Эмили закрыла глаза и открыла их снова. Тетя Веспасия по-прежнему не сводила с нее пристального взгляда.
— Ну, Эмили, — энергичным тоном осведомилась она. — Я все еще жду твоего рассказа о визите в Винчестер. Ты так ничего мне не рассказала.
Эмили поняла, что разговора не избежать. Причем тетя Веспасия наверняка втянула ее в него намеренно. Эмили же не хотела подвести ее, заняв пораженческую позицию. Тетя Веспасия ни за что не сдалась бы, не стала бы тихонько лить слезы в углу, где ее никто не видит.
— Разумеется, — ответила Эмили с наигранной готовностью и принялась рассказывать, на ходу сочиняя подробности. Она еще не закончила свой рассказ, когда в гостиную раньше обычного вошли мужчины.
Весь вечер Эмили пыталась сохранять хорошую мину при плохой игре и, когда, наконец, пришло время идти спать, поняла, что одержала маленькую победу, а именно сделала все для достижения поставленной цели. Она поймала на себе одобрительный взгляд тети Веспасии. Не ускользнуло от ее внимания и то, как по лицу Тэсси промелькнуло нечто, близкое к восхищению. Джордж взглянул на нее всего один раз, и его улыбка была такой вымученной, такой неестественной, что вызвала у нее боль. Лучше бы он вообще не посмотрел в ее сторону, нежели так бездарно сфальшивил.
Участие исходило с той стороны, откуда она уже привыкла его ожидать, хотя, если признаться честно, это ее мало радовало. Кто, как не Джек Рэдли, смеялся вместе с ней; кто, как не он, шуткой отвечал на ее шутки; кто в конце вечера проводил ее по широкой лестнице, поддерживая под локоть…
Почти не замечая его, Эмили остановилась на лестничной площадке, ожидая, что вот-вот появится Джордж, но вместо этого снизу донесся шорох шелкового платья. Она моментально поняла, что это Сибилла, и все-таки продолжала надеяться, что муж уже спешит к ней. Наконец она увидела их. Джордж радостно улыбался. Свет газового рожка падал на его темные волосы и белые, обнаженные плечи Сибиллы. Увидев жену, Джордж поспешил отойти от Сибиллы: радость же на его лице моментально угасла. Ее место заняла растерянность, как будто его застали за чем-то недостойным. Впрочем, он снова перевел взгляд на жену Уильяма.
— Спокойной ночи. Благодарю вас за прекрасный вечер, — произнес он, явно испытывая неловкость от столь щекотливой ситуации.
Лицо Сибиллы пылало румянцем, она все еще была под впечатлением того, о чем они с Джорджем только что беседовали или чем только что занимались. Эмили для нее просто не существовала, а Джек Рэдли был всего лишь бледной тенью, неприметной частью окружающей обстановки. Слова были не нужны. Ее улыбка и без того говорила обо всем.
Эмили сделалось дурно. Все ее усилия пошли прахом. Она оказалась актрисой в пустом театре, игравшей для себя самой. Для Джорджа она была ничем. Все ее старания оставили его равнодушным.
— Спокойной ночи, мистер Рэдли, — попрощалась она и потянулась к дверной ручке спальни.
Переступив порог, Эмили плотно закрыла за собой дверь. Наконец она может побыть одна. В ее распоряжении девять часов одиночества. Если она захочет поплакать, об этом не узнает никто. А после того, как она даст волю чувствам, чтобы избавить себя от боли, разрывавшей ей грудь, у нее будет возможность забыться сном, прежде чем принять решение. Неожиданно в дверь постучали.
Эмили смахнула с глаз слезы и сделала глубокий вдох.
— Вы мне не нужны, Миллисент, — произнесла она слегка дрожащим голосом. — Можете ложиться спать.
Возникла короткая нерешительная пауза, после чего раздался голос горничной:
— Хорошо, мэм. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
Эмили медленно разделась и, бросив платье на спинку стула, вытащила из прически шпильки. Волосы волной рассыпались по плечам, и ей тотчас сделалось легче. Тяжесть прически давила на нее весь день.
Ну почему? Что такого он нашел в Сибилле? Красоту, ум, обаяние? Или во всем виноват некий ее, Эмили, собственный изъян? Неужели она утратила в себе нечто такое, что Джордж когда-то ценил и любил?
Эмили попыталась вспомнить все, что говорила и делала в последнее время. Неужели это так сильно отличалось от ее обычного поведения? Неужели она так сильно изменилась за эти несколько недель? Почему вдруг стала менее привлекательной, менее нужной и менее желанной в глазах Джорджа? Ей никогда не были свойственны холодность, дурное расположение духа или экстравагантные выходки, резкость в отношении их общих друзей. Хотя, видит бог, соблазн возникал, и не раз! Ведь некоторые из них были такими поверхностными, такими непроходимо глупыми, и разговаривали с ней, как с ребенком…
Впрочем, незачем травмировать себе душу, решила Эмили и забралась в постель. Может, ей лучше разозлиться? Это лучше, чем напрасно лить слезы. Рассерженные люди умеют бороться и иногда даже одерживают победу.
Проснулась она с головной болью и ощущением чего-то неудавшегося. Сон нисколько не освежил ее и не прибавил ей сил. Эмили лежала в постели, расслабленно наблюдая за лучами солнечного света, скользившими по лепнине потолка, который в эти минуты показался ей бесцветным, жестоким и бездушным. О, будь сейчас ночь, и она могла еще какое-то время побыть одна! Эмили было страшно подумать, что вскоре ей придется спуститься вниз к завтраку и увидеть все те же улыбающиеся лица — их любопытство, сочувствие, жалость, — и притворяться, будто ничего не произошло… Нет, это просто невыносимо.
То, что думают остальные о Джордже и Сибилле, ее не интересовало. Она знала нечто такое, что было неведомо остальным, нечто такое, что все объясняло.
Эмили сжалась в комочек и еще на несколько секунд спрятала голову под простыней. Но чем дольше она оставалась в постели, тем больше неприятных мыслей кружилось в ее голове. Воображение уносило ее в невообразимые дали, рисовало картины всевозможных бед и несчастий. Картины столь живые, что вскоре ей стало казаться, что все это происходит наяву. В висках пульсировала боль, глаза щипало.
Ей уже давно пора было встать. Миллисент дважды стучалась в дверь. Утренний чай, должно быть, давно остыл. На третий стук служанку пришлось впустить. Эмили тут же озаботилась собственной внешностью. И хотя ей самой было все равно, в той игре, какую она затеяла, то, как она выглядит, имело первостепенное значение. Она терпеть не могла румяна, но они все-таки лучше, чем смертная бледность. Кстати, к столу она спустилась отнюдь не последней. Сибиллы за завтраком не оказалось. Старая миссис Марч предпочла, чтобы завтрак подали ей в постель, так же как и тетя Веспасия.
— Вы прекрасно выглядите, моя дорогая Эмили, — произнес Юстас.
Он, конечно же, отлично понимал, что происходит между Джорджем и Сибиллой, однако полагал, что благовоспитанной леди надлежит держать себя достойно: не проявлять внешнего беспокойства, делая вид, будто ничего не происходит. И хотя Юстас не питал расположения к Эмили, он будет на ее стороне, пока она своим поведением не опровергнет его сомнений.
— Благодарю вас, — с притворной радостью ответила Эмили, как можно глубже пряча свое раздражение. — Надеюсь, вы тоже хорошо спали?
— Превосходно, — ответил Юстас и щедрой рукой положил себе еду с нескольких тарелок, стоявших на массивном дубовом серванте. Поставив тарелку на стол, он подошел к окну и распахнул его настежь, впуская в комнату поток прохладного утреннего воздуха. Стоя рядом с открытым окном, набрал полную грудь воздуха, затем еще и еще раз, затем еще один.
— Превосходно, — повторил он, не обращая внимания на то, что остальные слегка вздрогнули от холода, и вернулся на свое место. — Я всегда полагал, что хорошее здоровье крайне важно для женщин, разве не так?
Эмили не видела причин, почему это должно быть крайне важно, но, скорее всего, то был риторический вопрос, поскольку Юстас сам же на него и ответил:
— Никакому мужчине, особенно в хорошей семье, не нужна болезненная жена.
— Бедняку такая жена нужна еще меньше, — возразила Тэсси. — У него просто не будет денег для ее лечения.
Однако Юстас не мог допустить, чтобы кто-то прерывал его философствования, особенно речами про каких-то там бедняков.
— Конечно, вы правы, дорогая, но разве беднякам нужны дети? Их же не волнует вопрос наследования, продолжения рода, передачи титула… Простому человеку сыновья не особо нужны в отличие от богатого. — Юстас неодобрительно покосился на Уильяма. — И чем больше, тем лучше, если вы хотите, чтобы ваш род благополучно продолжался и далее.
Джордж откашлялся и вопросительно поднял брови. Его взгляд скользнул сначала по Сибилле, затем по Уильяму, после чего снова переместился на тарелку. Лицо Уильяма сделалось каменным.
— Слабое здоровье не мешает женщинам рожать детишек, — возразила Тэсси, и ее щеки пошли красными пятнами. — Я не считаю здоровье особой добродетелью. Это великий дар, и он чаще обнаруживается у людей состоятельных.
