Кошки так и кишели кругом. Она перешла к другому окну. Комнату заливал солнечный свет, играя на лезвиях инструментов и тоненьких минаретах на верхушках птичьих клеток. Гарриет очень нравилась эта комната. Клетки были прекрасны, и когда Гаррисон Витерс входил в эту комнату, он казался самым счастливым человеком.
Гарриет любила наблюдать, как он работает, восхищаясь терпением, с которым он часами склонялся над витками перекрученной тоненькой проволоки и крохотными металлическими деталями.
Какая удача! Гаррисон Витерс только пришел из магазина с большой сумкой. Теперь она узнает, что он ест. Кошки проследовали за ним на кухню, где он стал вынимать покупки из сумки. Они принялись мяукать и тереться о его ноги, когда он достал из сумки сырые почки.
— Это вам, детки, — тихо бормотал он. Гаррисон всегда говорил очень тихо. — Ну вот, теперь мы поедим. Привет, привет. Привет, Давид, привет, Распутин, привет тебе, Гёте, Алекс, Сандра, Томас Вулф, Пат, Пак, Фолкнер, Кассандра, Глория, Цирцея, Кофакс, Мэри Джейн, Вилли Мейс, Франциск, Кокошка, Донна, Фред, Сван, Микки Мантль, Себастьян, Ивонна, Иерусалим, Достоевский, Варнава[6]. Привет, привет, привет.
На это раз Гарриет считала. Двадцать шесть. Значит, двадцать шесть мисок предназначены для кошек. А откуда он сам ест? Она увидела, как он выудил со дна сумки маленькую баночку йогурта. Кошки йогурт не едят. Так вот что он ест.
Она наблюдала, как он покормил кошек, а потом сам съел пару ложек йогурта. Он взял баночку с остатками йогурта в рабочую комнату и плотно закрыл дверь — кошкам туда вход запрещался. Он уселся за стол, где стояла удивительно красивая клетка — копия викторианского летнего домика.
В комнате царила тишина, Гаррисон глядел на клетку. Его рука, как во сне, двинулась, чтобы поставить йогурт на стол. Глаза затуманились. Он любовно смотрел на еще не законченный уголок клетки. Медленно-медленно он подвинул какую-то железку на полдюйма влево, потом сел и долго смотрел на свое творение. Затем опять подвинул железку назад.
Гарриет записала в блокнот:
ОН ЛЮБИТ РАБОТАТЬ. НАВЕРНО, ЭТО ОЛЕ-ГОЛЛИ ИМЕЛА В ВИДУ. ОНА СКАЗАЛА, ЧТО ТЕ, КТО ЛЮБЯТ СВОЮ РАБОТУ, ЛЮБЯТ ЖИЗНЬ. А РАЗВЕ КТО-ТО НЕНАВИДИТ ЖИЗНЬ? Я БЫ НЕ ПРОЧЬ ЖИТЬ, КАК ГАРРИСОН ВИТЕРС, ПОТОМУ ЧТО ОН КАЖЕТСЯ СЧАСТЛИВЫМ ЧЕЛОВЕКОМ. ТОЛЬКО Я НЕ ХОЧУ ВСЕХ ЭТИХ КОШЕК. Я БЫ, ПОЖАЛУЙ, ХОТЕЛА СОБАКУ.
Она взглянула напоследок на Гаррисона Витерса, который любовно обвивал две резные деревяшки тоненькой проволочкой. Потом спустилась на улицу и, стоя перед домом, записала:
ТОЛЬКО ОДИН ЙОГУРТ. КАКОВО ЭТО, ЕСТЬ ВСЕ ВРЕМЯ ТОЛЬКО ЙОГУРТ? НИЧЕГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ ЛУЧШЕ БУТЕРБРОДА С ПОМИДОРОМ.
Она решила, прежде чем закончить маршрут, навестить Джени. Джени жила в двухэтажной квартирке с садом в небольшом, недавно отремонтированном доме на углу Ист-Эндского проспекта и Восемьдесят Четвертой улицы. Гарриет позвонила в домофон и, услышав ответное жужжание, толкнула дверь. Джени, в прескверном настроении, стояла на пороге квартиры. Едва глянув на нее, Гарриет сразу догадалась, что у нее на душе. Когда Джени была страшно сердита, она всегда выглядела очень веселой. В нормальном состоянии у Джени было довольно свирепое лицо. Сегодня она весело улыбалась и даже запела приветственно:
— Привет, привет, Гарриет Велш. — Значит, настроение — хуже не придумаешь.
Гарриет осторожно приблизилась, как будто это была не ее подруга, а бешеный пес. Она попыталась заглянуть Джени в глаза, но та уже повернулась и вошла в квартиру. Гарриет последовала за ней.
— Что случилось? — прошептала Гарриет. Девочки стояли в маленьком коридоре, ведущем в гостиную.
— Они меня преследуют, — прошептала в ответ Джени, все еще широко улыбаясь.
— Кто?
— Крысиная Стая, — так Джени называла мать, отца, брата и бабушку, которая жила с ними.
— Почему?
— Мама сказала, будто я собираюсь взорвать их всех, и еще мне нужно пойти в школу танцев. Давай сюда, здесь они нас не увидят, — с широчайшей улыбкой прошипела она и повела Гарриет в комнату, которую называла лабораторией, хотя это просто была ее комната.
В одном углу пол не был ничем покрыт. На отогнутом ковре было видно место, где Джени попыталась отрезать кусок, чтобы не мешался. Ее остановило только то, что у матери при виде разрезанного ковра случился истерический припадок. Произошла большая ссора, во время которой Джени продолжала широко улыбаться, а мать ясно дала понять, что ее ни малой мере не волнует отсутствие ковров в лабораториях. («Они могут загореться», — заявила девочка, чем снова вызвала у матери истерику.) В результате ковер остался, и единственное, чего Джени удалось добиться, это разрешения завернуть немного один угол.
Сама лаборатория выглядела ужасно загадочно и всегда пугала Гарриет, стоило ей только поглядеть в ту сторону. Она, однако, ни за что не призналась бы в этом Джени. Там были ряды полок с бутылочками, наполненными подозрительными жидкостями, каждая из которых выглядела так, будто выпив ее, ты мог сразу же превратиться из доктора Джекиля в мистера Хайда[7].
Только Джени понимала, что в этих бутылочках, но она никогда ничего не объясняла, а если ее спрашивали, обзывалась кретинкой. Служанка боялась даже близко подойти к ее комнате, поэтому Джени давным-давно пришлось научиться убирать самой.
Гарриет продолжала разглядывать оборудование, а Джени стремительно бросилась к чему-то, яростно кипевшему на горелке Бунзена. Она подкрутила что-то и уменьшила пламя, а потом повернулась к подруге.
— Теперь это действительно может случиться, — задумчиво произнесла она и хлопнулась на кровать.
— Ты имеешь в виду…
— Да, они могут все забрать.
— Ну, нет же.
— И до меня были люди, которых никто не понимал. Они могут это сделать, — тут Джени перестала улыбаться, и от ее взгляда у Гарриет по спине побежали мурашки.
— А ты что будешь делать?
— Уйду, конечно.
«Что бы там ни было, — подумала Гарриет, — а у Джени всегда на все готов ответ».
— А как насчет школы танцев?
— Погоди, дружище, они и тебя достанут. Я слышала, как моя мама разговаривала с твоей. Кто это слыхивал, чтобы Пастер ходил в школу танцев? Или Мария Кюри? Или Эйнштейн? — девочка выплевывала имена одно за другим.
Гарриет не приходил в голову ни один шпион, который ходил бы в школу танцев. Это не сулило ничего хорошего.
— Я туда не пойду, с их разрешения или без него, — твердо заявила она.
— Они меня никогда не заставят, — громко воскликнула Джени и совсем другим тоном добавила: — Ну, Гарриет, я собираюсь закончить этот эксперимент.
— Пожалуйста, пожалуйста. Мне надо кое-что записать в блокнот.
Джени вскочила и направилась к лабораторному столу.
— Если я сразу не закончу, все испортится.
— А что ты делаешь?
Ответа не последовало. Джени никогда не отвечала, если ее спрашивали, чем она занимается, но Гарриет из вежливости изредка все равно спрашивала. Очевидно, это было что-то взрывчатое. Гарриет немножко понаблюдала за Джени, глядя на ее спину, старательно склоненную над столом, на солнечный свет, пробивающийся сквозь окно. К вечеру солнце выглядело одновременно грустным и приятным и внезапно напомнило ей о кануне Нового Года. Не то чтобы этот день был особенный, просто когда девочка взглянула в тот день на солнце, оно выглядело точно так же. Она откинулась на кровать. Приятно быть в таком месте.
МОЖЕТ БЫТЬ, КОГДА Я ВЫРАСТУ, У МЕНЯ БУДЕТ КАБИНЕТ. НА ДВЕРИ Я ПОВЕШУ НАПИСАННУЮ ЗОЛОТЫМИ БУКВАМИ ТАБЛИЧКУ «ШПИОНКА ГАРРИЕТ». ЕЩЕ НА ДВЕРИ БУДУТ МОИ ПРИЕМНЫЕ ЧАСЫ, КАК У ЗУБНОГО, И ЕЩЕ ОДНА ТАБЛИЧКА — «ВСЕВОЗМОЖНЫЕ ШПИОНСКИЕ УСЛУГИ». Я НЕ БУДУ УКАЗЫВАТЬ РАСЦЕНКИ ПРЯМО НА ДВЕРИ, ОНИ ВСЕГДА МОГУТ ВОЙТИ И СПРОСИТЬ, СКОЛЬКО ЭТО СТОИТ. Я БУДУ СИДЕТЬ В КАБИНЕТЕ КАЖДЫЙ ДЕНЬ С ОДИННАДЦАТИ ДО ЧЕТЫРЕХ И ДЕЛАТЬ ЗАПИСИ В БЛОКНОТЕ. И ПУСТЬ ЛЮДИ ПРИХОДЯТ И ПРОСЯТ МЕНЯ ЗА КЕМ-НИБУДЬ ПОСЛЕДИТЬ. Я МОГУ ЭТИМ ЗАНИМАТЬСЯ В ТО ВРЕМЯ, ПОКА Я НЕ СИЖУ В КАБИНЕТЕ. ИНТЕРЕСНО, БУДУТ ЛИ У МЕНЯ КАКИЕ-НИБУДЬ СЛУЧАИ С УБИЙСТВОМ. ТОГДА МНЕ НЕПРЕМЕННО ПРИДЕТСЯ НОСИТЬ ПИСТОЛЕТ И СЛЕДИТЬ ЗА ЛЮДЬМИ. ТОЛЬКО ЭТО НАВЕРНЯКА БУДЕТ ПО НОЧАМ, А МНЕ ПО НОЧАМ НЕ РАЗРЕШАЮТ ВЫХОДИТЬ.
— Эй, Джени, если бы ты задумала перерезать кому-нибудь глотку, ты бы это ночью сделала?
— Я бы их отравила, — ответила та, не повернув головы.
«Ну, это уж точно», — подумала Гарриет.
— Но, Джени, они всегда могут найти следы яда.
— Не моего изготовления.
— Ты сделала новый?
— Да.
Гарриет вернулась к блокноту. НУ, МОЖЕТ, И ВПРЯМЬ В ХИМИИ ЧТО-ТО ЕСТЬ. Я БЫ МОГЛА ОТРАВИТЬ ПИНКИ, И НИКТО БЫ НЕ УЗНАЛ. НАВЕРНО, ИМ НЕ ПОВРЕДЯТ НОВЫЕ ЯДЫ. НО ОЛЕ-ГОЛЛИ СКАЗАЛА, У НИХ В ВАШИНГТОНЕ УЖЕ ЕСТЬ МАЛЕНЬКАЯ ПРОБИРОЧКА С ЧЕМ-ТО, ЛОЖКИ ЧЕГО ДОВОЛЬНО, ЧТОБЫ ВЗОРВАТЬ ВСЮ ЗЕМЛЮ ИЛИ ДАЖЕ ВСЮ ВСЕЛЕННУЮ. ЧТО ТОГДА СЛУЧИТСЯ? МЫ ВСЕ ВЗЛЕТИМ НА ВОЗДУХ? В КОСМОСЕ ТЫ ПРОСТО ЛЕТАЕШЬ И ВСЕ. ТОЛЬКО МНЕ ТАМ БУДЕТ ОДИНОКО.
