— Но Антон знал! И ни слова?! Аля, этому нет названия!..
В кабинет Знаменского входит Томин.
— Как вы только разыскали несравненную Тасю? — говорит Бардин, здороваясь. Он оборачивается к Пал Палычу и вздыхает: — Самое смешное, что все это было абсолютно ни к чему. Очень любил жену, сына. Вкусы непритязательные. Вообще простецкий, славный парень. Ему бы пахать или слесарить… Я когда-то летал ужинать в город Ереван и умудрялся получать удовольствие! На то нужен особый склад. А Толя рожден для мирных, здоровых радостей… В последнее время уже понял, что живет «на разрыв». Еще бы немного — и мог образумиться. Жаль, не успел.
— Откровенный разговор? — спрашивает Томин.
— В таких пределах, — отзывается Знаменский, передавая ему протокол на одном листе, пробежать который — минутное дело. — Возникают вопросы?
— Два совсем маленьких, — невинно подыгрывает Томин. — Кто впутал вашего шурина? И во что впутал?
Бардин, стреляный воробей, сдержанно улыбается.
— Рад бы ответить!
— Антон Петрович! — укоризненно восклицает Знаменский.
— Что поделаешь. Толя был слабовольный, да, но надежный парень, не трепло. Сочетание этих качеств, вероятно, и привлекло, понимаете?
Томин готов отпустить сердитое замечание, Знаменский останавливает его жестом.
— Напомню одну мелочишку, Антон Петрович. Когда мы впервые обсуждали аварию на шоссе, вы поинтересовались: по дороге туда или обратно? Узнали, что обратно, и тотчас смекнули — крупная сумма!
— Да? — машинально роняет Бардин.
— Да. А я смекнул, что товарищ Бардин, стало быть, в курсе.
— В самых общих чертах, Пал Палыч. Наверняка не больше вашего. Насколько понимаю, через Анатолия проходила туда документация, обратно — деньги. Какая-то шарашка в области.
— По Киевскому направлению? — нажимает Томин.
— Да, кажется.
* * *
Однокомнатная квартира Артамоновых. Тут чисто, прибрано, немного голо. Обстановка до аскетизма проста. Комнату «утепляет» лишь детская кроватка, да горка игрушек на столике у окна. Единственное украшение стен — десятка два образцов чеканки разных размеров. Знаменский их задумчиво рассматривает, ожидая возвращения хозяйки, которая умывается в ванной.
Первый этап разговора уже состоялся, и ее худшие опасения окончательно подтвердились.
Артамонова входит в сопровождении собаки.
— Простите… минутная слабость.
— Вы увлекаетесь чеканкой? — Пал Палыч старается не выдать заинтересованности.
— Толе нравилось. С прошлого года начал собирать… Можно не развлекать меня светской беседой. Я действительно взяла себя в руки. — Она напряжена, натянута до звона, но голос ровный, глаза сухие.
— Галина Степановна, случалось, что муж работал дома с документами?
— Иногда приносил и что-то заполнял по вечерам. Раза два в месяц.
«Два раза в месяц выдают, например, зарплату…» Пал Палыч машинально берет поролоновую игрушку, сжимает и следит, как она принимает прежнюю форму. Артамоновой чудится невысказанный вопрос.
— Игорек у Аллы. Она опасалась обыска, ребенок мог испугаться. Вы будете делать обыск?
— Если ваш муж хранил какие-нибудь бумаги… то я бы посмотрел, с вашего разрешения.
— Письменного стола у него нет. Верстачок — вы видели — и инструменты. — Она достает из шкафа две небольшие коробки. — Здесь семейные фотографии, здесь справки и квитанции… Еще вот, — поверх коробок ложится небольшая пачка поздравительных открыток и писем, перевязанная шнурком. — А это я нашла за книгами.
Знаменский берет протянутый бумажник, бегло просматривает содержимое и возвращает: ничего важного.
— Когда в квартире был ремонт?
Артамонова не отвечает, делая досадливый жест.
— Извините, — настаивает Знаменский, — но вопрос о ремонте имеет вполне определенный смысл: свежие обои и побелка могут скрывать следы тайников.
— Ремонтировали в семьдесят восьмом, как въехали.
— А позже муж что-нибудь переделывал?
— Собирался оборудовать кухню. Но потом все меньше бывал дома и…
Знаменский понимающе кивает.
— Не планировал он сменить место работы?
— Н-нет. Очень вымотался, пока был техником-смотрителем. Не умел поддерживать дисциплину и работал за всех. Водопроводчик запил — Толя сам чинит краны. Кто-то в котельной прогулял — Толя бегает включать подкачку. Каждые четыре часа, круглые сутки. Говорил уже: мечтаю сидеть на стуле. Даже поступил на заочные курсы счетоводов.
— И кончил? — оживляется Пал Палыч.
— Кончил.
«Значит, знаком с бухгалтерским учетом. Не это ли объясняет его функции в шарашке?» — думает Пал Палыч.
— Сядем, Галина Степановна?
— Пожалуйста, садитесь. Мне легче стоя… — Она к чему-то готовится. — Мне надо спросить: Толя нанес стране материальный ущерб?
— Ну… в подобных случаях без ущерба не бывает.
— Мой долг — возместить, насколько возможно. Я буду выплачивать! Брать дополнительную работу и вносить государству. Нужно написать заявление?
Пал Палыч смотрит на нее в замешательстве. Женщина говорит безусловно серьезно и искренне. Есть вещи, которые нельзя имитировать.
— Вряд ли это справедливо по отношению к вам и к сыну, — произносит он после изрядной паузы.
— Для меня это вопрос чести и самоуважения!
Артамонова работает секретаршей. Оплотом всех ее планов служит пишущая машинка, стоящая тут же в ожидании, когда ей придется трещать вечера и ночи напролет, чтобы «смыть позор» и «возместить ущерб».
Наивно? Пожалуй. Даже немного комично. Но по существу? Скучноватая «ходячая добродетель» в экстремальной ситуации обернулась готовностью к подвижничеству во имя своего символа веры. И то, что до сей поры настораживало Пал Палыча, — ходульность фраз, излишний пафос — становится понятным; возникает сердечность, которой недоставало в его общении с Артамоновой.
— Стране не нужно, чтобы вы приговаривали себя к каторжным работам! — говорит он и, видя, что та порывается возразить, придает голосу строгость: — Оставим идею искупления, Галина Степановна. Следствие продолжается, и пока наша общая задача довести его до конца!
Артамонова, притихнув, ждет.
— Мы ищем в окружении Анатолия того человека, который втянул его в темные дела. — Увидя, как женщина сжалась, он добавляет: — Бардина можете вычеркнуть.
— Та женщина… вы ведь знаете? Если она требовала денег, она могла толкнуть… Толя любил ее? — Вопрос вырывается помимо воли.
— Нет. Она в общем-то немного для него значила, эта женщина. Анатолий изменял не столько вам, сколько себе. Понимаете?
Знаменский снова возвращается к чеканке, разглядывает. Снимает, чтобы проверить, нет ли на оборотах товарных ярлыков. Аккуратно вешает обратно.
— Мне пора, Галина Степановна. До свидания.
— До свидания… — Она не ожидала, что все так быстро кончится.
Знаменский на площадке дожидается лифта. Вдруг отворяется дверь.
— Пал Палыч!
Выдержка оставила женщину. Она едва владеет собой, говорит с паузами:
— Вот вы… вы знаете жизнь, реальную… Скажите, была я права? Толя называл меня «вечная пионерка»… Я с ним теперь все разговариваю, разговариваю… ночи напролет, чтобы понять… Все спрашиваю и спрашиваю. Иногда мне кажется, я его слышу, он говорит… ужасные вещи. Если бы не твои железные принципы… ты по уши в иллюзиях… Если бы не ты, я не убегал и был бы жив. Может быть, — переходит она на шепот, — я неверно жила и думала? А правы те… другие?..
Знаменский молчит. Он может сказать, что все случившееся с Артамоновым — аргумент ее правоты. Но назидательные слова здесь не к месту.
— Нет, не надо! — отшатывается Артамонова. — Я должна сама… все решать сама!
Пал Палыч молча наклоняет голову и осторожно прикрывает красиво обитую дверь квартиры.
* * *
Туго движется расследование, ох, туго! Вот Кибрит беседует с председателем совета, утверждающего ассортимент художественно-прикладных изделий.
Кабинет его сочетает черты административного стиля с небольшой выставкой образчиков продукции: керамика, дерево, чугунное литье, плетенье из соломки. Председатель передает Кибрит четыре металлические пластины с заурядной чеканкой, на которых болтаются круглые сургучные печати УВД.
— Возвращаю в целости.
— И что скажете?
— Наше производство. Месяц назад партия пошла в торговую сеть. Сюжет, пожалуй, не из лучших, но как декоративное пятно в интерьере… — Он отставляет чеканку на край стола и прищуривается.
— Нас волнует не столько сюжет, сколько возможность махинаций вокруг, — усмехается Кибрит.
— Комбинат чист! Недавно закончилась комплексная ревизия — полный ажур. Если обещаете вернуть, дам экземпляр акта.
— Вернем. Еще меня просили узнать: этот цех, — ока указывает на чеканку, — не в области?
