Как такое возможно, чтобы живой карлик являлся притом мёртвым посланником Смерти, Драеладр задумался много позже – когда более-менее выучил человеческий язык. Увы, надежда что-либо спросить у Дулдокравна к тому моменту истончилась донельзя. Карлика увели – и вряд ли увели туда, откуда скоро выпустят. Предвещало ли что-то такое развитие событий? Ну, разве что странное поведение провидицы Бланш…
В те же долгие часы, когда одноглазый отшибинец потчевал дракона своей монотонной историей, резонные вопросы ещё не созрели. Драеладр впитывал всё, что ему рассказывалось. И о том, как Дулдокравн вместе с ещё двоими карликами составляли одного Чичеро, и как прятались под чёрным плащом, стараясь никому не показать, что кроме них втроём там никого нет. И как трудно было им втроём ужиться: то-то Дулдокравн и лишился лучшего своего глаза. И как заманил их в замок Глюм подлый великан Плюст, а замок оказался тюрьмой. И как потерялись в том замке два карлика, и Дулдокравн под плащом Чичеро остался один как перст.
Грустно и тревожно было Дулдокравну в одиночку прикидываться посланником Смерти, да слоняться по замку, из которого нет выхода. Вот тогда-то, кстати, и наблюдал одноглазый карлик воздушный бой между замковой башней, мечущей молнии, и двумя небесными замками, что подлетели свыше. Отразили они донными своими зеркалами жестокую молнию обратно в Глюм, да так ловко, что снесли тюремную башню, а узник её – посаженный на цепь серый дракон – ничуть не пострадал, а вырвался на свободу, оглашая небеса… Хотя нет, не оглашая. Молча улетел.
Позднее, вспоминая поведанный карликом эпизод об узниках Глюма, маленький дракон и сам прочувствовал тоскливую жуть положения того злополучного серого дракона, ощутил пробирающий до дрожи холод оков и глухую печаль долгого заточения среди каменных стен.
Нечто подобное испытал и сам Драеладр, прячась вместе с Хафизом в позабытой людьми ветхой хижине. Скрываться в ней им пришлось, чтобы не лишиться свободы, но эта тайная свобода вышла сродни заточению. Вроде, и не прикован, а наружу не покажешься.
* * *
К четырёхмесячному возрасту после вылупления ползать Драеладр с грехом пополам научился, а летать – нет. Он разве что невысоко вспархивал. Глядя на его потуги, Лулу Марципарина горестно качала головой и, должно быть, винила себя. Мало любила, мало кормила, мало понимала – вот какие темы зазвучали в её речах – без различия, говорила ли она с кем-то из ближнего круга друзей, или с завистницами из женского кружка.
Кому единственно Марципарина не жаловалась, так это драконам. Оно и понятно: свита Гатаматар обрадовалась бы любому поводу забрать её крылатое дитя к себе в труднодоступные небесные пещеры.
Драеладр, чувствуя состояние матери, пытался её ободрить то улыбкой, то очередной озорной проделкой – но тщетно. Из улыбки Лулу вычитывала отчаяние и готовность примириться с безнадёжно глупой матерью, из озорных проделок – жажду мести за нанесённый ущерб.
– Он дракон настоящий, а я – только по происхождению; я совсем его не понимаю! – жаловалась Марципарина Кэнэкте.
– Не тужи: в самом крайнем случае поможет Гатаматар! – утешала та. – Только до крайнего случая мы доводить не будем. Драеладрик ведь нужен и тебе самой, правда?
– Правда, правда! – кивала Марципарина Бианка, преданно глядя в глаза подруги. И минуту спустя начинала тот же разговор заново.
В ту пору Драеладр устал выдерживать многочисленные тревоги матери, обращаться к ней стал реже, а весь ушёл в исследование дворцовых покоев. Где он только не проползал! Он бывал даже там, где с момента постройки не ступала ни нога человеческая, ни швабра наводящей чистоту прислуги! И под лестницами, и в чуланах, и в чердачных помещениях, куда много лет сваливали пришедшие в негодность драгоценности.
Фамильный дворец Драеладра давно стоял не очень-то обитаемым. Прошлый Драеладр редко в нём появлялся, а в его отсутствие и люди-родственники сторонились помпезного сооружения. Лишь тот, кто не имел в Ярале собственного жилья – вот как Марципарина после перелёта из замка Окс – использовал дворец в качестве временного пристанища. Всё же здесь удобнее, чем в тесных яральских гостиницах. Конечно, на виду, ну и пусть!
Из всех дворцовых покоев – пустых, почти лишённых мебели, маленький наследник более всего полюбил комнатку без окон в самом углу второго этажа южного крыла. Именно здесь он проводил с Дулдокравном или Хафизом часы пребывания в замке драконов из свиты Гатаматар. Комнатка была мала – конечно, лишь в сравнении с прочими – и вёл к ней особенно узкий коридорчик, где и маленькому дракону не было опасности себя потерять. А вот потолок в комнатке равнялся по высоте с потолками всех дворцовых залов. Тем самым комнатушка напоминала колодец и звала Драеладрика учиться летать.
Под самым потолком висела люстра с тремя серебряными фигурками дерущихся грифонов – разинутые орлиные клювы, отточенные львиные когти, расправленные драконьи крылья. Люстра очень нравились маленькому Драеладру, в чём Лулу Марципарина не преминула отыскать себе упрёк.
– Мой мальчик очень скучает по сородичам, – вздыхала она, раскрывая душу завистливой моднице Уте, честолюбивой супруге градоначальника Капитолине и жеманной советнице Валериане, – и что самое грустное: он их ни разу не видел! Ведь не могу я его представить ни Гатаматар, ни другому дракону!
– И то правда, – глубокомысленно кивала Капитолина, – а впрочем, почему это?
– Ну как вы не понимаете: драконы просто заберут у меня ребёнка! Особенно, если увидят, что он у меня плохо растёт… Страшно подумать, что они могут вообразить!
– Вы правы, дорогая, – изрекала Валериана, – но с чего вы взяли, что он скучает по драконам, если он их не видел?
– Всё очень просто, – грустно улыбалась Марципарина. – Он ищет и не находит среди людей себе подобного, поэтому так обожает грифонов!
– Каких грифонов? – округлила глаза Капитолина.
– Скульптурки на люстре в той угловой комнатке, – показала Лулу в конец коридора. Мой малыш там часами ползает и всё глядит на люстру с грифонами, пытается летать – и не может!..
– Не может летать? – переспросила Валериана. – Наверное, он слишком тяжёл. Может, вы его перекармливаете?
* * *
Драеладр и правда полюбил грифончиков на люстре – таких же серебряных, как окрас его собственной чешуи, к тому же соответствующих ему по размеру. Конечно, пока ему не удалось подняться в воздух, эта подпотолочная игрушка оставалась недоступной. Но нашлись другие игрушки – те оказались в пределах досягаемости.
Во-первых, три аметистовые бусинки от любимого ожерелья Марципарины. Как-то раз Драеладр за это ожерелье дёрнул, оно рассыпалось – и собрать его удалось не полностью. В годины познания дворцовых пространств дракончик нашёл все недостающие бусины, большинство из них снова потерял, но самую красивую оставил для будущих игр в укромном месте. Потом добавил туда самую круглую и самую прозрачную.
Во-вторых, карманное зеркальце Хафиза. Когда-то уземфец нуждался в нём, чтобы привести себя в порядок до и после возлежания с госпожой, но теперь от ремесла наложника Хафиз отошёл – и не столь уж нуждался в этой вещице. Драеладру же часто желалось посмотреть на своё зеркальное изображение. Может, чтобы убедиться: он по-прежнему не такой, как все люди. Имеет крылья и чешую, а ещё мал ростом.
В-третьих, тусклый маленький ключик, похищенный из кармана платья Эрнестины Кэнэкты. Как-то раз чересчур самоуверенная разведчица куда-то Драеладра не пустила – и была наказана за самоуправство. Отобрав этот ключ, он тоже её куда-то не подпустил.
В четвёртых, блестящая монетка. Золотой карамцкий манат, как без труда определил Бларп Эйуой. Манат, должно быть, обронил Хафиз, но, видя его у дракончика – не претендовал. Ещё бы: попробуй забери!
В-пятых, шкатулка. Изящная резная шкатулка из лучшего яральского малахита, найденная под одним из столов, задвинутых шкафами в заброшенной дворцовой библиотеке. Шкатулка была пуста и не закрывалась. Но зато в неё прекрасно помещались все остальные сокровища маленького Драеладра. Кроме недостижимых грифонов, понятное дело.
В пору тягостных раздумий о судьбах своей родины Драеладр обращался к шкатулке с ценными предметами, перекладывал их то наружу, то внутрь – и они, кажется, помогали движению его мысли. Что немаловажно, учитывая покуда не проявившуюся у дракона способность к освоению человеческого языка.
* * *
Ощущение неправильности всего посещало Драеладра, начиная с пятимесячного возраста. Лулу Марципарина Бианка, слишком озабоченная его малым ростом и весом, стала забывать его покормить. Она то застывала на месте, словно застигнутая внезапной мыслью, то озабоченно слонялась по дворцу, неслышно скользя из комнаты в комнату, подобно привидению.
Если она что-то и искала, то этого во дворце точно не было. Если и была у неё какая-то мысль, додумать её ни разу не удавалось. Может, она потеряла свой мир? Тот, в котором рождение Драеладра становилось событием для всех людей и драконов.
