— Вы меня спрашивали, что я здесь делаю, — бормотал Фроулиш между глотками, которые он отхлебывал с характерной для него жадностью и одновременно отвращением. — Нет, я не ищу здесь местный колорит: я романист не этого рода, я не стремлюсь к реакционной фотографичности.
— Только, пожалуйста, без деклараций: сейчас вы объявите себя антинатуралистом или еще кем-нибудь в этом роде, — с усмешкой остановил его Чарлз. Он был мойщиком окон и стоял выше всей этой интеллигентской дребедени. — Вы скажите мне прямо, если это не секрет, что вы тут делаете?
— Ну, как вам сказать, — ответил Фроулиш, ломая и судорожно крутя свои короткие пальцы. — Бетти отыскала здесь для нас пристанище, а, что касается меня, мне все равно, где находиться, раз я пишу роман. Тут довольно тихое место.
— Бетти? — спросил Чарлз, роясь в обрывках воспоминаний, которые еще ютились на задворках его мозга в ожидании окончательной прочистки.
— Ну разве вы не помните Бетти? Она бывала на вечеринках у Алана.
Чарлз только раз был на вечеринке у этого неприятного для него молодого человека и постарался ускользнуть еще до начала пьяных объятий, но что-то зашевелилось в ворохе памяти и смутно вспомнилась главная приманка того вечера — высокая, гибкая девушка в пижамных брюках и с распущенными по плечам волосами.
— Вот не знал, что вы… — тут он приостановился, отыскивая слово, — что вы ухаживали за ней.
Фроулиш захохотал, сотрясаясь всем своим пухлым телом.
— Ухаживал! Да я жил с ней весь третий курс.
— Вот как? Этим, должно быть, и объясняется, что вы так и не получили диплома.
Сказав это, Чарлз поразился — как прямолинейно, как грубо и откровенно может он теперь говорить. В прежнее время он ни за что не решился бы затрагивать личные темы, да еще так вызывающе, хотя бы и по отношению к заведомому эготисту Фроулишу, которого он, конечно, ни капельки не смутил.
— О, диплом! — хрипло простонал тот, помаргивая за космами рассыпавшихся волос. — А на что мне, спрашивается, диплом? Я романист. Все, что мне нужно, — это стол, стул, перо и бумага, женщина, еда и… — тут он поглядел на свой пустой стакан — …и питье.
Прежний Чарлз при таком прозрачном намеке тотчас вскочил бы и побежал к стойке; новый Чарлз преспокойно сидел на месте, раскуривая сигарету.
— Подождите, вот я сейчас допью свой. А где же вы теперь живете вместе с вашей Бетти? Отдельный домик?
— Нет, нет, — признался Фроулиш. — Не все сразу. Собственно, это вроде строительного склада. Нижний этаж не разгорожен, там выдерживали лес. Верхний, туда попадаешь по приставной лестнице, был приспособлен под контору. Бетти удалось снять наверху помещение. Но, послушайте, если вы при деньгах, закажите же, черт подери, еще по стакану.
Чарлз притушил сигарету и отправился за пивом. Может быть, это как раз то, что ему надо: будет где хранить оборудование, и обойдется, должно быть, недорого. И — что важнее — никакой среды, никаких столкновений общественных противоречий. Он, отвергнувший и отвергнутый, равно чуждый как своему классу, так и теперешней своей «трудовой» жизни, может быть, именно здесь найдет бесклассовое пристанище под одной крышей с этим невротическим псевдописателем и его обрюченной гетерой.
Когда Фроулиш был ублаготворен новой порцией эля и сигаретой, он пригнулся к Чарлзу и продолжал поверять свои тайны:
— Помещение это, по-видимому, пустует уже много лет. Строительная фирма перебралась в город покрупнее, а тут оставалась только всякая складская заваль. Потом старый владелец умер, вдова продала основную контору, а на это помещение никто не зарился, потому что его давно не ремонтировали. Ну и пришлось старой карге отдавать его под жилье.
— Да это настоящая благодетельница! И сколько она с вас берет?
Тут Фроулиш застонал, и его лицо исказила страдальческая гримаса.
— По гинее в неделю! Подумать только: каждые семь дней двадцать один чертов шиллинг, и за такую трущобу! Конечно, вдвоем дешевле, пожалуй, не устроишься, и старая ведьма содрала бы с нас больше, много больше, но только она делает это тайком, и надо нам всем держать ухо востро, иначе, чего доброго, санитарная инспекция засадит всех нас в тюрьму.
— А что, разве так плохо? Нет воды?
— Нет, колодец рядом, и, насколько мне известно, никто не объявлял его непригодным для питья. Ну и, конечно, нужник во дворе, еще с тех пор, как здесь было полно рабочих.
Пивная постепенно наполнялась. Какой-то рабочий поставил на стол свою пинтовую кружку и сел рядом с Фроулишем. Вытащив пакет прессованного табака, он ножом стал крошить его и собирать себе в ладонь.
— Так, так, — возбужденно сказал Чарлз. — А кто платит эту гинею? То есть, конечно, вы…
Среди неслыханных преступлений, на которые только вскользь намекали в газетных отчетах или в его детстве перешептывались шокированные взрослые, было и такое — жить на средства женщины. Эта формула обнимала всю шкалу возможностей: от организованного сутенерства до ценных подарков от богатых старух. «К какому разряду относится Фроулиш?» — спрашивал себя Чарлз, глядя на корчившуюся белесую маску с глубоко сидящими красными глазками. Но, куда бы его ни отнести, то, что Фроулиш жил на счет женщины, было несомненно.
— Ну да, конечно, это шокирует ваши буржуазные чувства, — горестно усмехнулся Фроулиш. — Я знаю, о чем вы думаете. Да, Бетти платит эту гинею в неделю. А еще около двух фунтов, которые уходят на питание и топливо. Но и этого мало. Нам нужно больше уже теперь, и один бог знает, сколько понадобится зимой. Она за все платит. И полагаю, что вы со своими проклятыми условностями…
Тут его тирада была прервана приступом отчаянного кашля, потому что рабочий, кончив строгать табак, набил им глиняную трубку и принялся ее раскуривать. Вокруг Фроулиша образовалось густое сизое облако и стало щипать ему глаза, нос, гортань и легкие. Чарлз успел отстраниться, прежде чем это облако окутало его. Быстро поднявшись, он подхватил стакан и удалился на почтительное расстояние от удушливого вулкана.
— Вы, конечно, думаете, — донесся до него сдавленный голос Фроулиша, — что только беспринципный мерзавец может быть на содержании у женщины! Почему он не работает, чтобы прокормиться, как это делаю я? — Снова приступ неудержимого кашля. Рабочий мирно попыхивал трубкой. — Но вы и все вам подобные чистюли не заботитесь о… ох, этот чертов дым… Вам дела нет до того, выживет ли Искусство. Мне надо только закончить свой роман и тогда — слава! Я верну ей все с процентами. И вообще… боже мой, я задыхаюсь! Вы тут, Ламли?.. И вообще что значит материальная сторона? Бетти рада помочь Искусству! Она по-настоящему заинтересована… воздуху мне, умираю!., в судьбе моего романа, в том, быть или не быть Литературе… Да перестаньте вы дымить!.. Ламли! Где вы? Ничего не вижу!
Фроулиш поднялся наконец на ноги; очертания его смутно вырисовывались сквозь дым.
— Сюда! — крикнул Чарлз.
Они напоминали киногероев, спасающихся от пожара в джунглях, или каторжников, скрывающихся в Дартмурском тумане. Судорожно простирая руки к просвету, весь зеленый, обливающийся потом, Фроулиш наконец вынырнул из дымного облака. Чарлз быстро подхватил его под руку и выволок на свежий воздух.
Хотя Фроулиш и не заикнулся об этом, но как-то естественно получилось, что Чарлз пошел проводить его до дому. Оправившись от удушья, романист быстро заковылял по переулку, принимая как должное помощь Чарлза. Молча они кружили по лабиринту окраинных улочек, и однообразие скученных домов с их тесными дворами уже нарушалось кое-где признаками деревни: то травой, проросшей между булыжниками, то зарослями крапивы, то живой изгородью или раскидистым деревом. Наконец они очутились перед длинным деревянным сараем, отделенным от улицы большим пустым двором. Зайдя во двор, они услышали резкие женские голоса. Кричали сразу двое, и трудно было понять слова, но затем можно было разобрать, что более пронзительный голос настойчиво повторял:
— Сию минуту! Сию же минуту!
— Ах она, ведьма! — воскликнул Фроулиш и остановился как вкопанный. — Это она! Нам лучше не показываться.
Очевидно, бремя, которое Бетти взвалила на свои плечи в интересах Литературы, включало и обязанность единолично выдерживать натиск разъяренной хозяйки. Чарлз не сомневался в том, что это хозяйка, а ожесточение в ее голосе свидетельствовало, что спор идет о деньгах. Фроулиш повернул и собирался было ускользнуть на улицу, как вдруг над их головами распахнулось окно и высунулось злобное морщинистое лицо колдуньи с пучком закрученных на темени редких седых волос.
— Мистер Фроулиш! — завизжала вдова. — Вы что, думаете улизнуть? Не надейтесь. Я вас видела, пожалуйте-ка сюда!
Судорожно дергаясь, романист остановился в нерешимости. Бегство казалось так заманчиво, сдача так тягостна.
