Впрочем, дело-то как раз пока тёмное. Неделю уже ломаю голову, как бы дядюшкино задание выполнить, – и ничего путного не приходит. Да, как сделать так, чтобы Алёшка достался мне – более или менее понятно и даже не шибко сложно. Как привязать его к себе – и того проще. Понаблюдал я за ним из Сумрака, прикинул так и этак. Жаль, в мысли его не залезешь, из цветка души их не считаешь. Это всё дядюшкино заклятье закрывающее, точнее, побочное его свойство. Никто из нас не увидит в мальчишке задатки Иного – но никто и не может вытянуть из цветка его души больше, чем сиюминутное настроение. Между прочим, ахиллесова пята! Если вдруг какой Светлый захочет прочитать Алёшкины мысли и не сможет – поневоле задумается, что дело нечисто. Правда, я не мог придумать причину, зачем некоему Светлому вздумалось бы лезть в мысли этого самого обычного дворового парнишки.
Да, купить несложно. И привязать несложно. А дальше-то как? Что с ним, непосвящённым Светлым, нужно сотворить такое, чтобы в Сумрак он вошёл в безумном страхе, или в ярости, или в зверской похоти, или, вот как я сам, в отчаянии? Что с ним нужно сотворить – и не потерять притом его доверия?
Выходила логическая задачка про волка, козу и капусту – давал такую в Корпусе Нил Ильич, учитель арифметики и логики. Лет нам тогда было по двенадцать-тринадцать… и никто из класса не решил, хотя Ильич обещал за решение высший балл.
Ох уж этот бал! Я с большей радостью отправился бы в дозор, даже в компании с каким-нибудь оборотнем Петром Ивановичем… по крайней мере с ним ясно, как себя держать. А бал… помню, ещё в полку, стоишь дурак дураком, не знаешь, куда себя деть. Кого из дам прилично пригласить на танец, а кого – сочтут за оскорбление. Десятки глаз всяких матушек и тётушек, которые про каждого знают, кто наследник всех своих родных, кто завидный жених, в ком струится кровь особой голубизны, от Рюрика или хотя бы от Нарышкиных… а кто обычный дворянин, нетитулованный, и всего-то у него есть лишь одна деревенька в Симбирской губернии, сорок с чем-то душ, капитала девятьсот рублей – восемь лет шёл мне пенсион за трагически погибшего папеньку. Вот подойдёшь с таким грузом за плечами к какой-нибудь юной прелестнице – а она окажется, к примеру, троюродной племянницей светлейшего князя Потёмкина. И позор ведь, да? Никого не приглашать, сразу отправиться туда, где играют в карты? Так ведь кто играет – солидные люди в возрасте, отцы семейств. Молокососу вроде меня, лишь недавно выпущенному из Кадетского корпуса, в их компании не место. Вот и мнёшься, и жмёшься.
Здесь, впрочем, расклад немного иной. Дядюшка не просто посоветовал, а можно сказать, велел явиться на бал, который графиня Яблонская устраивала по случаю святых дней в своём городском доме.
– Пора тебе выходить в свет, – пояснил он, прихлёбывая из высокого стакана мадеру. – На других посмотришь, на тебя посмотрят. Знаешь, кто сказал «врага нужно знать в лицо»? Не знаешь? Вот и я не знаю, а сказано верно. Тем более напрямую дерёмся мы нечасто, всё больше дипломатия да разведка… В общем, представлю тебя графине. Ты только дурачка из себя не строй и не хами особо. Графиня ведь кое в чём дура дурой, а в чём-то хитра, как лиса из китайских сказок… да и из наших тоже.
В общем, я тоже был не прочь поглядеть на Великую Мать, как между собой называли её в тверском Ночном Дозоре. Графиня Виктория Евгеньевна Яблонская, вдова шестидесяти четырёх лет от роду… во всяком случае, так полагают люди. Высшая волшебница, вне рангов. Двадцать лет как возглавляет Ночной Дозор Твери, заменив на этом посту перебравшегося по неизвестной нам причине в Малороссию Великого мага Фому Никитича Булытникова. Весьма своеобразная, говорят, особа.
Ну и другие Светлые вокруг неё будут виться. Из наших же – только дядюшка да я. Остальных пускать в столь высокое общество сочтено неприличным. Что поделать, так последние годы сложилось, что почти все наши дозорные – мещане да купцы. Есть и из духовного сословия, впрочем, но им на балу тем более не место.
По словам дядюшки, пасхальный бал у графини – это многолетняя здешняя традиция. Иные Твери, и Светлые, и Тёмные, в этот день заключают нечто вроде перемирия… хотя и войны между нами давно уже особой нет, а есть та хитрая суета, которую дядюшка называет «большой игрой». Ему простительно, он же неумеренный поклонник шахмат. Подозреваю, для того он меня к себе из столицы переманил, чтобы иметь достойного партнёра. Хотя, по правде сказать, играет он куда как лучше.
За этими мыслями я сам не заметил, как доехал до места моего назначения. Дом графини, выстроенный в итальянском стиле, призывно мерцал разноцветными фонарями, укреплёнными на решётчатой ограде – это притом, что ещё не зашло солнце. Одно слово – Светлые.
Велев Тимошке сидеть смирно и никуда не отлучаться от лошадей, я покинул возок, вошёл в распахнутые ворота. Перед тем как подняться по мраморным ступеням к парадным дверям, поглядел на дом сквозь Сумрак.
Исчезли колонны, исчезла лепнина по стенам и над крышей. Мрамор преобразился в кирпич, чугунная литая ограда сделалась живой изгородью из какого-то удивительно высокого и удивительно колючего шиповника. Причём цветущего во всю силу – это в середине-то апреля!
Впрочем, долго разглядывать сумеречную грань дома я не стал. Поднялся, дёрнул шнур колокольчика, доложил о себе сунувшемуся на звон лакею – и немедленно был препровождён в общую залу.
Кажется, я прибыл позже всех, ибо зала напоминала гудящий пчёлами улей. Кого там только не было! Помимо благородного сословия обнаружилось несколько купцов побогаче (дядюшка, едва прибыл я в Тверь, сразу ввёл меня в курс дела и снабдил сведениями о наиболее почтенных горожанах). Видать, и впрямь графиня любит ломать устоявшиеся традиции. Чтобы купцов (и нарумяненных, разодетых жён их и дочек) пускали в дворянское общество! Раньше о таком я и помыслить не мог. Интересно, кстати, получается: для людей её сиятельство делает исключение, а для наших Тёмных – нет. Стало быть, сильно не любит.
– Вечно ты опаздываешь! – тронув меня сзади за локоть, прошипел невесть откуда взявшийся дядюшка. – Пошли, представлю тебя графине. И не забудь, как надлежит себя с нею держать. С остальными – сообразуйся с репутацией, которую мы тебе придумали.
И он чуть ли не силой потащил меня сквозь толпу нарядных дам самого разнообразного возраста, сквозь льющуюся из-за белоснежных шёлковых ширм скрипичную музыку, сквозь клубы сизого дыма от курящихся трубок – нюхать табак даже в этой провинциальной глуши уже выходило из моды.
Графиня обнаружилась на другом конце залы, она сидела в кресле возле устроенного на английский манер камина. Высокая, худощавая, с хитро закрученными тёмными – но с немалой долей седины – волосами. Длинные тонкие пальцы… серые цепкие глаза. Её бирюзового цвета платье поблескивало серебряными нитями. Юбок с кринолинами Виктория Евгеньевна, стало быть, не признавала. И не комнатная собачка свернулась у её ног, а самая настоящая рысь – не особо крупная, но, как я сразу понял, очень нервная.
– Вот, графиня, позвольте представить вашим очам нового нашего… гм… служащего, – сделав положенный поклон, зачастил дядюшка. – Андрей Галактионович Полынский, дворянин, гвардии поручик в отставке, занимался известным делом в столице, а с марта сего года поступил на государственную службу в тверской нашей Конторе… Весьма благонравный молодой человек… Надеюсь, придётся вам по сердцу.
– Утомил, Януарий… то бишь, ясное дело, Иван свет Саввич, – изрекла графиня, испытующе оглядывая меня. – Ведь поставил Круг Невнимания, к чему же экивоки? Ну, будь здрав, Андрей Галактионович, – протянула она ко мне руку, но, когда я наклонился поцеловать, резко отдёрнула её и щёлкнула меня двумя пальцами по носу. – Давай вот без человеческих глупостей! Дурацкий обычай – поцелуи все эти ритуальные. Унижают женское достоинство, подчёркивают нашу хрупкость, а стало быть, и неполноценность! Ну что, Тёмный? – Судя по характерному покалыванию затылка, она сейчас рассматривала меня сквозь Сумрак. – Третий ранг, да и второй не за горами. В столице, слыхала я, оскандалился? Пожалел дикую Светлую? Ай-ай, а ещё Тёмный! И с начальством не поладил, побежал спасаться к дядюшке под крылышко… Да ты не топорщь иголки, привыкай. Раз уж с нами тебе жить, то по-нашему и выть. Не раз ещё и подерёмся, и помиримся… Ладно, я на тебя поглядела, можешь гулять. С девицами потанцуй, шампанского выпей. А мы тут с Иваном Саввичем потолкуем о делах наших старческих.
Выставила, в общем.
Интересно, думал я, щелчком пальцев подзывая лакея с подносом, каково приходится Светлым, что служат под её началом? Она их так же конфузит?
От нечего делать я и впрямь пригласил на танец симпатичную дворяночку. Самарцева Екатерина Матвеевна, восемнадцать лет, дочь коллежского асессора Матвея Антоновича, служащего по акцизному ведомству. Мечтает о замужестве, о куче детишек, любит малиновое варенье и отчаянно трусит мышей. Всё это считал я в верхних слоях цветка её души. Закружить ей, что ли, голову? Заодно и поддержать репутацию повесы. Но… чего-то в девице недоставало. То ли живости, то ли ума… Потому, исправно отплясав с нею круг, я галантно поклонился и вклинился в компанию мужчин, возносящих поклонение Бахусу. Отдадим графине должное – вина были выше всяких похвал. Не то чтобы я особо тонкий ценитель, но пять лет в полку что-то же значат! Было там у кого учиться.
