от хозяйственных работ, это не понравится его братьям, а ссоры он не хочет. Кайнулайнен пообещал остаться дома в случае, если я найду ему замену. Я стал искать поденщика, но в эту горячую пору все были заняты делами. И мне пришлось примириться с тем, что Кайнулайнен вместе с другими отправился на работу. Я попытался найти поденщика хотя бы на следующий день, но мои попытки не увенчались успехом. Вечером Кайнулайнен с братьями вернулись из леса. Я поведал им о своей неудаче и стал уговаривать братьев рунопевца принять у меня дневной заработок поденщика с тем, чтобы они при возможности могли нанять его вместо остающегося со мной брата. Они обещали все взвесить и наутро приняли мое предложение. Теперь рунопевец был в моем распоряжении. Он был очень доволен этой передышкой и с радостью повторял, что никогда еще песни не приносили ему такой пользы. После обеда пошел дождь, и он обрадовался еще больше — мы-то были под крышей. Весь день, с утра до позднего вечера, я записывал его песни, не считая перерыва на обед и того получаса, пока он готовил кофе. Последнее было выражением его радости по случаю обретенной им свободы на целый день. Вообще-то здешние люди не привыкли к кофе, но Кайнулайнен приобрел кофейник и научился готовить его. Он был выборным церкви и, видимо, ради своего престижа приобрел этот предмет роскоши. Когда я вечером спросил у него, знает ли он еще руны, он ответил, что их, наверное, осталось не меньше, чем записано за день, но сразу все трудно припомнить. Я попросил его петь на тех же условиях и следующий день, но он посоветовал не тратить из-за него столько денег. «Завтра, — сказал он, — мы все останемся работать дома, и если вам удобно, можете записать и остальное, мне нетрудно петь и работать одновременно». Я согласился и на следующий день, сидя подле него, записывал карандашом все, что он диктовал.
Я пробыл у них несколько дней. Все это время старая хозяйка да и остальные домашние обходились со мной очень хорошо. Хочется привести лишь один пример, который показывает, сколь добры они были ко мне. В среду вечером я вместе со всеми пошел в баню. Когда вернулся в избу и переоделся в сухое, то нижнее белье, совершенно вымокшее после бани, повесил сушиться. Утром белья не оказалось, и я недоумевал, куда же оно могло подеваться, пока в четверг уже под вечер оно не появилось на том же месте, отстиранное и разглаженное рубелем. Я поблагодарил хозяйку, и она в ответ сказала, что сделала лишь то, что предписывает гостеприимство, и добавила: «На то и человек, чтобы делать добро другому». Потом она спросила: «Может, вам еще что-нибудь надо было постирать, мне бы раньше спросить, да где старому человеку все упомнить». Я ответил, что у меня еще осталось кое-что из одежды, которую следовало бы постирать, но мне не хочется утруждать ее. Но она не успокоилась до тех пор, пока я не отдал ей в стирку все оставшееся, причем уверила меня, что одежда успеет высохнуть до моего отъезда. Я дал ей летние брюки, потому что в Китээ собирался побывать в некоторых господских домах. Перед уходом, чтобы отблагодарить хозяйку за еду и прочие хлопоты, я предложил ей рубль, но она наотрез отказалась. Я тоже решил не отступать, и в конце концов ей пришлось принять рубль. Рунопевцу я дал 75 копеек на чай, уплатив прежде дневной заработок поденщика. Он тоже отказывался от денег, хотя и не столь упорно, как его старая мать.
Один из братьев рунопевца, сам кузнец, спел мне несколько рун о кузнеце. В одной из них говорилось о том, как Илмаринен научил самого первого кузнеца паять. Кузнец выковал топор, но никак не мог припаять приушину топора. Мимо кузницы проходил Илмаринен и услышал звук раздуваемых мехов. Он подошел, стал в дверях и спросил: «Сколько топоров ты сегодня изготовил?» Рассерженный кузнец, решив, что над ним смеются, отрезал: «Десятый доделываю!» Илмаринен повернулся и пошел, но, уходя, бросил кузнецу несколько знаменательных слов: «Об эту пору даже те кузнецы, что кидают песок на раскаленное железо, только девятый доделывают». Кузнец сразу же отправился за песком, бросил его на кипящее железо, и железо тут же схватилось. Это якобы и было открытием кузнеца. Секреты, известные сегодня каждому кузнецу и ставшие для них привычными, в прошлом были столь значительными, что сами боги указывали на них нашим предкам.
Для тех, кто заинтересуется руной, привожу ее полностью:
В дни былые Илмаринен
заставлял кипеть железо.
Что ж оно не закипает
на огне в моем горниле?
Я ведь также был в ученье,
был у кузнеца подручным,
зим семьсот я проучился,
пять десятков лет, не меньше.
Скалы наросли на пятки,
сажень сажи мне на плечи,
на голову с локоть пепла,
гари — три четвертых локтя.
Напевал кузнец когда-то,
не жалел сухое горло,
заходя в родную кузню.
Сам кователь Илмаринен,
этот мастер вековечный,
спрашивал, осведомлялся,
задавал вопрос за дверью,
так через порог справлялся:
«Сколько топоров сковал ты?»
Отвечал кузнец лукаво:
«Я кую уже десятый!»
Говорил так Илмаринен,
изрекал он так за дверью:
«Мастера такие даже,
не куют еще десятый,
кто швыряет в пламя горна,
в лапы крепкие железа,
кто песок в огонь бросает!»
Тот урок кузнец усвоил,
принял тот совет полезный,
сунул он железо в пламя,
бросил и песку в середку,
так и топоры сковал он,
так же молотки он сделал.
За эту и другие руны, рассказанные кузнецом Кайнулайненом, я предложил ему 20 копеек. Он был очень доволен и посчитал плату хорошей. «Пожалуй, с этого дня я начну ковать руны», — сказал он. Я спросил, может ли он сочинить настоящую руну. И он ответил:
Сотнями слагали песни,
так же делали и раньше,
над ребенком песни пели,
в пастушонках дни за днями,
золотыми вечерами.
