— Ну так что, ребята? — брови Эрнесто высоко поднялись и, словно два вопросительных знака, замерли на изборожденном морщинами лбу.
— A то, что нас не спросили, куда отправить, и не станут спрашивать в дальнейшем. Приказано — выполняй! — Пьетро зевнул, потянулся до хруста в суставах и улегся на диван, перебросив через валик длинные ноги. — Впрочем, я даже не возражаю! Место курортное, обязанности не столь уж сложные…
— «Приказано — выполняй!» — передразнил Эрнесто. — Дурак! Что, если нам самим пошарить на вилле Петаччи? Не может быть, чтобы Кларетта вместе со своим братцем Марчелло не припрятали что-нибудь понадежней. Они ведь гребли деньги лопатами. А драгоценности? Не так уж Кларетта была глупа, чтобы надеяться на вечную любовь дуче. Вот и надо…
— Так, так, продолжай, что же ты замолчал? — Глаза Паоло сузились, в глубине вспыхнули злые искорки. — Ну?
— Какая муха тебя укусила? Я же еще ничего не сказал, а только высказал предположение… В конце концов, я забочусь не только о себе!
— Ты позаботься именно о собственной персоне! А то может так случиться, что и костей не соберешь… Думаешь, один ты умный, а все остальные дураки? Да на этой вилле каждый камушек ощупан и обнюхан.
— На кой черт тогда ее охранять?
— Ты с рождения дурак, или только притворяешься? Батисто полчаса болтал всякий вздор, словно кол забивал нам в голову, а ты, выходит, только глазами хлопал… Пьетро, объясни ему, я ведь нетерпелив и, как только начинаю вдалбливать науку, у меня сразу же чешутся кулаки…
— Миленький мой, послушай и запомни: Кларетта до конца была с дуче. Их вместе расстреляли, вместе выставили для глумления на миланской площади. Какая она была в жизни, нас не касается. Смерть возвеличила ее. Она навеки и всенародно поставила ее рядом с дуче.
— Пусть так, но при чем тут вилла? Какого черта ее надо охранять.
— Ты не догадываешься?
— Представь себе, нет! Для меня это слишком мудрено.
— Значит, память дуче для тебя ничто? Пусть ноги туристов топчут землю, по которой он ступал, пусть каждый, кому не лень, грязными башмаками лезет в его интимную жизнь, пусть по камешку растаскивают уютный уголок, где он так любил отдыхать… Тебе это безразлично?
— Демагогия. Громкие слова. Виллу охраняют не для этого. Батисто заморочил вам голову сказочкой для младенцев. Здесь кроется другое. Помяните мое слово, и дураки мы будем…
— Прикуси язык, пока тебе его не укоротили, — вскипел Пьетро. — Нам дано определенное задание и это задание мы обязаны выполнить. А всякие домыслы не нашего ума дело.
— Не знай я этого Батисто, как облупленного…
— Батисто, Батисто… неужели ты думаешь, что он что-то решает? — вмешался Паоло. — Такая же пешка, как мы, только рангом повыше. За ним стоят другие. Тебе же впредь советую: прекрати эти разговоры.
— Ого! Командир нашелся! — огрызнулся Эрнесто, но увидев, как наливается кровью лицо Паоло, сразу же стушевался. — Я же с вами по-дружески, а ты…
— Хватит, ребята! Сцепились, словно петухи. — Пьетро встал с дивана. — Давайте лучше допьем, что осталось, и сразимся в карты.
Все уселись за стол. У них были разные характеры и внешности, но выражение лиц было схожим: высокомерие и настороженность, жестокость и трусость.
Еще с утра наэлектризованные неожиданной перспективой освобождения из камеры предварительного заключения, они представляли себе свой выход на свободу совсем иначе. Каждый мечтал как можно скорее окунуться в обычный мир личных интересов и привычек. Поэтому заявление Батисто о том, что они должны покинуть Рим, неприятно всех поразило. И весь день друзья злились, придирались друг к другу, нервничали.
Приход посланца от Батисто положил конец очередной ссоре, а присланные деньги окончательно утихомирили страсти. Паоло, Эрнесто и Пьетро, поглубже нахлобучив шляпы, стали осторожно спускаться по лестнице, оставив на столе пустые бутылки, огрызки сыра, пепельницы, полные окурков. Во дворе было прохладно и пусто. Все с облегчением вздохнули. Никто не обратил внимания на женщину, с которой они столкнулись у двери. Возможно, потому, что она смущенно посторонилась. Знакомая покорность забитого жизнью существа при виде представителей могущественного сословия, молодости и силы. Не им же уступать ей дорогу!
Не оглянувшись, они вышли на улицу и уселись в машину. Та сразу тронулась.
— Ну вот, все хорошо получилось! — весело воскликнул Паоло. — Теперь гони!
Он не сказал бы так, если бы поглядел в заднее стекло: женщина, мимо которой они так беззаботно прошли, не поднялась к себе в квартиру, а вышла на улицу и внимательно глядела вслед машине.
Одного из пассажиров она узнала, хоть и не верила своим глазам.
«Это не может быть… Он же арестован… Я обозналась…» — убеждала себя Лидия, глядя на опустевшую мостовую. А перед глазами во всех подробностях возникала отвратительная сцена, свидетелями которой они с Куртом стали вскоре после переезда в этот дом: пьяный Паоло, который ошибся этажом, стал звонить к ним в квартиру. Напрасные старания Курта выдворить его за дверь, слезы и вопли Джованны, прибежавшей за своим дружком, головы соседей, торчавшие над пролетом лестницы…
Нет, ошибиться она не могла — это был Паоло, а двое, которые шли следом за ним…
При мысли о том, кто были эти двое, у Лидии перехватило дыхание.
Журавль в небе
В полдень, когда асфальт стал мягким, словно воск, и собственную тень можно было измерить одним шагом, в небольшой траттории за отделанным под мрамор столиком сидели Григорий и Вайс. Перед ними стояли оплетенная лозой бутылка «Кьянти» и графин, наполненный ледяной водой. В помещении было пусто. Только хозяин, стоя за длинной оцинкованной стойкой, лениво переставлял бутылки с напитками. В конце стойки отчаянно размахивал резиновыми крыльями вентилятор, стараясь разрядить плотную массу спертого воздуха.
— Все же здесь прохладнее, чем на улице, — вяло заметил Вайс, и его красноватые глаза из-под белесых бровей скользнули по лицу Григория.
Тот не ответил. Рассматривая незатейливый узор на вспотевшем графине, Григорий думал об одном: как ему избавиться от Вайса хоть на два-три дня. За это время он успел бы съездить в Анкони, куда, по словам Лидии, поехал Матини, и посоветоваться с ним, как устроить Агнессу. Пока Вайс рядом, это невозможно. Приехав в Италию, он под разными предлогами все время липнет к Григорию, старается ни на минуту не оставлять его одного. Понятно, радист поступает так не по собственной инициативе, здесь чувствуется чья-то указующая рука, очевидно, Шлитсена. Еще в Испании, в школе «Рыцарей благородного духа», после того, как был запеленгован радиопередатчик и установлено тщательное наблюдение за каждым, Григорий все время чувствовал на себе настороженный взгляд Вайса. Привлекает внимание еще одно: за какие заслуги Вайс переведен из радистов в преподаватели радиотехники? Чем он выслужился?
Так это или не так, а от Вайса надо избавиться. В крайнем случае, придется устроить так, чтобы Рамони отправил его куда-нибудь, конечно, под благовидным предлогом. Но это может вызвать подозрение у такого проныры, как Вайс. Лучше всего повернуть дело так, чтобы он сам отбыл куда-либо на несколько дней. А если придумать нечто, связанное с поисками падре Антонио и Агнессы?
— Мне вреден климат Италии, — прервал размышления Григория Вайс. — Слишком уж жарко.
— В России вы тоже, наверно, жаловались на климат, только по другой причине…
— Ну, Россия… Россия вообще не место для цивилизованного человека… Там могут жить только азиаты…
— Что же тогда потянуло немцев в Россию?
— Мне кажется, вы знаете это не хуже меня, — бросил Вайс и, помолчав, добавил. — Честно говоря, в России я пробыл очень недолго.
— Где же вы были?
Вайс на миг поднял полупьяные глаза на собеседника, потом взгляд его расфокусировался, и вот он уже глядит сквозь Григория, сквозь стены, в пространство, в пустоту, в свое прошлое.
— Где я был?.. Где я был? — в каком-то трансе повторяет Вайс, сжимая в кулаке недокуренную сигарету. — Я был в Заксенхаузене…
Его тусклые глаза вдруг ожили. Вайс прилег грудью на стол и, дыша перегаром в лицо Григорию, заговорил:
— Да, я был в Заксенхаузене… Но я не имел ничего общего с лагерем. Ничего общего! У нас была фабрика. Прекрасно организованная фабрика! Я служил с оберштурмбанфюрером СС Бернгардом Клюгером и Меркусом Пельцем. Вам что-нибудь говорит последняя фамилия? Вы о нем слышали? О, это человек с ясной головой и золотыми руками. Стоило ему только взглянуть на любую купюру, скажем, турецкую лиру или аргентинское песо, и он мог изготовить точнехонькое клише, слышите, абсолютно точнехонькое!.. Да, Фред, по приказу руководящих органов рейха мы печатали деньги. Конечно, не лиры и песо, а доллары и фунты стерлингов. Поглядите! — Он вытянул над столом руки. — Через эти щупальца прошли миллионы фунтов стерлингов! Вы даже не можете себе представить, какая это масса денег… А доллары! За неделю мы изготовляли их полмиллиона! Я считал и упаковывал деньги! Я бы мог соорудить из них постель, лечь и зарыться в них головой! Я бы мог… Эх, да что там говорить! Все уплыло сквозь эти пальцы…
