доспехи как тряпки, а от толчка другого солдата. Марк почему-то запомнил его имя — Гней. Тому повезло меньше — он был разорван едва ли не пополам.
Врезавшись в землю, Марк на некоторое время потерял сознание. Очнулся от того, что кольцо жгло уже по-настоящему, на груди потом остался шрам. Он попытался стряхнуть с себя жар, обжёг ладонь и открыл глаза.
Зверь жрал. Он был прямо напротив Марка, шагах в десяти, большой, серо-белёсый, горбатый. Марк смотрел прямо на его бугристую спину. Чудовище сидело, по-собачьи подогнув ноги, склонив голову вниз. Когти вытянутых рук пронзали тело лежащего под Зверем легионера. Ноги солдата подрагивали, каким-то злым чудом он был ещё жив. Зверь то подносил башку прямо к лицу человека, то отводил назад. Он хрипло, со всхлипами, дышал, чавкал и не то стонал, не то подвывал.
Марк с трудом поднялся, опираясь на щит. Он был безоружен. Сердце колотилось в рёбра, как будто хотело выскочить. Он поворочал головой в поисках хоть чего-то, похожего на оружие и увидел рассыпавшуюся связку длинных ржавых копий, не римских. Их недавние трофеи. Все они выглядели одинаково плохо — почерневшие древки, ржавые наконечники. Марк выпусти щит, нагнулся и взял одно, отбросил — сломано, схватил другое. Копьё оказалось тяжёлым, к тому же оно вдруг мелко-мелко задрожало в руке — и так же в унисон задрожало кольцо на его груди.
Новеллий уже ничему не удивлялся. Он развернулся и пошёл к Зверю, стараясь удержать похожий на лист наконечник тяжелого копья на уровне груди. Зверь сидел в той же позе спиной к Марку. Казалось, чудище ничего не слышало, оно тряслось, урчало. В голове Марка прыгала только одна мысль: только бы успеть ударить! Только бы успеть!
Когда Новеллий оказался в трех шагах, Зверь, даже не обернувшись, лягнул неожиданно длинной ногой назад. Марк успел отпрянуть, когти прошли мимо, буквально в дюйме от груди. Кольцо полыхнуло так, что Новеллий заорал от боли и внезапно нахлынувшей ярости, припал и, не помня себя, замахнулся и изо всех сил толкнул копьё перед собой. Зверь только начал поворачиваться и подниматься, копьё будто ожило, изогнулось и угодило ему в бок. Марк, вложивший всё тело в удар, не удержался на месте, пробежал вперёд и неловко, обратным хватом схватился за древко.
Рывок Зверя едва не вырвал руку Марка из плеча. Перед самым носом Новеллия мелькнули страшные когти — Зверь пытался достать его, но потом копьё сделалось обжигающе-ледяным, а из тела Зверя вытекла словно темная, дрожащая капля — вытекла и упала прямо в небеса. Зверь поник, глаза потухли, руки и ноги свесились вниз и потекли — настолько быстро начал он гнить и разлагаться. В нос шибанула невероятная вонь, несколько секунд — и куски тела полетели вниз, шлепаясь с противным хлюпом. Последней упала голова — против ожиданий она была почти цела, обычная голова обычного человека, вот только вместо глаз — кровавые впадины, словно капля та именно оттуда вытекла.
Вот так Марк свою первую — и единственную, заметим — победу над Зверем одержал. И хотя хорохорился сейчас, но знал — тогда могло ему и не повезти. А сейчас?
Он взялся за Копье, покрутил им туда-сюда — сбалансировано оно было хорошо, хотя и тяжеловато, конечно. Авось боги будут на его стороне. Дядя-то был уверен, что Копье само его выбрало, и что оно его в обиду не даст. Хотелось бы Марку в это верить.
* * *
Варий скучал. После драки в трактире с этим вонючим галлом его посадили под замок. Ничего не сказали, ничего не объяснили — в то время, как его противника без лишних слов отпустили. Что-то там произошло такое, из-за чего все бегали как заполошные — Варий мало этим всем интересовался.
Он давно понял, что жизнь течет так, как течет и не надо вмешиваться в ее ход. Вода мокрая, небеса чёрные и голубые, а любой галл должен знать свое место — правила его были просты и понятны. Он ничего не хотел и ничего не ждал от жизни с тех пор, как увидел растерзанные тела жены и детей. Их терзали не звери, а галлы, восставшие против римлян. До того момента Варий считал их людьми — непонятными, неопрятными и дурно пахнущими, а после за людей держать перестал. Им овладели фурии, он стал безжалостен к ним и к концу войны многократно превзошел в жестокости своих обидчиков.
Легат недолго входил в его положение — столь необузданный солдат никому не был нужен, так что при первой же возможности Варий получил отставку. Устроился в обоз, охранником — в первый же день разбил головы двум возчикам-галлам, из мирных. Получил палок и заплатил пеню, не смирился, едва окончился суд — чуть ли не сразу же снова сцепился с галлами. На этот раз полез на троих, и они его славно отделали.
Так и шло — от драки к драке, пока он не оказался в Олине — все еще крепкий, сильный, способный к любой работе, но ничего не желающий делать, человек без планов, без желаний, без будущего.
Одно лишь его тревожило — он уже не мог вспомнить лицо жены и дочерей. Их лица заслоняли другие — лица тех, кого он убил сам, в своей безудержной мести целому народу. Чтобы избавиться от них, чтобы вспомнить лица своих любимых он напивался. Это не помогало, но другого лекарства он не знал.
Через два дня после драки рано утром его вывели на воздух. Дали поесть. Он вместе с обозниками и рабами должен был помочь отнести треножники куда-то, там будут приносить жертвы. Куда — он не вникал, просто вздёрнул на спину здоровый тюк и медленно побрел за солдатами по растоптанному колонной в грязь полю — Лурий вёл за город почти всю когорту. Люди шли под оружием, с расчехлёнными щитами и без походной снаряги, но это Вария не обрадовало — его-то взяли не воином, а мулом, так что он топал себе, глядя под ноги и думая только о том, что нога промокла, значит, сапог прохудился, надо бы новый купить.
Однако по прибытию на место у него поубавилось апатии. Римляне стояли на опушке густой дубравы, впереди было поле, когда-то расчищенное, а теперь заросшее кустами и молодыми деревцами. Посреди поля, шагах в пятистах, была квадратная изгородь, а в ней, должно быть, галльское святилище с дурацкими поддельными деревьями — видали такое, как же, как это наши его не
