Через пять или шесть дворов показалась крупная усадьба. По-другому назвать этот дом язык не поворачивался. Одноэтажный, покрытый черепицей, с ограждением из бетонных плит. В ограде выделялись кованые ворота, достаточно широкие, чтобы в них мог пройти «КамАЗ».
– Сюда.
Грузовик хрипло посигналил. Казак вылез из кабины и гаркнул:
– Романыч, пусти на постой!
Открылась калитка, из нее вышел седой мужик в камуфляжных штанах, ватнике и кепке набекрень. На вид лет пятидесяти, хотя на самом деле ему могло быть и за шестьдесят, и меньше сорока.
– Здравствуй, Романыч.
– Вечер и тебе. Надолго ли постой нужон?
– На ночь.
– Ты здесь по делу или так, мимоходь заглянул?
– Мимоходь.
– Добре. Сигареткой угостишь?
Казак вытащил пачку, Романыч неспешно взял несколько сигарет, одну прикурил, остальные положил в карман.
– Разместитесь как обычно. Идем, побалагурить надобно.
Ворота открыл пацаненок лет одиннадцати. Грузовик его не заинтересовал, а вот мотоциклы пришлись малому по вкусу. Причем парнишка явно знал в них толк и на отечественные модели только глянул, зато на «Кавасаки» и «Винг-Делойт» не мог насмотреться.
Двор оказался на удивление просторным. «КамАЗ» вполз на бетонную площадку и затих. Для байков хозяева предусмотрели навес. «Кавасаки» я не решился оставлять с краю и втиснул между двумя «Явами». Отсоединил и вынул ноут, заметив, что не только я так поступил. Отстегнул рюкзак, похлопал рукой по теплому боку мотоцикла, мысленно пожелал ему доброй ночи.
Мы подошли к колодцу в углу двора. Тот был сделан из бревен, даже внутри не наблюдалось привычной бетонной трубы – камни и глина. От холодной воды сводило зубы.
Темнело. Из дома, подбрасывая ключ на ладони, вышел Казак.
– Разместитесь вон там. Места на всех хватит.
Он указал на небольшое бревенчатое строение, бросил мне ключ и ушел обратно. Я открыл дверь, нашарил на стене выключатель. Щелкнул им – никакого эффекта. Пощелкал еще.
– Света нет.
Тут появился давешний пацаненок с двумя керосиновыми лампами. Он охотно пояснил:
– А у нас ужо три года света нет. Как оборвало провода, так никто их и не чинит. Приспособились… Вот тут запаливаете, вот тут смотрите. Туалет за сараем.
– Понятно. Звать тебя как?
– Григорий.
– Слышь, Григорий, нам поесть дадут?
– У бати сейчас спрошу.
В свете керосинок предстала комната. В ней действительно могло разместиться пять-шесть человек. Пять кроватей и деревянные лавки для шестого. Кровати стояли вдоль стен, по центру громоздился стол. Больше ничего в комнате не было. Постельного белья – тоже. Впрочем, мы к такому привычные.
Из рюкзака я достал спальник, раскатал его на ближней к двери кровати. Керосинки чадили, народ выбрался на улицу перекурить.
– Скучно у них тут.
– Угу. Батареек в ноутах на три-четыре часа хватит, а потом все равно выключай.
– Не, можно, чтоб сначала у одного, потом у другого…
– А что, у тебя фильмы там какие есть?
– У меня есть…
Краем уха слушал их разговор, на вопрос о фильмах отрицательно помотал головой. Тем временем в доме засветились окна. Сквозь неплотную занавеску я видел сидящих за столом Романыча и Казака. Байкер пил, скорее всего – самогон. И, похоже, не собирался ни делить с нами еду, ни ночевать в том же домике. Тем лучше. Мест как раз будет на пятерых райдов и водителя.
Пару раз в окне мелькнула женская фигура, подносящая к столу какие-то тарелки. В животе заурчало.
Словно услышав этот звук, из дверей выскочил Григорий с объемистым казанком.
– Вот. Батя велел вам поставить.
– Что там? – полюбопытствовал Букашка.
– Каша со шкварками.
– Слышь, Гришка, а это, часом, не свиньям еду готовили?
– Дядь, вот вы вроде взрослый, а ерунду мелете. Кто ж свиньям такую еду будет делать? Я и сам этой каши навернул бы.
– Так садись, наверни с нами.
– И сяду.
Поели. Каша действительно оказалась неплохой, хотя шкварками в ней и не пахло. Точнее – только пахло. Гришка разговорился и все живописал, как рано нужно вставать в школу, чтобы отучиться по световому дню (электричества там тоже не было), как можно обмануть маму, делая уроки при керосинке, и как всей деревней заводят дизель и смотрят новости или футбол.
На чьем-то ноуте включили боевичок. Я выбрался из-за стола, присел возле колодца и закурил. Отправил эсэмэску Дэйзи.
Наступила холодная звездная ночь. Из хозяйского дома высунулась голова со взъерошенными волосами и кликнула Гришку. Пацан с неохотой оторвался от фильма и понуро утопал спать. Обладатель взъерошенной прически прогулялся за калитку в огороды, отсутствовал недолго и вскоре вернулся в дом. Я выкурил еще одну сигарету. Тренькнул мобильник. Ответ от Дэйзи. Я улыбнулся. Парни уже зажгли керосинку и тихо переругивались, желая друг другу спокойной ночи. Оставалось только уйти спать, что я и сделал без малейшего сомнения.
…Спалось на удивление хорошо. Проснулся со свежей головой и несколько минут просто смотрел в потолок. Копоть оставила на нем причудливые разводы. Я потянулся, подхватил рюкзак и вышел на улицу. Двор освещало рассветное солнце, откуда-то доносились мирные сельские звуки: кудахтанье кур, мычание коровы. Возле колодца сидел Казак, тяжело привалившись к срубу. Все недобрые предчувствия вернулись с утроенной силой. Я выпустил рюкзак из руки.
– Казак?
Подошел ближе, уже понимая, что увижу. Лысый байкер остекленевшим взглядом уставился на ведро с водой. На спине Казака багровело пятно. Застрелен. Похоже, недавно.
Я вернулся в домик.
– Парни, подъем! Казака убили.
Несколько секунд на меня таращились заспанные глаза, но у народа быстро включились рефлексы, и уже через минуту байкеры с оружием в руках обступили тело командира.
– Вот черт!
– Плохая примета – байк в грузовике…
– Да заткнись ты со своими приметами! Ща перестреляем эту сволоту!
Букашка начал колотить в дверь рукоятью пистолета. В ответ открылось небольшое окошко, и из него в нос райду ткнулась двустволка.
– Отойди, – голос хозяина дома звучал приглушенно, но уверенно. – Отойди, иначе здесь будет на труп больше.
Букашка отступил.
– Старик, да мы тебя сейчас порешим! Да мы дом подпалим! Ребята, чего стоим?
– Не дурите, – ответил Романыч из-за двери. – Будете буянить – вас пристрелит мой сын. Он по белкам не промахивается, а по вас – и подавно.
Я мысленно отметил, что из речи хозяина усадьбы исчез деревенский говорок. Парни опустили оружие. Водитель «КамАЗа» нервно озирался.
Дверь открылась, из нее сначала появилась двустволка, а затем и сам Романыч.
– Значит, так. К вам у меня претензий нет, так что убирайтесь отсюда.
– Ты зачем Казака убил, сволота такая?
– Это мое личное дело, которое он посчитал своим. И давайте без вопросов, после некоторых ответов долго не живут.
Я выступил вперед:
– Романыч, мы заберем тело.
Он помедлил, но кивнул.
– Наш груз цел?
– Ваш груз цел, – старик так подчеркнул «ваш», что и дураку было понятно – двух ящиков там нет. И лучше не спрашивать почему.
Романыч ушел в дом и захлопнул дверь. Мы остались во дворе под незримым наблюдением снайпера.
– Собираемся и едем. Витя, – обратился я к водителю, – давай, заводи.
– Сумраку сообщить надо, – протянул Годзилла.
– Я ему позвоню. Надо еще забрать Казака. Букашка, возьми мешок.
– Ты чего раскомандовался? – попробовал было возмутиться байкер.
Я отвесил ему подзатыльник.
– Заткнись.
Удивительно, но райд замолчал и полез в кузов «КамАЗа».
– А где?..
– Их нет. И не спрашивай.
Мы положили погибшего в черный пластиковый мешок. Тело довезем до Брянска, там его и похоронят.
«КамАЗ» загудел, Годзилла, чертыхаясь, открыл ворота, и процессия выдвинулась из усадьбы-западни.
Мы вернулись на трассу. Ехали молча, наверняка каждый думал о произошедшем. До утра мог не дожить не только Казак. Что стоило Романычу перестрелять всех нас спящими? Я сделал пометку на память: если ночуешь вне терминала – выставляй караул. Да, многому надо учиться.
– Слушайте, а мы отомстим? – спросил кто-то из новеньких.
– Да. Когда-нибудь. А пока будем радоваться, что живы.
Путь до Брянска занял около шести часов. Дорога мне нравилась куда больше вчерашней. Селения выглядели ухоженнее, конвои встречались чаще.
Возле самого поворота на город к нам присоединился байкер на «Априлии».
– Ингвар Лицитис, Латвия. Прошу разрешен-ния проехать с вам-ми до Брянска.
– Змей, «Южная магистраль». Разрешаю, – ответил я, – давай во главу колонны.
Отказывать считалось плохим тоном, но в середину или замыкающим пускать не следовало. Впрочем, Ингвар хлопот не доставил. Но самое интересное – он не назвал свой байк-клуб.
