови одежду.
– Что… что…
Закинув ее безвольную руку себе на плечи, он вытащил Монцу за дверь, сволок вниз по лестнице. Вывел через открытую заднюю дверь в переулок. Там Монца успела сделать всего шаг, и ее вырвало. Потом она застонала и натужилась снова. Трясучка тем временем сунул булаву в рукав, окровавленным навершием вниз, чтобы выпала легко, коль понадобится. И понял вдруг, что опять смеется. Почему – неведомо. Смешного по-прежнему ничего не было. Как раз наоборот. Но смех все равно рвался наружу.
Монца сделала, пошатываясь, еще несколько шагов, согнулась пополам.
– Все, курить брошу, – пробормотала, сплевывая желчью.
– Ага. Как только глаз у меня вырастет заново.
Схватив ее за локоть, Трясучка двинулся в конец переулка, к людной, залитой солнечным светом улице. На углу остановился, быстро глянул в обе стороны, потом опять забросил руку Монцы себе на плечи и повел ее прочь.
За исключением трех трупов, в комнате было пусто. Шенкт приблизился к окну, осторожно обойдя пятна крови на полу, выглянул. Ни Меркатто, ни одноглазого северянина. Но лучше уж пусть сбегут, чем кто-нибудь другой найдет их раньше его. Этого он допустить не мог. Привык доводить до конца работу, за которую взялся.
Шенкт присел на корточки, положил руки на колени. То, во что он превратил Мальта с его семью дружками, вряд ли выглядело хуже сотворенного Меркатто и ее северянином с этими троими. Кровью были залиты стены, пол, кровать, потолок. Череп мертвеца, лежавшего возле очага, являл собой кашу. Пропитанная кровью рубаха второго, валявшегося вниз лицом, вся была в ножевых прорехах. На горле женщины зияла глубокая рана.
Счастливица Ним, предположил он, глядя на нее. Которую покинуло счастье.
– Теперь – просто Ним.
В углу возле стены что-то блеснуло. Шенкт наклонился, поднял и поднес к свету золотое кольцо с большим кроваво-красным рубином. Вещица была слишком хороша, чтобы принадлежать кому-то из этого отребья. Кольцо Меркатто, стало быть. Еще теплое от ее пальца… Он надел его на собственный. Потом ухватил тело Ним за лодыжку, перетащил его на кровать и, тихо напевая себе под нос, принялся раздевать.
На бедре правой ноги виднелась какая-то чешуйчатая сыпь, поэтому он предпочел левую. Надрезал ее у ягодицы тремя быстрыми, ловкими движениями мясницкого серпа. Легко выломал кость из бедренного сустава, еще двумя взмахами кривого клинка отсек ступню, затем сложил ногу вдвое, перевязал поясом Ним, чтобы не разогнулась, и сунул в мешок.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Толстый кусок вырезки, обжаренный на сковороде. С особой смесью из четырех сулджукских специй, которая у него всегда с собой. На местном пурантийском масле, имеющем чудесный ореховый аромат. Да, еще соль и молотый перец. С приправами будет вкусным любое мясо. Розовое внутри, но без крови. Людей, которые любят мясо с кровью, Шенкт не понимал. Ему сама мысль была противна. Под конец добавить лук. Можно еще порубить кубиками мякоть голени и сделать жаркое, с грибами и кореньями, а из костей сварить бульон, добавив капельку выдержанного мурисского уксуса, который придаст…
