– Ясно, – отвечает Пауль, не отрывая глаз от алфавита. Я достаю из рюкзака книгу и протягиваю её Паулю.
– Держи, я принесла тебе тайник. Клади туда все важные, секретные вещи: ключи, фотографии, отчёты, рисунки, отпечатки пальцев и всякое такое, ясно?
– В книгу?
– В книгу. Да ты открой.
– Это мне? – спрашивает Пауль. Я киваю.
– Паулина, – говорит Пауль, – ты все-все детективные хитрости знаешь?
– Точно не все, – говорю я.
– Но много?
– Это да, много.
– А сколько?
– Ну-у-у… – задумчиво тяну я, – штук сто. Или двести.
– А языков ты сколько знаешь?
– Это не настоящие языки, это просто…
– Ну, сколько?
Я пожимаю плечами:
– Не знаю. Может, пять. Ну, и немецкий.
– И ты меня всему научишь?
– Думаю, да. Только не сегодня.
Рядом со мной тут же снова восходит солнце. Я киваю:
– Нам пора. Пошли к твоей собаке.
Мы спрыгиваем с дерева и несёмся через поле – так быстро, что черепахи, если б могли, точно закричали бы: «э-ге-ге-ге-ге-е-е-ей!».
Глава 13
Ричи (не) рычит
– Иногда такое просто чуешь, – говорю я и постукиваю по кончику носа, – вот как я учуяла. И покой потеряла, понимаешь? Мы начали с наблюдений за местностью и два дня выслеживали кошек. Нашли на улице только трёх бродячих. Тогда мы разделились и стали следить за каждой по отдельности.
– Вы целый день бегали за кошками?
– А что, по-твоему, мы должны были делать?
Пауль пожимает плечами и нажимает кнопку звонка.
В ответ – шквал собачьего лая, он как вторая стена перед нами.
– Пауль, – хитро улыбаясь, спрашиваю я, – только честно: сколько у тебя собак?
– Штук сто, наверно, – хитро улыбается он в ответ. – Или двести. И один пёс говорит на моём языке. Это Ричи.
Мы с фрау Пинкипанк стоим перед большим собачьим вольером. На фрау Пинкипанк платье с цветочками, яркими-преяркими, если долго на них смотреть – глазам больно. Из-под платья высовываются ноги в чулках цвета ливерной колбасы. Пахнет потом, шерстью и кормом. Над верхней губой у фрау Пинкипанк – чёрные усики. Она улыбается нам и говорит:
– Нет, ты глянь, ты глянь только, Пауль! Это ж как Ричи тебе радуется!
И правда, маленький лохматый пёс чуть с ума не сходит от радости. Он крутится волчком, словно хочет поймать собственный хвост. Пауль тоже нетерпеливо переминается с ноги на ногу, барабанит пальцами по бедру.
– Ну что ж… – говорит фрау Пинкипанк с улыбкой, поворачивает ключ в замке и медленно открывает дверь вольера.
– Отпусти его немножко побегать, – говорю я, когда мы снова выходим в поле.
– Нельзя, – отвечает Пауль.
– Почему?
Пауль пожимает плечами.
– Так Пинкипанк говорит. Он может убежать.
Я киваю. И спрашиваю:
– А как вы познакомились?
– Ричи по правде моя собака, мне его папа подарил, когда мне восемь исполнилось. Только в общежитии собак держать нельзя. Но я могу его навещать, когда захочу.
– А Ричи, он вообще-то рычать умеет? – спрашиваю я.
– Не-е-е, – говорит Пауль, – он даже не лает, ну то есть – совсем-совсем редко.
– Прям как ты, – говорю я.
– Ага, как я. Мы вроде как оба не очень-то разговорчивые.
– Но рычать – это здорово, это как Мяв, только на собачьем языке, понимаешь? И звучит красиво: Ричи рычит!
– В этом что-то есть, – говорит Пауль. – Надо попробовать его научить.
Ричи не рычит. Или рычит совсем тихо, как Ленни и Рой.
Эх, было бы суперски всё-таки переубедить его – рычащий Ричи Клубу Детективов очень пригодился бы. Это же то, что надо: собака, которая умеет брать след, вынюхивать преступника и рычать! Мы бы тут же его к делу приспособили, и Тому Человеку не поздоровилось бы! Мяв принцессы Маули, прыжки и ужимки принца Паули и в придачу рычание Ричи – всё, туши свет, это вам не хухры-мухры, мало не покажется!
Мы сидим на скамейке, едим мороженое, Ричи обнюхивает черепах, Ленни и Рой втягивают и вытягивают головы, и я вспоминаю про утренние отжимания и рассказываю Паулю, что каждое утро встаю на двадцать минут раньше и делаю зарядку. Детективу надо быть в форме. Наш учитель биологии в Мауляндии рассказывал про мускулы, что их сила закладывается как раз в нашем возрасте и остаётся потом на всю жизнь.
– И ещё, – говорю я, глядя Паулю прямо в серые глаза, – это помогает сконцентрироваться на самом главном. Все мои озарения приходили ко мне именно во время тренировок.
– Озарения? – переспрашивает Пауль. В серой радужке у него рыже-коричневые чёрточки. Я киваю и рассказываю, как вдруг почувствовала, где можно найти Шрамма, и обнаружила его в точности там, где предполагала: в своей пещере. Я тут же снова созвала всех наших и предложила такой план: вынести Шрамма на улицу, незаметно проследить, куда он пойдёт, и таким образом выйти на след кошачьего убийцы.
– А-а-а-а, – вырывается у Пауля.
– Что «а-а-а»? – спрашиваю я.
– Так, значит, дело в кошках. Убийца убивал кошек.
– Убийство – всегда убийство, – говорю я.
– Ну-у-у… – качает головой Пауль. – Вот ты муху когда-нибудь убивала? Колбасу ела?
– Колбасу из кошек точно не ела, – говорю я и встаю, выпрямляясь в полный рост.
– На посту осталась одна я, всем остальным пора было обедать, а я осталась. Я же главный детектив, да и вообще, когда вцепишься в новое дело, распробуешь его, есть совсем и не хочется. Так вот, как раз тогда к Шрамму приблизился какой-то дядька с носом, похожим на переспелый мандарин, наклонился над ним и что-то прошептал. Со Шраммом иметь дело нелегко, он ведь практически дикий, инстинкты у него будь здоров, и не успел Мандарин хоть что-нибудь предпринять, как кот уже нырнул в кусты. Мандариновый Нос так и остался сидеть на корточках, криво ухмыляясь. А мне эта ухмылка была – как удар под дых!
– Как это?
– Ах, Пауль… Отбросив сомнения, я решила проследить за Мандарином.
Передала по рации свои координаты другим агентам и попросила подкрепление как можно скорее. Не прошло и трёх минут, как все собрались на борту. Все, кроме Пита.
– И это всё было в этом… королевстве?
– Да, в Мауляндии!
– А почему же вы оттуда уехали?
– Да, – говорю я, – тут такое дело…
Глава 14
Один человек, ни единого слова
Едем на автобусе в Мауляндию: Пауль, я и наш маленький зоопарк. Я показываю Паулю свою улицу, сад, пещеру, дом, друзей – всё королевство.
Ричи исследует пещеру, Ленни и Рой ненадолго возвращаются в старую жизнь, с космической скоростью носятся по заросшему газону, пытаются забраться по стволу груши, хватают комаров в воздухе, прыгают в кронах деревьев, как обезьянки, что-то насвистывают. ЛАДНО, ЭТО ВСЁ ВРАКИ. Но всё равно – вид у черепах вроде как довольный. Ричи задирает ногу у цветочного горшка наших толстых соседей и помечает его. Мы с Ричи подружимся, я чувствую.
Знакомлю Пауля со своими друзьями и коллегами: Юлиусом, Бартом, Луизой, Моной и Питом. После каждого имени Пауль говорит «окей». Даже после своего собственного. На каждого из пятерых он смотрит не дольше полусекунды, а потом сразу утыкается взглядом в носки ботинок, как будто за ними глаз да глаз нужен.
Как хорошо снова быть здесь, нам столько всего надо обсудить! Мы прыгаем на батуте в саду у Барта, а у морских свинок Пита, оказывается, опять родились малыши.
– А помните, – говорю я, приземляюсь на пятую точку, снова взмываю вверх, на мгновение (всего только мгновение!) зависаю в воздухе, потом снова вниз и опускаюсь на ноги, – как мы убийцу преследовали?
– Да-а-а! – вопит Барт. – Конечно, помню, я за ним в магазин вошёл, как будто мне тоже надо чего-то купить, а у меня даже денег с собой не было!
– И увидел, как он покупает кошачий корм, этот гад проклятый! – добавляет Мона.
– Ага, а потом, – говорит Юлиус, – Барт вышел, кивнул, и нам всё стало ясно.
Пит мрачен. Он сердито пинает камешки и жалуется:
– Все участвовали, один я нет.
Пит терпеть не может в чём-то не участвовать. А такое случается нередко – во всяком случае, так ему кажется.
Я спрыгиваю с батута (Луиза тут же занимает моё место) и подхожу к Паулю.
– У тебя же была какая-то важная игра, – говорит Барт и легонько пихает Пита.
– Прям важней не бывает! Ты хоть вид спорта помнишь?
Барт мотает головой и пожимает плечами. Я тоже уже не помню, Пит у нас чем только не занимается.
– Вот видишь! – кричит Пит. – Прям такая суперважная, что меня не было, когда мы наш самый главный случай расследовали!
– Мы проследовали за объектом до его места жительства, – говорю я.
– Знаешь «Китайскую стену»? Сразу за круговой развязкой? – спрашивает Юлиус.
Пауль качает головой.
– Ну, неважно, – говорит Юлиус. – Это такой дом, ужасно длинный, подъездов сто, не меньше.
