Антонио ставит фотографию обратно на место позади маленького сердца и поворачивается к двери, не удостоив меня взглядом.
Нас окутывает вязкая и тяжёлая тишина, когда происходит ощутимое изменение в его поведении, прежде чем мы достигаем двери. Словно внезапная перемена ветра перед штормом, когда животные бросаются в укрытие. И это не невинный ливень, а жестокий шторм с сильными ветрами и градом размером с грейпфрут, уничтожающим всё на своём пути.
Он грядёт. Я чувствую это. Но уже поздно искать укрытие.
12
Даниэла
Перед дверью Антонио внезапно останавливается и протягивает мне визитку.
— Ты можешь звонить мне по этому номеру днём и ночью, если тебе что-нибудь понадобится.
Он наклоняется, пока говорит, и его полные мягкие губы задевают моё ухо.
Я отступаю назад, но Антонио хватает меня за руку, дергая на себя, и разворачивается — я оказываюсь зажатой между его телом и стеной. На долю секунды я чувствую себя Маргаридой, и, к моему ужасу, тело реагирует так, как, мне казалось, реагировало её.
— Я не хочу, чтобы меня подслушивали, — хрипло произносит он. — Именно ты настойчиво не хотела закрывать дверь. ― Антонио засовывает визитку мне за пояс, и его пальцы слишком долго задерживаются на моей голой коже. — Позвони, если тебе что-нибудь понадобится. Это включает защиту от дяди и кузена Томаса.
Зрение затуманивается, кровь отливает от лица. Если он сказал что-то ещё, я не слышала этого из-за страха, сковывающего грудь.
С какой стати ему говорить так о своём дяде и Томасе? Что он знает? «Ничего. Не глупи, Даниэла. Держи рот на замке».
— Я не знаю, о чём ты.
Мой голос дрожит. Он точно это заметил.
Антонио смотрит на меня, ощущая весь мой дискомфорт.
Меня беспокоит, что он увидит что-то на моём лице и станет допытываться, поэтому я опускаю взгляд и изучаю орнамент на его рубашке, чтобы успокоить себя.
— У меня есть два совета, которые я бы на твоём месте принял во внимание. Не пытайся продать имущество прямо сейчас. Не следует принимать такие серьёзные решения во время скорби. — Антонио затихает, но я не поднимаю взгляда. Прежде чем он закончит давать мне советы, я сосчитаю каждый узор на его рубашке. — Никогда не лги мне. Я где угодно распознаю лжеца, особенно хорошего, и из тебя вышла плохая лгунья, — подначивает он. — Те, кто мне лгут, никогда не встречают хороший конец. Никогда.
После этого Антонио опускает голову, используя своё сильное тело, чтобы прижать меня спиной к стене, и приникает ртом к моему, языком раздвигая губы.
В мгновение ока мои колени подгибаются, и я цепляюсь за его плечи, чтобы не упасть.
— Тебя когда-нибудь целовали, Princesa? — хрипло произносит Антонио, и хотя я чувствую пульсирующую в нём свирепость, он нежно убирает прядь волос с моей щеки большим пальцем.
Комбинация нежности и ярости потрясает, от этого перехватывает дыхание и по всему телу бегут мурашки.
Вдруг мне становится слишком жарко, я задыхаюсь, словно загнанное животное. «Нет, меня никогда не целовали. Особенно так». Каким-то образом мне удаётся покачать головой, когда он скользит пальцами по моим волосам, распуская густую косу.
— Тогда нам лучше сделать это незабываемым, — бормочет он мне в горло, прежде чем его губы вновь сминают мои, и все чувства сосредотачиваются на его теплых, бархатистых губах и сильной руке, прижимающей мою голову к нему.
«Он опасен», — шепчет здравый смысл. «Он опасен».
Но я парализована. Не в силах спастись. Я даже не пытаюсь.
И не хочу спасаться.
Он придвигается ближе, и моя спина выгибается ему навстречу.
Наши тела сплелись, и я покачиваю бёдрами навстречу ему без всякого чувства самосохранения. Словно не понимаю, к чему всё идет. Но я понимаю.
«Он опасен», — на этот раз громче шепчет здравый смысл.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Голова всё не перестаёт кружиться, бессвязные мысли снуют по кругу до головокружения.
Я могу быть наивной, но даже я узнаю твёрдую длину между нами — как подтверждение возбуждения. Но вместо того, чтобы испугаться или оторопеть от того, о чём так мало знаю, моё сознание сужается до горячего, покалывающего комка нервных окончаний, затерявшись в аромате его шикарного одеколона. К черту опасность.
Антонио обхватывает меня огромными руками за задницу, плотно прижимая тело к своему, пока пульсация между ног не завладевает каждой мыслью, каждым действием.
Мне нужна разрядка. Я могу думать лишь об этом.
Когда я извиваюсь на члене, чтобы облегчить возбуждение, Антонио стонет. Это грубый горловой звук, который издаёт мужчина, измученный соблазном. Звучит возбуждающе. И опьяняюще.
Во мне просыпается ощущение силы, и я делаю это вновь. И вновь. И вновь.
Между нами вспыхивает опасное напряжение. Я слишком увлеклась им, слишком запуталась в волнах наслаждения, чтобы думать о том, к чему всё идёт и чем всё закончится. Я чувствую лишь искусный рот и умелые руки. Его твёрдые мышцы и мужественный запах.
Словно я одержима и больше не могу контролировать разум и тело.
Губы Антонио терзают меня, требуя уступчивости, а его пальцы глубже впиваются в кожу, прижимая меня к крепкому телу.
Антонио без предупреждения кусает мою нижнюю губу, и хотя я с энтузиазмом стону, это выводит меня из ступора.
«Что ты творишь, Даниэла? Он враг. Сколько еще Хантсмэны должны забрать у тебя? Ты, глупая идиотка. Сколько?»
Под резким напором совести, я отвожу голову в сторону.
— Отстань от меня, — рычу я, толкая его в грудь. — Я не хочу этого.
— Лгунья, — мягко подначивает Антонио, зажимая меня в клетку мускулистых предплечий над моей головой.
Он прав. Я хочу этого. Мне годами хотелось именно этого, но я не могу проявить неуважение к памяти матери ещё больше, чем уже проявляю. Я не пойду на это.
— Отстань от меня. Сейчас же!
Антонио не сдвинулся с места.
— Не отстану, пока не закончу с тобой, — говорит он низким, грубым и жёстким голосом с нотками угрозы. — Ты усвоишь это со временем. Если ты не будешь сопротивляться, будет намного приятнее.
«Если ты не будешь сопротивляться, будет намного приятнее».
Меня охватывает паника с такой силой, что не могу двигаться. Он не остановится. История повторяется. «Я не хочу умирать».
Ужас проносится в голове, пока мысли не превращаются в клубок страхов.
«Я не могу умереть. Пожалуйста. Нет. Нет».
Когда Антонио берёт меня за подбородок, заставляя встретиться с ним взглядом, в горле застывает крик.
— Тебе не о чем сегодня волноваться. Мне не нравится лишать девушек девственности.
Антонио замолкает. Черты его лица становятся несуразными, когда в глазах исчезает свет.
— Я не из тех, кому хватает терпения учить неопытных девушек, как глотать член. Я играю с женщинами. Никаких исключений. И я предпочитаю, когда кто-то другой тратит время на их обучение.
Я зажмуриваюсь, чтобы отгородиться от грязных слов и не смотреть ему в лицо, где свирепствует буря, такая же чёрная, как его душа. Но Антонио это не нравится.
— Смотри на меня, когда я говорю с тобой.
Сердце колотится так, что боль в груди становится почти невыносимой, но я следую его приказу. По крайней мере, пытаюсь. Когда мне требуется несколько секунд, чтобы сосредоточиться, он поднимает меня за подбородок выше, и мы встречаемся взглядами, нас разделяет лишь дыхание.
— Наши судьбы — твоя и моя — навеки переплетены. На данный момент ты в безопасности, Princesa. Но когда я вернусь, тебя ждёт нечто большее, чем один поцелуй.
Антонио отпускает меня, поворачивается и выходит из комнаты.
Я не шевелю ни единой мышцей. И не уверена, что вообще дышу, пока входная дверь не хлопает.
Что только что произошло?
Ничего. Ничего такого. Не думай об этом. Через неделю тебя здесь уже не будет, и всё останется позади.
