вышли на этот зов.
Разлилась людская толпа, как река в весеннее половодье. Идут марийцы к илему Мамич-Бердея. Впереди всех — Кождемыр. В одной руке у него сабля, в другой — волынка. Он громко поет военную песню, а чернобородый мариец кричит выбегающим навстречу людям:
— Марийцы! Берите вилы, берите топоры, которыми вы до сих пор рубили только деревья, поднимайтесь на злого врага, направьте на него ваши гибкие стрелы и острые копья!
И люди присоединялись к повстанцам. Каждый думал: «Пойду и я, нужна общему делу моя помощь, ведь и море состоит из малых капель».
Даже Сайрем, который все думал прожить «по божьему предопределению», присоединился к восставшим. Он шагает вместе со всеми, крепко сжав саблю и твердо впечатывая свой след с песок.
А по окрестным илемам, ближним и дальним, уже разосланы гонцы. Бегут они пешком, скачут верхом, из илема в илем несется звук берестяной трубы, зовет объединяться народ.
Мамич-Бердею донесли, что марийцы опять взбунтовались, но не подумал он, что поднялся весь народ. «Не в первый раз бунтуют, — решил он, — пошумят, пошумят и перестанут. А не перестанут, пошлю воинов, они живо их усмирят!»
Повстанцев собралось на Какшане, что комаров и мошек в лесу. Мужики перекрыли все дороги и напали на илем торы. Завязалась схватка со стражей у дубовых ворот и высокого частокола.
Кождемыр, словно лев-арслан, сражается в первых рядах восставших. Как взмахнет саблей, так мертвым падает к его ногам враг. Рядом рычит Маскай. Медведь изо всех сил налегает на ворота. Зверю помогают люди в сермяжных кафтанах. Они как тараном дружно бьют в ворота тяжелым бревном. Вот дубовые доски не выдержали, затрещали, и створки распахнулись настежь.
Старый Сайрем первым ворвался во двор. Но не успел он сделать и пяти шагов, как ужалила его в грудь острая стрела. Даже не вскрикнув, рухнул старик на землю.
— Поганое отродье! — с гневом и болью закричал Кождемыр, повернулся к бежавшим за ним: — Рубите их, не жалейте опкынов!
Отважно сражались марийцы, немногим прислужникам Бердея удалось избежать народного гнева.
Вот толпа наполнила двор, ворвалась в кудо. Повстанцы срубили голову Али-Акраму, надели ее на острый кол, и выставили кол посреди двора.
Кождемыр, подойдя к колу, громко сказал:
— Мы призвали тебя к себе, чтобы ты был нашим защитником, а ты разорил нас, безмерное горе принес на землю марийскую. Так пусть теперь черный коршун выклюет твои ненасытные глаза!
Избежали было мести народа Мамич-Бердей с сыном Ику. Перепрыгнув через забор, они скрылись в частом ельнике и ушли на Волгу. Там они сумели набрать около сотни воинов и попытались привлечь на свою сторону горных марийцев. Но горные марийцы обманом заманили их к себе в гости, усадили за стол, потом во время пира схватили Мамич-Бердея, связали и отправили в Москву в подарок русскому царю.
Ику и на этот раз удалось бежать. Однако вскоре русские воины поймали его и тоже отправили в Москву. Говорят, русский царь велел Мамич-Бердея и Ику повесить.
Не избежал смерти и Пайрем. Он пытался скрыться в лесу, бежал через чащу, не разбирая дороги, провалился в волчью яму и всей тяжестью тела напоролся на острый кол. Когда марийцы из илема стали вытаскивать его тело, то увидели в окостеневших руках серебряную шкатулку. В этой шкатулке Али-Акрам хранил свои драгоценности. Даже спасаясь от смерти, Пайрем хотел украсть богатство своего хозяина.
Кождемыр обошел весь идем в поисках Юкталче, но ее нигде не было. Кто-то сказал, что видел, как прошлой ночью Али-Акрам отправил Юкталче под охраной нескольких воинов Мамич-Бердея в Астрахань. Кождемыр с несколькими парнями тут же поскакали следом, но, проискав по лесу три дня, воротились домой ни с чем. Должно быть, люди Бердея, обойдя марийские отряды и русские заставы, ушли вниз по Волге.
Убив Али-Акрама, марийцы сообща решили призвать с Волги русское войско, чтобы не было на марийской земле злого ханского самовластья, чтобы русские, оградив марийцев от бед, принесли им мирную жизнь.
Пока марийцы советовались, Акмат, никого не предупредив, потихоньку оседлал быстрого коня и поскакал к русскому лагерю. Там он рассказал воеводе Скуратову, как свергли марийцы своего хана и показал русским удобную дорогу к берегам Какшана.
Когда русское войско прибыло к Какшану, навстречу ему вышел Кождемыр и потребовал выдать народу Акмата. Но Скуратов с помощью переводчика-толмача объяснил Кождемыру, что не может выдать Акмата, так как Акмат стал русским воином, принял православную веру и теперь находится под защитой самого воеводы. Так злой человек избежал справедливой кары с помощью нового торы.
Вышата Скуратов не верил марийцам. Он помнил, как они совсем недавно убили его родного брата Ивана. И теперь, чтобы они не смели бунтовать, воевода повелел самых строптивых марийцев забрать в аманаты-заложники.
Среди заложников оказался и Кождемыр. Должен он был ехать вместе с русскими воинами к московскому царю.
С волынкой в руках взошел Кождемыр на высокий холм. С болью душевной глядел он кругом: как прекрасна родная сторона! Какие зеленые здесь леса, какие цветистые луга! Тяжело Кождемыру расставаться со всем этим, но делать нечего.
Маскай, напуганный вооруженными, одетыми в железные доспехи стрельцами, жался к хозяину. Своим звериным разумом понял Маскай, что его любимого друга увозят куда-то.
Кождемыр, прощаясь с дремучим лесом, со светлым Какшаном, заиграл на волынке и запел звонким голосом, разбудив утреннюю тишину:
Высоко в небе летит птица,
Несут ее два крыла,
Эх, несут ее два надежных крыла!
Мы уходим отсюда на чужбину,
Надеясь вернуться обратно,
Эх, надеясь вернуться на свою родину!
СЛЕД ТРЕТИЙ
Несется по земле буйный ветер — кто его сдержит? Вслед за ветром подымается снежная поземка — кто ее остановит? По лесам, по полям, по всей земле ливонской несется ветер, свистит, завывает, крутясь, перепрыгивает через замерзшие реки, крылатой птицей перелетает над обрывистыми холмами, низкими лугами. А то, сбившись с прямой дороги, громко плачет, словно сирота, рыдает на перекрестках дорог…
Воины, увязая в снегу, движутся вглубь Ливонии. Идут они в сторону Ревеля, Раквора, Пайде. Рядовые латники, вооруженные кто копьем, кто просто топором, скачут на низеньких лохматых лошадках. Те, у кого нет коня, идут пешком. Воины побогаче одеты в кольчуги, толстые стеганые тегиляи или в теплые шубы. И оружие у них добротное: закаленные сабли, пищали. Бояре едут в кибитках вместе с обозом. Закутавшись в медвежьи шубы, не знают они никакого
