перебил Зорин.
— Пожалуйста, Владимир Порфирьевич! Вот паровоз 2801 шесть и семь десятых миллиметра. В текущем месяце надо брать в депо.
— Так. Заготовьте приказ: немедленно взять паровоз на подъемку. Еще какие?
Инженер снова пробежал глазами свою запись, развел руками:
— Больше пока нет. На трех паровозах по шесть миллиметров. Этих еще на два месяца хватит.
Зорин барабанил пальцами по столу.
— Значит, больше нет? — переспросил он. — А что у тебя там за новая графа?
Сорокин замялся.
— Мне бы не хотелось говорить, Владимир Порфирьевич. Это, так сказать, ваше семейное дело.
Начальник депо вскипел:
— Вы не в квартире Зорина, а в кабинете начальника депо!
Инженер втянул голову в плечи, заглянул в блокнот и неуверенно произнес:
— На паровозе Круговых прирост проката по миллиметру в месяц, я думаю…
Теперь Зорин сидел вцепившись в отшлифованные локтями боковинки кресел, словно собираясь прыгнуть на Сорокина. Сам черт не знает, что у начальника на уме. Бухнешь слово, а потом не оберешься неприятностей.
Зорин действительно стремительно встал с места и, потирая руки, прошелся по кабинету. «Ну, сейчас начнется, — терзался инженер, — дернула меня нелегкая. Всегда язык подводит».
— Что же ты думаешь? — спросил Зорин, подойдя к столу.
— Я думаю… Ваш сын расскажет. Он же на этом паровозе работает.
— А ты причины выяснил?
— Разве у этих орденоносцев добьешься истины? Они, досконально, со мной разговаривать не хотят.
И замолк.
«Говорят, Зорин с Круговых друзья детства, ну и заварил кашу! Но раз начал, надо говорить».
— Винят вашего Валерия. Дескать, паровоз у него буксует. Однажды я в его защиту встал. Так меня усатый от паровоза… Дожили, товарищ начальник.
Зорин неожиданно рассмеялся.
— Говоришь, Чистяков тебя от паровоза? Ха-ха-ха!
— Вот и вы тоже, — беспомощно развел руками Сорокин.
Зорин так же неожиданно оборвал смех.
— Причин ты все-таки не знаешь? М-да. Анализ бандажной стали ты у них делал?
— Нет.
Лицо Зорина просветлело.
— Сегодня же, как только паровоз зайдет под экипировку, возьмите с бандажей металл.
Зорин положил руку на плечо инженера:
— Было бы хорошо, Геннадий Федорович, если твой анализ показал твердость не более ста тридцати единиц по Бринеллю. Ты меня понял?
Сорокин торопливо закивал головой:
— Понятно, Владимир Порфирьевич, — он сделал пометку в блокноте, положил его в карман. — Мне можно идти?
Зорин проводил его до двери и там придержал за руку:
— Если анализ будет подходящий, то надо заготовить приказ о постановке паровоза на подъемку. Как думаешь?
— Конечно! Надо менять колесные пары.
— Вот именно. Ну, бывай здоров!
После ухода Сорокина, Зорин облегченно потер руками:
— Теперь пусть приходит комиссия.
6
Пять лет назад Сергей Александрович вместе с Чистяковым довели межподъемочный пробег своего паровоза до ста тысяч километров. Это был выдающийся трудовой подвиг. Их наградили орденами. Нелегко заслужить почетное звание — новатор. Без применения нового, чего-то «своего» разве можно было превысить почти в три раза установившиеся годами нормы?
«Своим» тогда у Круговых было отточка на ходу бандажей ведущей оси. На эту ось направлена наибольшая нагрузка машины, она быстрее и стирается.
Сергей Александрович установил на раму деревянный брус с прикрепленными к нему наждачными камнями. При вращении колеса выступы проката стачивались наждаком. Но это приспособление можно было использовать только для безгребневых бандажей. Прошлый год стало известно — паровоз курганского машиниста Утюмова проработал без подъемки сто десять тысяч километров. Добился он этого при помощи специальных профильных колодок из абразива. Но что под силу знатному машинисту — для других оказалось нелегким делом. Колодки требовали тщательного ухода. Малейшее упущение грозило аварией в пути. Тогда у Сергея Александровича возникла мысль: закладывать в колодку абразив при ее отливке.
— Совсем простая вещь! — подумал Круговых, намереваясь сразу же идти в технический отдел, но эта самая простота заставила его насторожиться.
— А почему раньше никто не мог додуматься?
И он решил сначала испытать сам. Договорился со знакомым литейщиком. Тот разрешил ему в свою смену производить опыты в литейной. Вместе с Колосовым заложили в форму для тормозной колодки куски абразивов и, дождавшись очередной плавки, залили. Но… наждачные камни, едва прикоснувшись к жидкому металлу, расплавились, а остыв, превратились в стекловидный шлак.
— Вот в чем загвоздка, — задумчиво проговорил Круговых, вытирая ладонью потный лоб.
Колосов был огорчен не меньше машиниста. Он с сердцем бросил тяжелую колодку на кучу формовочной пыли и с дрожью в голосе спросил:
— Как же мы теперь зоринские ошибки будем исправлять, прокат-то возрастает?
Затея казалась заведомо безнадежной, но Сергей Александрович продолжал искания. Пробовал несколько остужать чугун перед тем, как залить в форму, обкладывал наждачные камни асбестовой прокладкой, но абразив плавился. И разница в температурах плавления небольшая, каких-то сто градусов.
Посещения литейной пришлось неожиданно прекратить. Однажды в дверях встретил литейщик.
— Извините, Сергей Александрович, мне запретили вас сюда пускать. Видите? — он показал на дверь. — Даже табличку повесили: «Посторонним вход воспрещен!» Сорокин дознался. Премиальных меня за месяц лишил.
Литейщик виновато улыбнулся, взялся за дверную скобу:
— Так что добивайтесь разрешения у начальника. Дадут бумажку, милости просим.
Когда прокат достиг пяти миллиметров, Сергей Александрович решил установить пока колодки Утюмова. При сдаче смены посоветовался об этом с Чистяковым, тот долго молчал, косил глазами вниз, стараясь разглядеть кончики своих усов.
— Больно рискованное дело, — сказал он наконец, — работали бы мы с тобой в две смены, как раньше, разговаривать нечего — проследим. А вот Зорин.
— Скажем ему, чтобы повнимательнее был. Из-за него ведь вся канитель. Еще бы месяца два сроку, может быть, что-либо понадежнее придумали, а сейчас время не терпит.
— Да, — произнес Чистяков, скручивая пальцами в кольцо рыжий ус, — другого выхода я не вижу. Давай попробуем. А начальство как на это дело посмотрит?
Круговых удивленно посмотрел на сменщика, как бы говоря этим: «Наивный человек! Кто захочет добровольно свою голову под топор подставлять? Ведь колодки Утюмова запрещены?»
Чистяков снова задумался.
— Задача. Знаешь, Сергей, — вдруг оживился он, — поговорим с Данилюком. Он, по-моему, неплохой мужик.
— Сам разговаривай, — отмахнулся Круговых. — Я от нового секретаря ничего путного не жду. Весь он какой-то бумажный. На каждый день у него листок готовый.
— Ладно, поговорю, — согласился Александр Яковлевич. — Кстати, поближе познакомлюсь с ним.
На промывке заготовленные ранее колодки Утюмова были установлены. За шесть рейсов прокат на колесах уменьшился на три миллиметра. Об этом, кроме Данилюка, никто в депо не знал. С Зорина тоже взяли слово держать язык за зубами, чтоб не проговорился отцу.
Однажды, когда паровоз был на поворотном угольнике, подошел Сорокин. Срезал с бандажа сталь и завернул кусок металла в бумажку.
— Это зачем? — поинтересовался Сергей
