Едва я собрался уходить, как пришла старая хозяйка с рублем в руке и заявила, что она не может взять его:
«Ведь вам еще не раз придется обувь покупать, прежде чем попадете домой к родителям, не могу я взять ваши деньги».
Я просил ее не беспокоиться насчет моей обуви и сказал, что на это у меня деньги остались. Так я расстался с этим приятным домом. Старушка благословила меня, проводила в дорогу и пожелала целым и невредимым вернуться в родные края.
Я не случайно так подробно рассказал про свое житье у Кайнулайнена, а с целью дать читателю какое-то представление о жизни простого народа в Карелии. Я выбрал для описания именно этот дом, поскольку пробыл в нем дольше обычного и сумел поближе познакомиться с людьми. Я мог бы на каждой странице приводить примеры карельского гостеприимства, но боюсь утомить читателя и поэтому не стану повторяться. В Карелии нередко встречаешь хозяек, которым совесть не позволяет брать плату за еду, и чаще это бывает в глухих деревушках. Люди, живущие возле дорог, как-то уже привыкли брать деньги, хотя и там на мой вопрос, сколько уплатить за еду, обычно отвечают: «У нас есть чем накормить путника и без денег». Но при повторной просьбе назначить плату они обычно говорят: «Ну разве какой-нибудь грош детям». С той же доброжелательностью и готовностью помочь не ради собственной выгоды я сталкивался и тогда, когда приходилось переправляться через узкие проливы и озера, — гребцы отказывались от платы. Несмотря на мои пояснения, что я путешествую не на свои средства и не из своего кошелька плачу деньги, они все равно ни за что не соглашались брать плату.
13 июня я покинул Хумуваара и к вечеру добрался до поместья Пухос, нынешним владельцем которого был магистр Фабрициус. Я провел здесь ночь и следующий день. Это живописнейшее место находится между Пюхяярви и Оривеси. Эти озера соединяются протоком Пухос, на берегу которого построена большая лесопилка. На озере Оривеси множество маленьких островков, сплошь покрытых лиственными лесами. Здесь я впервые в Карелин увидел несколько парусных лодок. Вид на озеро Пюхяярви, расположенное с другой стороны, не столь живописен. Нынешний хозяин поместья немало потрудился, чтобы украсить эту местность. Посаженные им в саду яблони в ближайшие годы начнут плодоносить. Климатические условия здесь не столь уж и суровы, есть примеры, когда яблони плодоносят и в более северных областях Финляндии.
Лесопилка, построенная на протоке между двумя озерами, является весьма полезным сооружением для жителей окрестных деревень. Люди учатся ценить свой лес. Крестьянин, получающий за проданный лес наличными, будет всегда проявлять заботу о том, чтобы этот источник дохода не иссяк. Те же, у кого нет такой возможности, напротив, не ценят своего леса, не знают лесоводства, не считаются ни с какими положениями и указами, считая, что это вздор и болтовня и что лес пригоден лишь на то, чтобы сжигать его под пашни. Так поступают жители Хирвенсалми, Миккели и многих других мест. В этих краях крестьянину приходится заготовлять бревна для строительства, а порой и дрова за много миль от дома. Там же, где лес служит источником дохода, крестьяне ежегодно продают его довольно много, и все равно он у них лучше, чем в названных выше местностях. Я спросил у крестьян, живших недалеко от Пухоса и только что доставивших на лесопилку плот из бревен, много ли они продали леса в этом году, и удивился, услышав, что за свои бревна они получили примерно по восемьдесят рублей. Далее я спросил их: «Надолго ли хватит леса, если вы каждый год будете столько вырубать?» Но их не пугало, что запасы леса иссякнут. «В будущем году, — сказали они, — мы начнем рубить в другом месте, в последующие годы еще дальше, пока на том месте, где нынче рубили, не вырастут деревья».
Из Пухоса я выехал вместе с землемером Теленом в имение под названием Леполахти, владельцем которого был его брат. Неподалеку от Пухоса с высокого холма открывался красивейший вид на Оривеси. Будь я художником, я охотно сошел бы с повозки, чтобы запечатлеть на бумаге эту изумительную картину, но я не обладаю таким даром. В имении Леполахти я провел несколько приятных дней.
Наконец 17 июня я вновь отправился в путь и прошел не одну четверть мили обратно по знакомой дороге на Пухос, прежде чем добрался до Нийникумпу и встретился со старым крестьянином Маккойненом, самым известным знахарем в этих краях. Едва перестал дождь, настигший меня в пути, как я уже был в Нийникумпу. Мне надо было решить, куда пойти раньше: к Маккойнену или в находящуюся поблизости господскую усадьбу. Я выбрал первое, прикинув, что Маккойнен охотнее поделится со мною своими секретами, приняв меня за своего, чем если бы я заявился к нему из господского дома. Старик с длинной белой бородой показался мне немного странным, он и правда походил на настоящего колдуна. Я поздоровался и заговорил с ним. Возле старика лежал изогнутый рог для нюхательного табака, из чего я заключил, что он заправский нюхальщик. Я достал свою табакерку и предложил ему щепотку табаку. Должно быть, он подумал, что тут кроется какое-то колдовство, и ни в какую не соглашался брать, прежде чем я сам не взял первую понюшку. Этим я расположил его к себе, и он начал рассказывать о различных чудесных исцелениях.
Одним из лучших способов, по его мнению, был тот, которым он пользовался когда-то при лечении жены некоего купца из Ваасы. Он как-то поехал в этот город и остановился у купца. Жена хозяина страдала тяжелой болезнью, и ни один городской лекарь не мог ее вылечить. Узнав об этом, Маккойнен сказал купцу: «Ваши лекари никуда не годятся, если за много месяцев не могут вылечить несчастную больную, тогда как бедный крестьянин, если пожелаете, возьмется вылечить ее за несколько дней». Купец тут же стал упрашивать Маккойнена исцелить жену, спросив, не надо ли чего-нибудь из аптеки. «Горсть соли, это все, что мне понадобится», — ответил Маккойнен. Сказав это, он пошел в сарай, чтобы никто не мешал ему, прочитал над солью свои заговоры и велел затем растворить соль в воде и давать больной пить. Так и сделали, и госпожа сразу же почувствовала себя лучше, а вскоре и совсем выздоровела. Позже врачи настойчиво выпытывали у него секрет лечения, но он так и не выдал своей тайны. Не буду пересказывать, с какими почестями после этого случая купец
