class="p1">Ивет показала на стоявший в угу горшок, прибереженный как раз для таких случаев. Я набрала полные ладони золы, и начала раскрашивать ее, внимательно наблюдая за кухней. Требуемую мне драгоценную емкость я обнаружила сразу — маленький, с две ладони бочонок, стоял на самой высокой полке, куда без табурета не забраться. Мальчишкам и вовсе было ее не достать. Но мне роста хватало.
Вытерев руки о подол платья, и шепнула Ивет:
— Отвлеки их.
Она испуганно посмотрела на меня, но я уже поднялась.
Когда Тук вышел с очередной порцией еды, а мальчишки отвлеклись каждый на свое дело, я встала и громко произнесла:
— Нужна еще чистая вода. Я сполосну руки, и начнем.
Я уверенно направилась к выходу, где стояла лоханка с водой. Медленно зачерпнув ковшиком воду, я оглянулась. Ивет все так же растерянно глядела на меня. Жестом я попросила ее поторопиться — Тук мог вернуться в любой момент.
Ивет взяла какую-то плошку с травами, судя по виду, даже не лечеными, и, громко вскрикнув, выронила ее.
— Ох. Моя рука! — запричитала она. — Как же болит! Ох, неужто руку потеряю-ю-ю-ю! Ох я бедная-горемычная!
Кажется, у нее даже слезы на глаза навернулись. Впрочем, ожог и впрямь был страшным.
Мальчишки растерянно переглянулись, им бросились к ней, наперебой предлагая то вино, то воду. На камин и полку над ним они не смотрели. Я тоже бросилась к Ивет, по пути заскочив на табурет и быстро запустив руку в бочонок.
— Сейчас я тебе помогу, прекрати причитать. А вы, ребята, идите работайте, пока Тук не вернулся да тумаков вам не пораздавал!
Мальчишки разбежались. А Ивет вопросительно посмотрела на меня. Я открыла ладонь, и та едва сдержалась, чтобы не охнуть — в ладони была целая пригоршня соли. В свете от печи она переливалась, точно свежий снег. Сама я соли почти не ела — больно дорогое для нас удовольствие. А вот Тук в трактире держал, для праздников, или если богатые люди проезжали, чтоб угостить их получше, да денег побольше собрать.
Быстро бросив ее в золу, я вновь все тщательно перемешала. Добавила немного воды и осторожно нанесла на ожог.
— Тебе бы отдохнуть, — посоветовала я, но повязку все равно накладывала плотно, что б кухонная работа ожога не растревожила.
— Да когда ж отдыхать! Только дороги просохли, сразу всадников появилось! Мы такое количество гостей иногда за месяцы не видывали. В столицу все собираются, на большое празднество. Некоторые у нас даже с ночлегом остановилась. Среди них такие есть — сама б им платила, если на лицо можно было бы весь день любоваться.
Я ударила Ивет по здоровой руке.
— Что за глупости ты несешь!
— Ох, милая, ничего-то ты в жизни не понимаешь. Красивый и обходительный мужчина в наших краях диковинка похлеще заморских чудес. Конечно нужно вдоволь насмотреться!
— Ты осторожна будь. Смотри, чтоб Тук не заметил.
Ивет сразу потеряла весь задор и сосредоточилась на перевязанной руке. Синяки на ее руке видны были даже сквозь ожоги.
— Ну я же не дурочка. Ничего предосудительного не делаю. Жизнь-то мне дорога. Даже травы, что ты мне от бремени нежеланного дала прячу так, что ни один лихой человек не сыщет. Тук-то хочет большую семью, чтоб было кому работать, а я не могу больше рожать. Как же я рада, что ты семьей с нами станешь, Мария! Не могу уже одна в этом доме, с Туком да сыновьями его деревянными!
— Ты не думала сбежать? — спросила я, понизив голос.
Ивет расхохоталась, и яркие стеклянные бусы на ее шее звонко переливались вместе с ней.
— Ты везде будешь женщиной, что только рожать да стряпать и может. Лучше это делать с крышей над головой и на сытый желудок, милая. Ох, зря Бланш тебе голову сказками забила! И сама несчастной была, и тебя от счастья прячет.
Я натянула ткань чуть сильнее, чем следовало, и Ивет охнула. Матушка не была дурной. И не ее вина, что жизнь у нее выдалась тяжелой.
— Ну, прости. Айда я тебе вина за работу налью. Посидишь, может, на красавчика посмотришь и весь ветер в твоей голове улетучится.
Предложение было заманчивым. Вот только…
— Можно без вина? Оно у вас…
— Да я тебе нашего, семейного налью. Отдохни, Мария. Так много в последнее время произошло, ты только мрачнее становишься да не общаешься ни с кем. Дурно это — одна остаешься, демоны всякое на ухо шептать начинают.
Кажется, кроме их шепота я и не слышала больше ничего в последнее время. Да и некуда мне спешить.
— Спасибо за совет. Повязку тебе надо дней десять держать, но менять каждый день. Если боль усилится, или загноится что где — сразу за лекарем посылай.
— Не за тобой?
— Если станет худо, с рукой помощь толкового человека понадобится. А не девчонки, что все время в облаках витает.
Думала, Иветт обидится, но та вновь рассмеялась.
— Ну какое же ты еще дитя, Мария. Иди, сядь в уголке, я принесу вина.
Кроме вина Ивет расщедрилась на свежевыпеченный хлеб и кашу. От одного только запаха закружилась голова — давно я таких яств не пробовала! От сытной пищи и вкусного вина я, впервые за последние дни, расслабилась. Людей в трактире и правда было много, и все больше незнакомых. Грязные, обросшие, даже не умывшиеся с дороги — и о какой только красоте говорила Ивет? Они ели точно животные, чавкая, громко смеясь с едой во рту, не замечая ничего вокруг, не потрудившись снять грязные плащи.
Ивет подлила мне вина, и кивнула в затемненный угол трактира:
— Я тебе про него говорила.
Из-за тени и гомона других гостей я его совсем не заметила. Он сидел, оперившись на стену, и лениво пил. Грязный, небритый, как и остальные, он бы затерялся в толпе, если не взгляд: внимательный и совсем не захмелевший. Мужчина рассматривал посетителей, иногда перебрасываясь с ними парой слов, но было в нем что-то неправильное. Он и впрямь был красив, но не это бросалось в глаза. Я допила вино и грустно посмотрела на пустое дно. Нужно было уходить.
— Добрый вечер.
Моя рука дернулась, сбив чашу со стола, и та ударилась о пол и закатилась за лавку. Передо мной стоял тот самый мужчина. И как только умудрился так быстро с другого конца трактира до меня добраться?!
— Прости, не хотел тебя пугать, — он пригнулся, ловко достав чашу из-под моих ног, посмотрел на меня и улыбнулся. Загорелый, кудрявый, с красивыми черными глазами и по-женски
