Джек фыркнул.
— Мне это нравится. Мы для него — средневековье!
— Звучит убедительно, — отметила Ширли.
— Все это выдумали компьютерщики, — сказал я. — Пока мы не слышали ни единого слова, произнесенного им самим.
Но мы услышали. И очень скоро. Суммируя события десяти дней, комментатор описал, как Ворнана поселили в самом роскошном номере одного из отелей на Виа Венето, где теперь он принимает всех, кто пожелает увидеться с ним, как он заказал одежду у самых знаменитых портных Рима. Осталось, правда, неясным, чем он собирался расплачиваться за нее. Более всего меня поразило, с какой доверчивостью приняли римляне его историю. Неужели они поверили, что он прибыл из будущего? Или таким образом хотели показать, что ценят удачный розыгрыш?
На экране появились апокалипсисты, пикетирующие отель, в котором поселили Ворнана Девятнадцатого, и тут я понял, почему его затея удалась. Ворнан знал, что предложить нашему встревоженному миру. Принимая на веру его выдумку, люди принимали будущее. Апокалипсисты, наоборот, отрицали его. Я смотрел на них: гротескные маски, разрисованные тела, крики, плакаты. РАДУЙТЕСЬ! КОНЕЦ СВЕТА БЛИЗОК! В ярости потрясали они кулаками, бросали в стены отеля бутылки с краской, и на сером камне вспыхивали красные и синие пятна. Человек из будущего хоронил их культ. А большая часть человечества, которой надоела вся эта болтовня о неминуемой катастрофе, приняла Ворнана с распростертыми объятьями, видя в нем свою надежду. В век апокалипсиса люди готовы поверить в любое чудо.
— Вчера вечером в Риме, — продолжал комментатор, — Ворнан Девятнадцатый провел свою первую пресс-конференцию. Присутствовали репортеры тридцати крупнейших информационных агентств.
Экран засветился, и пошел репортаж с конференции. На этот раз съемка, а не компьютерная имитация. Впервые я увидел Ворнана живьем.
И был потрясен.
Другого слова я подобрать не могу. Попутно отмечу, что до того момента я воспринимал его не иначе как шарлатана. С пренебрежением относился к его высказываниям и презирал тех, кто по каким-либо мотивам решил ему подыгрывать. Тем не менее его появление на экране сразу поколебало мою уверенность в собственной правоте. Слишком уж раскованно он держался, всем своим видом показывая, что не лжет ни единым словом.
Телосложение хрупкое, рост — ниже среднего, узкие, покатые плечи, длинная женственная шея, гордая посадка головы. Выступающие скулы, волевой подбородок, крупный нос. Череп, пожалуй, великоват, высокий лоб. Лицо необычное, но из тех, что можно встретить на городских улицах.
Волосы землистого цвета, коротко подстриженные. Глаза серые. Возраст неопределенный, от тридцати до шестидесяти. Кожа без единой морщины. Светло-синяя рубашка, светло-вишневый шейный платок. Чувствовалось в нем хладнокровие, благородство, интеллигентность и… пренебрежение. Он напоминал мне сиамского кота. Расточаемой сексуальностью и некоторой женственностью, свойственными всем кошкам, независимо от пола. Не вызывало сомнений, что Ворнан знает толк в сексе, умеет получить и подарить удовольствие. Подчеркиваю, что здесь я излагаю лишь свои первые впечатления, никак не связанные с моим последующим близким общением с Ворнаном.
Характер человека зачастую определяется по его губам и глазам. Именно в них сосредоточилась сила Ворнана. Тонкие губы, большой рот, безупречные зубы, ослепительная улыбка, сверкающая, как маяк в ночи, полная безмерного тепла и заботы. Исчезала она так же внезапно, как и появлялась, и тогда все внимание переключалось на его глаза, холодные, буравящие насквозь. То были две наиболее характерные черты Ворнана: его умение требовать и получать любовь, выражаемое неотразимой улыбкой, мгновение спустя сменяющееся отстраненностью от ближнего своего, проявляющейся в ледяном взгляде.
Камера задержалась на его лице достаточно долго, чтобы продемонстрировать его умение привлекать к себе всеобщее внимание. Затем прошлась по комнате, показывая репортеров. Я узнал по меньшей мере шестерых. То есть звезды журналистики сочли возможным потратить свое время на Ворнана. Одно это указывало, сколь сильное впечатление произвел он на наш мир за те несколько дней, что я прохлаждался в пустыне в компании Джека и Ширли. А камера тем временем двигалась дальше, демонстрируя технические достижения нашего века: звукозаписывающее оборудование, консоль компьютера, балку с динамиками и микрофонами под потолком, датчики трехмерности изображения, цезиевый лазер, используемый вместо прожектора. Обычно вся эта механика остается за кадром, сейчас же их сознательно выдвинули на авансцену, дабы показать, что и мы, пусть и дикари, кое-что умеем.
Пресс-конференция началась вопросом, заданным с четким лондонским произношением: «Мистер Ворнан, будьте так любезны, скажите нам, чем вызвано ваше появление здесь?
— С удовольствием. Я отправился в прошлое, чтобы своими глазами увидеть, как жили люди в начале технократической эры. Отправная точка моего путешествия, как вы уже знаете, две тысячи девятьсот девяносто девятый год. Я намерен посетить центры вашей цивилизации и вернуться назад с полным отчетом о моем путешествии, дабы ознакомить моих современников с тем, что узнаю я сам.
Говорил он легко и свободно, безо всякого акцента. На таком же абсолютно правильном английском отвечали и компьютеры с устройствами речевого вывода. Из этого следовало, что языку его обучала машина. Впрочем, и в двадцатом веке точно так говорил по-английски финн, баск или узбек, изучивший язык по магнитофонному курсу. Мелодичный голос Ворнана ласкал слух. Мне он понравился.
— Расскажите нам о мире будущего.
— Что вас интересует? — улыбнулся Ворнан.
— Население.
— Точно не знаю. Наверное, несколько миллиардов.
— Вы уже достигли звезд?
— Разумеется.
— Как долго живут люди в две тысячи девятьсот девяносто девятом году?
— Пока не умрут, — с очерёдной улыбкой ответил Ворнан. — Точнее, пока не захотят умереть.
— А если не захотят?
— Полагаю, будут жить. Не знаю.
— Какие государства играют ведущую роль в две тысячи девятьсот девяносто девятом году?
— Государств у нас нет. Есть Централити и отдельные поселения. Более ничего.
— Что такое Централити?
— Добровольное сообщество граждан, живущих в одном месте. В некотором смысле, большой город, хотя функции у него более широкие.
— И где он расположен?
Ворнан чуть нахмурился.
— На одном из основных континентов. Я забыл ваши названия.
Джек повернулся ко мне.
— А может, выключим? И так ясно, что он врет. Уходит от любого прямого вопроса.
